Часть 1. Свадебный подарок

— Дружеский поединок заканчивается с первой кровью, генерал, — напомнила Марион, тяжело дыша.

Он задел её достаточно, чтобы женщина не могла стоять с той же легкостью, что и ранее — боль не давала ей солгать. Она стояла в привычной стойке, меч и щит в её руках соприкасались, готовые к защите и нападению — но раненое тело отказывалось стоять так же ровно, предательски изменяя осанку.

— Я прошу у вас милости продолжить поединок... миледи.

Голос подрагивал от ярости. Нестор пытался унять гнев и не мог. Она напомнила ему о собственном бегстве с поля боя, когда валлийские войска начали отступление, напомнила всего одним движением, будто говоря — вот она, моя метка, моё клеймо на твоем лице. Вот оно, и ты, и я знаем об этом.

— Как пожелаете.

Нестор перешел в наступление. Двуручник выписывал длинные дуги, плясал в руках, перескакивая из ладони в ладонь, изматывал порывистыми движениями как его, так и воительницу. Она устанет раньше: он сильнее, выносливее, и не провел всё утро в изнурительной муштре новобранцев.

Широкое лезвие двуручника свистнуло, рассекло воздух — над ухом, над головой, под ногами, заставив её подпрыгнуть, поберечь ноги. Всё-таки информатор оказался прав: Нестор Ликонт по праву считался одним из лучших фехтовальщиков Валлии. Марион могла только уходить от шквала ударов, пережидая бурю, выжидая момент.

Несколько раз герцог раскрывался, несколько раз получилось достать его тычковыми ударами — не слишком сильно, чтобы не ранить, но достаточно ощутимо, чтобы оставить крупные синяки под толстым слоем металлической кирасы.

Марион присела, позволяя лезвию свистнуть над головой, и в тот же миг почувствовала, как лопается бечевка, перехватывающая волосы, и ранее собранные в пучок пряди хлестнули её по лицу, освобождаясь от плена прически.

Она ударила шагнувшего вперед герцога кромкой щита по незащищенным лодыжкам, заставляя того пошатнуться; вскинуть меч, встречая удар сверху, перекатиться, уходя от тяжести давления, вскочить на ноги, в защитную стойку.

Нестор смотрел на рассыпавшиеся по латам тяжелые черные пряди, на запыхавшееся, раскрасневшееся лицо, и чувствовал доселе незнакомое, жгучее желание — лишить её власти, этой колдовской, ведьминской власти над ним. Лишить её того, что сводило с ума, избавиться от этого раз и навсегда.

Перехватив двуручник в защитную позицию, Нестор пошел вперед. В глазах Марион мелькнуло тень беспокойства: герцог шел на неё, но ударить она не могла: торс валлийца был надежно защищен его собственным оружием, и единственное, что она могла делать — отступать. Но бесконечно отступать нельзя.

Нестор не собирался ждать. Перебросив двуручник в правую руку, он пошел в наступление. Ударив ногой в край щита, герцог обрушил двуручник на левое плечо воительницы — и совсем не удивился, ощутив — так близко — короткий замах её меча. Он ждал этого, он был готов — перехватив её правое запястье, он притянул женщину к себе, переходя в тесный контакт.

Щит в её высоко поднятой левой руке удерживал огромный двуручник на весу, сдерживая удар, не давая герцогу воспользоваться оружием. Нестор сам помог ей, разжав пальцы, позволяя тяжелому двуручнику упасть в песок — и поднырнул под щит, плечом удерживая её отведенную руку в прежнем положении.

— Ведьма, — шепнул он, перехватывая рассыпавшиеся по её плечу волосы. — Ведьма...

— Убийца, — прохрипела женщина, дернувшись вслед за его движением.

Полускрытые её щитом, тесно прижатые друг к другу, они замерли — всего на миг — а затем Марион поняла и вскрикнула, попытавшись разжать кольцо.

Нестор надавил сильнее, заставляя её собственную руку держать меч, наклоняя его всё ближе — и дернул на себя, отсекая зажатые в другой руке волосы...

