Иллория: спасти королевство (общий файл)

Если же до столицы они добраться не успеют, можно поискать приличное место в каком-нибудь небольшом торговом городке. Мать легко устроится посудомойщицей, а он наймется охранником к купцам. Он знает, как и когда нападает его шайка, и проведет караван безопасным путем. После этого слава о провожатом распространится среди других торговцев, и он сможет неплохо зарабатывать.

Задумавшись, Бьорн едва не пропустил нужную развилку, свернул, по привычке, в правый коридор, и опомнился только когда в очередной раз стукнулся головой о низкий потолок. Пришлось вернуться, убедиться, что развилка действительно ведет в четыре стороны и повернуть налево.

От развилки Бьорн шел недолго. После очередного поворота в лабиринте стало заметно светлее, вскоре к аромату земли прибавился запах дикого зверя, и молодой человек увидел впереди небольшой лаз.

Чтобы выбраться из лабиринта, пришлось лечь на живот, и когда Бьорн очутился на свободе, стало понятно, почему вход в прапрадедовский лабиринт никто не нашел: располагался он не на какой-нибудь поляне и даже не у корней огромного двухсотлетнего дуба, а в берлоге медведя. К счастью, заброшенной. Вот и объяснился звериный запах и таинственность места.

Бьорн вышел из берлоги, осмотрелся и сообразил, что находится достаточно далеко от замка. Половчее перехватив вещевой мешок, он направился к своему "тайному месту". Бродил по лесу недолго, потому что журчанье незамерзающего ручья было слышно издали.

Корявый пень хранил для Бьорна кинжал, книгу и платок матери, эти вещи молодой человек обязательно забрал бы с собой даже если бы ушел один.

Умывшись ледяной водой из ручья, Бьорн положил сумку и сел на пень.

Время тянулось медленно. Так всегда бывает, когда чего-то ждешь. Внутренние часы подсказывали, что полночь давно миновала, и мать должна придти с минуты на минуту. Взметень не проснется до полудня, а шайке нет нужды бодрствовать, когда вожак спит, тем более после пьянки, которую отец устроил по поводу его совершеннолетия.

Вдруг за спиной заскрипел снег. Бьорн поднялся и на всякий случай вытащил из-за пояса отцовский кинжал.

— Бьорн, это я.

Кинжал не пригодился. Лытку он удушит голыми руками.

Бьорн подскочил к предателю, повалил его на снег, сел сверху и сцепил руки на его шее.

— Да погодь ты! — прохрипел Лытка. — Я с добром к тебе!

— Ага. И отцу про духов тоже от доброты душевной наболтал. Откуда знал, что я тут? Зачем пришел?

— Отпусти!

— Говори! За мной идут?

— Нет, — Лытка судорожно хватал ртом воздух. — И мать не придет. У...уходи.

Бьорн замер и на секунду ослабил хватку. Разбойник воспользовался этим и отнял руки молодого человека от своей шеи.

— Откуда ты знаешь про мать? Давай, рассказывай по порядку, иначе задушу.

— Да погодь ты! — Лытка закашлялся, — Дай воздуху вдохнуть.

Бьорн поднялся, но помощнику Взметеня подняться не дал — угрожающе качнул головой, и Лытка остался лежать на холодном снегу. Но он и не возражал.

— Как ты меня нашел?

— Ха! Думаешь, от меня скроешь чего? Да я про пенек твой ненаглядный с самого начала знаю. Еще пацаненком тебя выследил.

— Тогда почему отцу не выдал?

— А чего выдавать? Книжку паршивую? Кинжал? Игрался мальчонка, и что с того?

— Сейчас почему не выдал?

— Спас ты меня от духов потому что. Ты, Бьорн, меня прости, что Взметеню про предсказание растрепал. Приказ такой был, сам знаешь: ослушаешься, будешь с пола кишки собирать. Но не думай, что я такой свинья неблагодарный. Сваливать тебе надо, пока не рассвело. Не придет мать.

— А ты откуда знаешь?

— Оттуда и знаю.

Лытка снова закашлялся, но натужно, ненатурально и Бьорн, опустившись на колени, снова взял его за горло.

— Без матери никуда не уйду.

— Ну и зря. Взметень тебя под этим пнем и закопает. Убил он мамку твою, а коли тебя сыщет, так и тебя вместе с ней положит. Там знаешь, чего сейчас творится? Взметень рвет и мечет. Встал он, в комнату к себе заглянул, а тебя и нету. Скрылся ты в лабиринте, пропал на веки вечные. Вот и разъярился. Убью, орет, если увижу. Но люк не прикрыл и шкаф на место не поставил — караулит, когда ты появишься. А у самого топор под кроватью. Так что уходи, Бьорн, и не возвращайся сюда никогда. Пусть Взметень думает, что потерялся ты в лабиринте. Сгинул. И предназначение свое никогда уже не выполнишь.

Бьорн медленно поднялся.

— Он... убил мою мать?

— Ага. Как шандарахнет кулачищем по лбу, она, болезная, об стену и ударилась. С концами. Приду, во дворе закопаю.

Лытка, поняв, что опасность ему больше не грозит, поднялся с земли, отряхнулся от снега и посоветовал:

— Тебе лучше прямо сейчас уйти. Мало ли кто утром по моим следам придет, я ведь не через пещеру к тебе добирался.

Бьорн молча кивнул.

— Ну, — Лытка потоптался на месте, похлопал себя руками по бокам, подвигал рыжими бровями и неловко улыбнулся. — Пойду я. Удачи тебе, и, эта, не держи уж на меня зла.

Бьорн не ответил. Он отвернулся и направился к пню. Позади заскрипел снег — это Лытка отправился обратно в разбойничий замок.

— Спасибо, — негромко произнес молодой человек. Но Лытка услышал.

— Да ладно уж. Бывай!

Шаги стихли, и ночной лес погрузился в тишину, только где-то вдали громко ухал филин.

Бьорн закрыл лицо руками и долго стоял возле пня, не шевелясь.

Больше у него никого не было. Отец убил единственного родного человека, который по-настоящему его любил.

Он нагнулся, открыл сумку и едва не заплакал, увидев, с какой любовью мать завернула еду в белые хлопчатые тряпицы. Погладил пальцем кожаный ремешок сумки и заглянул в кошель. Денег было мало.

— Она и не собиралась приходить, — прошептал Бьорн, высыпав на ладонь мелочь. — Здесь едва хватит на три дня.

Он поднялся, пошарил под корнями пня, вытащил оттуда кинжал с голубым лезвием и последний подарок матери — шелковый платок, повязал его на шею, подхватил сумку с продовольствием и отправился вглубь леса.

Глава 2

Первый министр короля

Тяжело управлять Иллорией — самым счастливым и процветающим королевством на свете. Первый министр короля восьмидесятилетний Лоддин знал это лучше любого другого первого министра короля любого другого королевства. Знание это произрастало из двух простых вещей, первая из которых называлась совесть, а вторая обозначалась сложной аббревиатурой ИСБС-НГК, или, коротко, ГЗ, что расшифровывалось как "глупая затея".

Совесть — неотъемлемый атрибут внутреннего мира настоящего Человека — у Лоддина была всегда. Сколько он себя помнил, с самого детства жил Правильно. Говорил "спасибо", когда за обедом ему передавали хлеб, извинялся, нечаянно звякнув вилкой о тарелку, никогда не брал чужого, почтительно относился к старшим и сильно переживал любой промах. Принимал близко к сердцу, как говорила его мать.