Кольцо распалось — Марион, вывернувшись, двинула герцога сапогом в колено, заставляя того отшатнуться назад, рухнуть на спину. Нестор тут же перекатился, поднимаясь на ноги, но поединок был окончен.

Обезоруженный, но победивший, генерал Ликонт смотрел на леди Марион. Раненая левая рука безвольно повисла вместе со щитом, правая по-прежнему сжимала рукоять собственного предательского меча, только что послужившего оружием для врага. Женщина закусила губу, не поднимая на него ненавидящих, блестящих глаз. А у ног её лежали отсеченные пряди некогда роскошных чёрных волос...

Януш медленно ехал по широким тропинкам королевского леса, всё дальше отдаляясь от имперского дворца. Здесь царила именно такая живая тишина, которую так любил молодой доктор: пение птиц, треск веток, шелест листвы и журчание лесных ручьев. Замкнутые пространства он не переносил. Не привык к ним и за годы службы у герцога Ликонта, проведенные в основном на полях сражений.

Янушу едва исполнилось двадцать девять лет. Жизнь молодого доктора нельзя было назвать безоблачной. Отец его, обедневший дворянин, после смерти жены судьбой сына не интересовался: Януша отослали в монастырь Единого, где он провел долгих десять лет, наполненных постом, молитвой и непрерывным обучением. На его пятнадцатилетие отец сделал последнее доброе дело, оплатив его обучение в одной из лучших магистерских гильдий Валлии, и скончался от скоропостижной болезни. Вступить в наследство Янушу не довелось: имение раздали за долги, и, как оказалось, статус покойного отца перед кончиной был таковым, что он едва не лишился дворянского титула из-за скандальной связи с замужней женщиной. От бесчестия его, да и Януша, как наследника рода, спасла только смерть.

К двадцати годам Януш остался без дома, без семьи, без денег и положения, с запятнанной репутацией отпрыска порочного отца.

Ещё в монастыре целительные способности его замечали монахи — умение отрока снимать боль облетело всё братство; а после окончания гильдии Януш стал одним из лучших, но также и одним из самых непризнанных лекарей королевства.

Его услугами пользовались обедневшие дворяне, духовенство, рабочий люд, порой и простолюдины, прекрасно знавшие, что молодой доктор в помощи не отказывал, если не было веских на то причин. Януш не думал, что в его жизни что-то изменится, пока судьба не подарила ему две встречи, одну за другой: крайне неприятную и спасительную, укрепившую его шаткое положение.

Януш спешился, пошел пешком, ведя коня под уздцы. Заплечный мешок он закрепил у седла, время от времени останавливаясь, чтобы сорвать нужные ему травы. В имперских лесах встречались порой лекарственные мхи, которые не расли в Валлии, и Януш не собирался упускать возможности собрать их.

Он забрел уже достаточно далеко: мешок наполнился наполовину, а солнце начало клониться к закату. В лесу темнело быстро, и Януш заспешил обратно: как бы ни был приятен свежий воздух лиственного леса, ночевать под открытым небом не хотелось.

Решив обойти каменистый холм с другой стороны, доктор услышал журчание ручья, и конь за его спиной довольно фыркнул, чуя близость воды.

— Стой! Кто идет?

Женский голос прозвучал так резко и так неожиданно, что Януш невольно шатнулся назад. Конь недовольно заржал, не уступая хозяйскому произволу, и доктор ткнулся спиной в теплую морду, понимая, что пути назад нет, придется спускаться к самой воде.

— Я прошу прощения... миледи? Я не знал, что тут кто-то есть. Можно мне пройти? Тропа узкая, мне не удержать коня.

— Спускайся, — разрешил голос, и Януш осторожно сошел по каменистому склону к воде.