В первые годы жизни благовоспитанный маленький мальчик вызывал у окружающих умиление. "Надо же, такой кроха, а как учтиво поклонился", — говорили о Лоддине. "Совсем карапуз, а от конфетки отказался, да еще так вежливо поблагодарил", — тоже относилось к нему. "Какой миленький усипусечка, а ведет себя словно маленький принц", — тоже произносилось в его адрес. Эти и еще десятки похожих выражений с самого раннего детства звучали вокруг Лоддина, и когда он подрос, восхищение приятными манерами, честностью и предупредительностью молодого человека ничуть не ослабли.

На улице, где жил Лоддин, только он один мог помочь пожилой нищенке донести тяжелые сумки до рынка и ничего не взять взамен. Только он один, подобрав на улице кошель, искал его владельца. Только он один, готовясь к экзаменам, не писал на руках алхимические формулы, и всегда получал высшие баллы. Лоддин никогда не воровал мелкие сладости с лотков торговцев, не рвал яблоки из садов соседей, не обманывал, не предавал, не шалил и не хулиганил, потому что он руководствовался Совестью и всегда старался все делать правильно.

Родители с самого начала развивали в Лоддине честность, с самого начала привили знания о справедливости и доброте и научили жить, опираясь на два простых принципа: поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой, и ставить общественное превыше личного.

Отец и мать не просто хотели сделать из сына хорошего человека, но обеспечить ему будущее, прекрасный и стремительный взлет к счастью. Именно поэтому Лоддин учился в самом престижном учебном заведении Иллории — "Кливрском университете важнейших наук", и, конечно, получал от учителей лишь одни похвалы.

Окончив университет с отличием, и обладая повышенной чувствительностью к справедливости, Лоддин некоторое время пытался искать себя в государственной деятельности, а именно, записался в помощники к судье. Однако проработал на этом посту недолго, ибо судья, как оказалось, руководствовался вовсе не справедливостью, а толщиной кошелька пришедших за разбирательством, и присуждал штраф не провинившемуся, а более бедному, за что получал от более богатого энное вознаграждение.

Лоддин вмешался и судья, сморщив нос, выгнал помощника на улицу, а вместе с тем внес его имя в список неблагонадежных.

Три долгих года Лоддин пытался работать то у одного судьи, то у другого, но все заканчивалось одинаково: шумным выговором и внесением имени в очередной черный список.

Лоддин проклинал себя за то, что не может закрыть глаза на несправедливость, что не может быть как все: брать взятки, заискивающе улыбаться не достойному, но богаче одетому, оценивать людей не по поступкам, а по положению, и поступаться собственными принципами. Он не понимал, почему умный и честный человек в самом преуспевающем, богатом и счастливом королевстве мира вынужден влачить жалкое существование, оказывая соседям мелкие услуги по составлению завещаний и разрешению споров. Неужели во всей Иллории для него не найдется честной и ответственной работы?

Лоддин чувствовал в себе желание и силы изменить мир к лучшему, но приложить усилия в нужном направлении не мог — не было полномочий. Если бы он обладал хоть малой толикой власти, он снял бы всех судей или приставил к ним честных и порядочных наблюдателей, а за взятки и подкуп немилосердно отправлял бы на рудники.

— Куда смотрит король? — спрашивал себя Лоддин. — Неужели не видит, творящихся в столице безобразий?

И он решил узнать, что именно знает король о народе, что предпринимает и предпринимает ли что-нибудь вообще, и отправился во дворец.

Таким образом совестливый и живущий ради торжества справедливости Лоддин попал в первые министры Короля. Иллория не зря считалась величайшим королевством мира — правил им умнейший и предусмотрительнейший король Власт, который сразу разглядел в невзрачном молодом человеке с картофелеобразным носом великую силу и подспорье в трудном деле управления государством.

Родители не ошиблись в выборе тактики воспитания. Лоддин вырос настоящим Человеком: вежливым, честным, сочувствующим, ставящим общественное выше личного. Именно эти качества разглядел в будущем министре Власт и именно поэтому Лоддин каждый месяц ходил на могилу родителей и произносил краткую, но прочувствованную благодарственную речь.