Конь всхрапнул и едва не вырвал узду из его рук, устремившись к ручью, где уже устроил себе водопой пригарцовывающий гнедой скакун, искоса глянувший на соседа. Сидевшая на берегу женщина выглядела странно: разбросанные по камням части доспеха, меч и щит, и окровавленная серая рубашка, которую женщина полоскала в реке. Такие же серые штаны были заправлены в армированные сапоги, а на плечи был накинут плащ, который покрывал обнаженные плечи и грудь. Хуже всего выглядели волосы: короткие, волнистые, с неровными, косыми краями, они создавали впечатление, будто кто-то просто вырвал у неё клок волос, оставив вместо роскошной шевелюры воронье гнездо.

А ещё у неё были воспаленные темные глаза, покрасневшие и сухие; горящие почти безумным огнем, как у раненой волчицы. Она смотрела на него, не то готовясь к броску, не то выжидая...

Януш тряхнул головой, отмахиваясь от наваждения.

— Во имя Единого! Миледи... вам нужна помощь!

Женщина окинула его цепким взглядом, отвернулась, выжимая рубашку.

— Кто ты? — резко, неприязненно бросила она, не реагируя на его слова.

Януш осторожно приблизился, присел на корточки, касаясь рукой земли.

— Я лекарь, — сказал он. — И я могу помочь.

Она вскинула глаза, меряя его взглядом — долгим, невыносимо тяжелым. Януш несмело улыбнулся, пытаясь разрушить эту непробиваемую стену отчуждения, и руки её, державшие мокрую рубашку, дрогнули.

— В самом деле? Можешь?

Януш кивнул, придвинулся ближе.

— Если вы позволите.

Марион усмехнулась, разглядывая молодого мужчину, перебросила мокрую рубашку через плечо. Этим честным, понимающим зеленым глазам и светлой, спокойной и теплой, как весеннее солнце, улыбке хотелось верить. И тембр его голоса — мягкий, ненавязчивый...

Должно быть, сработала привычка — молодому доктору не раз приходилось утешать, успокаивать, уговаривать буйных больных, отказывающихся от доброй помощи.

Она медленно кивнула.

Януш придвинулся ближе, безошибочно потянувшись к прикрытому плащом левому плечу. Отражение чужой боли, так явственно, так остро, он ощутил, едва приблизившись к ней. Ему не нужно было видеть рану, чтобы знать, где болит.

— Я сниму боль, — негромко объяснил он, положив ладонь ей на плечо. — Во имя Единого...

Марион хмыкнула ещё раз, с удивлением рассматривая незнакомца. Нечасто встречались среди лекарей те, кто веровал в Единого Бога. И тем более не встречались среди них те, от прикосновения горячих ладоней которых становилось так невыносимо жарко, так невероятно легко... и свободно...

Боль утихла, перестав терзать измученное тело, и Марион облегченно выдохнула, на миг прикрывая глаза. Левое плечо, то самое, на которое обрушился двуручник герцога, пострадало не только от самого удара, но и от прогнувшейся, не выдержавшей удара брони, вонзившейся в кожу. Это оказалось сущей пыткой — снимать левый наруч, наплечник, вытаскивать кусок металла из открытой раны...

— Теперь надо промыть рану и наложить повязку, — Януш отнял ладони от её плеча и вопросительно посмотрел на воительницу. — Мне нужно осмотреть вас.

Марион развязала тесьму плаща, позволяя тому упасть на землю.

— Глубокая... — лекарь покачал головой, поворачивая её руку так, чтобы рассмотреть рану. — Промойте плечо, миледи, я принесу травы. Они помогут снять воспаление.

Он спустился к воде, где, удовлетворенно фыркая от долгожданного водопоя, стоял его конь, снял заплечный мешок, на ходу доставая нужные травы, сполоснул в воде. Женщина забрела в воду по колено, чтобы удобнее было промыть плечо, и он не стал тратить времени попусту, принявшись собирать хворост. Вечерело очень быстро, тьма в лесу падала всегда неожиданно, а ему нужен был свет.

— Как зовут тебя, лекарь?

Она казалась сейчас уже совсем спокойной: боль оставила её, проясняя освободившийся от терзаний разум; лицо, умытое, освеженное, вопреки первому впечатлению, оказалось приятным, и приглаженные влажные волосы уже не были похожи на воронье гнездо.

— Януш, миледи.

Он достал из сумки чистые тряпицы, которые брал с собой на случай, если придется укутывать свежесобранные травы, перочинным ножом разрезал их на несколько длинных полос.

Женщина опустилась рядом с собранным хворостом, принялась разводить костер, искоса наблюдая за его приготовлениями. Некоторое время они молчали, пока пламя набирало силу, затем Януш придвинулся к костру.

— Сядьте ближе к огню, миледи, — попросил он.

Над костром вновь повисло молчание: Януш был занят наложением повязки, женщина изучала его, без всякого смущения разглядывая одухотворенное лицо, руки, работающие быстро и умело, внимательные глаза.

— Боль, — вдруг сказал лекарь, оставляя перебинтованное плечо. — У вас болит... Вы позволите?

Марион помедлила: удар, пришедшийся по спине, не особо тревожил её, когда острая боль в плече затмевала всё остальное, но ощущала сейчас, под тугой повязкой, стягивавшей грудь и поддерживающей спину.

Этот незнакомый юноша сделал уже достаточно, чтобы доказать свой лекарский талант, ему хотелось верить. Она повернулась к нему спиной, медленно распуская поддерживающие грудь бинты, привычно потянулась к волосам, чтобы перекинуть их через плечо и скрыть наготу, но тотчас отдернула руку, ощутив под пальцами неприятную пустоту.

— Вот так, — чуть провернув её к свету, проговорил лекарь, — во имя Единого...

Знакомое тепло от прикосновения неожиданно горячих ладоней разлилось по телу, успокаивая глухую боль в ушибленной спине. Януш провел руками по обнаженной коже несколько раз, тряхнул кистями, снова коснулся опухоли пальцами.

— Здесь ушиб, — негромко проговорил он, — не слишком большой... Холод прикладывать не советую, миледи, можно застудить спину. Не тревожьте рану несколько дней, и это пройдет само. Если... будет лучше, если вы... не станете бинтовать грудь. Хотя бы сутки.

Руки сами соскользнули со спины, и Януш отвернулся, позволяя незнакомке накинуть плащ. В свете костра кожа её отливала почти бронзовым светом, и молодой доктор с запоздалым удивлением понял, что женщина привлекает его — так, как не должна привлекать требующая лекарского ухода и заботы больная.

В свои не такие уж юные годы Януш так и не познал плотской любви. Нет, он не давал обета безбрачия, когда жил при монастыре, не собираясь оставаться отшельником до конца своих дней. Но вначале монастырская жизнь, затем напряженная учеба в гильдии, а позже — три года нищеты, когда едва удавалось сводить концы с концами, не оставляли шансов для романтических увлечений.

Януш знал себя достаточно, чтобы избегать случайных связей: как и отец, он оказался однолюбом, и любовь на одну ночь его не прельщала. Но поиски той, единственной, затянулись, а война и пять лет на полях сражений вместе с патроном, герцогом Ликонтом, и вовсе лишили его всякой надежды на собственное счастье: разве мог он позволить себе влюбиться, когда не принадлежал сам себе? Может, с годами, когда молодой генерал Ликонт остепенится, осядет, и не нужно будет проводить столько времени в постоянных разъездах...

Оказывается, любовь приходит совсем не тогда, когда человек к ней готов. Это Януш понял почти сразу, как только кровь прилила к щекам, а сердце забилось чаще.

— Как ты оказался здесь, Януш?

— Собирал травы в имперском лесу, — пустился в сбивчивые пояснения молодой доктор, с трудом выравнивая дыхание. — Уже собирался обратно, когда встретил вас...

— Мне повезло, — женщина вымученно улыбнулась, подсаживаясь к костру. — Правда, Януш. Ты очень помог.

— Позвольте, — доктор кивнул на мокрую рубашку, которую всё ещё сжимала в руках воительница.