Надо ли говорить, что работал он на совесть, к своим обязанностям относился ответственно и изо всех сил старался сделать Иллорию еще более процветающим и счастливым королевством. А это, без сомнений, большой труд. Несоизмеримо больший, чем быть просто первым министром короля любого другого королевства в мире. Ведь действовать по совести много сложнее, чем абы как.

Второй причиной сложности управления Иллорией являлась уже упомянутая ИСБС-НГК, которую Лоддин считал ГЗ — глупой затеей. Расшифровывалось ИСБС-НГК просто: "Идея с Большим Советом — на грани катастрофы".

Идея эта пришла в голову королю при обстоятельствах, о которых Лоддин старался не думать, потому что чувствовал свою вину и одновременно осознавал, что по-иному поступить бы не смог — не позволила бы советь.

ИСБС казалась Власту единственным выходом из сложившейся ситуации, а приставку НГК придумал Лоддин, который считал Большой Совет первым шагом к катастрофе. Увы, альтернативы министр предложить не смог, поэтому согласился с королем, и ИСБС получила право на жизнь.

Дело в том, что править королевством Власт мог только с середины марта по конец октября, а оставшиеся четыре с половиной месяца он вынужденно проводил взаперти в специально построенной для этого башне. В это время к Власту никто не подпускался: ни личный повар, ни главный казначей, ни посланники соседних королевств. Единственным человеком, которому было разрешено видеть короля в это время, был Лоддин. А еще точнее, Лоддин был обязан постоянно находиться рядом с королем. Поэтому с ноября по середину марта королевство фактически оставалось без правителя. Тут и пришла на выручку идея с Большим Советом.

Во время отсутствия монарха и его первого министра страной управлял так называемый Большой Совет. Начиналось все в июне, когда Лоддин объявлял о начале испытаний и лично выбирал пять Советников из умнейших и достойнейших, на его взгляд, жителей королевства.

Счастливчики проходили специальный ускоренный курс обучения управления королевством, получали четкие инструкции на случай самых разных ситуаций и длинный список с правилами поведения. Советникам, например, запрещалось принимать финансовые решения, не проконсультировавшись предварительно с главным казначеем, и объявлять войну соседним королевствам.

Вообще же основной задачей Большого Совета считалась задача "Оставить все, как есть", "Не сделать хуже" или, иными словами, постараться не ухудшить ситуацию в Иллории и оттянуть решение важных задач до середины марта, когда король Власт вернется к исполнению своих обязанностей.

На первый взгляд задачи, стоящие перед Большим Советом, были не слишком сложными, однако даже поддержание достойного уровня Иллории было делом нелегким. В безвыходных ситуациях Большому Совету дозволялось позвонить в специальный серебряный колокольчик, висящий над троном, и вызвать первого министра. Но мера эта считалась крайней, и Лоддин строго-настрого запрещал вызывать себя по вопросам покупки продовольствия, решения споров по делам торговцев и всему, что касалось болезней, зараженной воды или неурожая овощей. С первым следовало обращаться к главному казначею, со вторым — к главному судье, а с третьим — к главному мгу королевства.

Распределив таким образом обязанности, Лоддин с тяжелым сердцем запирался в башне вместе с королем и ждал весны.

Безусловно, вокруг этого события ходило множество слухов. Кто-то говорил, что зимой король впадает в спячку, как медведь, кто-то считал, что у его величества начинается зимняя лихорадка, и он становится безумным и теряет память, а кто-то думал, что на четыре с половиной месяца Власт превращается в чудовище — дракона или оборотня, и первый министр нужен ему для контроля, чтобы не съесть никого из народа и не разрушить дворец.

Лоддин с болью в сердце узнавал все новые и новые слухи о его короле, но ни подтверждать, ни опровергать их не хотел.