New-Пигмалионъ

Покуда мимо Охотного ряда до Тверской шли, к ним пять раз разные вязались.

Розка эффектно смотрится.

Просто обложка журнальная, а не подруга.

И Натаха с ее светлыми волосами на фоне смуглой темноволосой Розы выгодно заиграла своими статями.

Пару раз какие-то студенты приставали — ну их ! Нищета... Кофе даже не предложат, потащат гулять на Ленинские горы, а потом в общагу — трахаться нахаляву.

Раза три сигналили им из останавливающихся "мазд" и "лексусов". Нерусские. С золотыми зубами.

У этих деньги есть, эти и угостят. Но с ними опасно, завезут, а потом еще и живой не выберешься. Это они с Агашкой еще в первый год знакомства с Москвою проходили.

Дошли до Пушки, перешли по подземному переходу, а там дальше, не доходя до Маяковского, зашли в кафе, что примыкает к салону красоты.

Взяли мороженого, свежей голубики и кофе с молоком по итальянски.

— Розка, а ты где живешь ?

— Я снима-а-аю, та-а-ам, — Розка махнула рукой, — на Юго За-а-ападе...

Она говорила нараспев, протягивая гласные. И голосок ее детский, но слегка хриплый, как у простуженного ребенка, содержал в себе особенный привкус какой-то ее сильнейшей внутренней сексуальности.

Роза говорила и при этом не смотрела на собеседницу, глаза ее — огромные, темные, почти черные, усиленные краской на длинных ресницах, блуждали вправо и влево, а рука, а гибкая кисть руки Розы с длинными пальчиками, изящно шевелила ее волосы.

Натаха так не умела.

Не было у Натахи такого блеска и такого умения держаться.

— Розка, а ты не хотела бы жить со мной ? Вдвоем то веселее !

Выяснилось, что Розке снимал хатку ее друг. Типа как бы бойфрэнд.

Но друга этого не то посадили, не то убили, вобщем, пропал бойфрэнд, два месяца от него ни слуху — ни духу, а за квартиру уже платить бы надо, хозяйка звонит — беспокоится.

— А ты переезжай ко мне в Новогиреево, — предложила вдруг Натаха, — моя подружка бывшая от меня съехать хочет, как раз бы она к тебе съехала, а ты ко мне.

Розка, поблуждав по потолку и стенам взглядом своих черных глаз, потрогав длинными пальчиками волосы возле виска, сказала что "па-а-адумает".

— А за твою хатку отступного моей подружке бывшей вскладчину начислим, о-кей ?

Ловкая и быстрая на решения Натаха все мгновенно придумала.

Сегодня же вечером они Агашку переселят.

Не нужно им обиженных подле себя.

На фиг им нужны обиженные ?

— А где ты с Джоном познакомилась ? — поинтересовалась ревнивая Натаха.

— С Джонником ? — переспросила приторможенная Розка, — с Джонникоком мы па-а-азнакомились в одной компа-а-ании. Там были эти, артисты, режиссеры. На даче в Переделкино.

Она назвала несколько звучных фамилий от которых Натаха аж восторгом зашлась.

Оказывается Розка на таких крутых пати-суарэ крутилась, хотя неудивительно с ее то данными.

— А что думаешь насчет нашего телешоу ?

— Насчет телешоу ? — Розка пожала плечиками, — так... ничего особенного... думаю, что трахаться там будем с разными знаменитостями...

И Розка снова пошевелила длинными пальчиками с маникюром.

3.

К Людмиле в больницу отвез забытую ею сумочку.

А заодно купил цветов и апельсинов.

В фойе больницы столкнулся с первым Людкиным мужем — спортсменом.

Поздоровались.

Бывший шел от нее.

— Как она там ? — спросил Дюрыгин

— Нормально, — ответил бывший.

— Сын то приезжал к ней ?

— Димка на сборы уехал в Подольск, я ему не стал говорить про аварию, чего парня беспокоить.

— Правильно, — согласился Дюрыгин.

Попрощались за руку.

Хороший он парень этот Володька— спортсмен.

И чего Люда с ним разошлась ?

Посчитала, что простоват для нее.

А вот он — Дюрыгин — не простоват.

И это льстило Дюрыгину.

Это было приятно.

Он даже чувствовал, что Володя в его присутствии как то тушуется, даже горбиться начинает и в интонациях голоса его появляются заискивающие буратиновые нотки.

Людка лежала в отдельной палате.

— Как королевна ты здесь лежишь.

— Как Наташа Королёва ? — усмехнулась Людка, подставляя щеку для поцелуя

— Ну, если с юмором все в порядке, значит на поправку идём, — заключил Дюрыгин

— Сегодня томограмму головы сделают, доктор поглядит и решать будет, домой или тут оставаться

— А сама ?

— Сама, конечно домой хочу

— Ты со здоровьем не шути, голова это не задница, здесь любой синяк может потом к старости жуткими последствиями обернуться

— Ладно пугать то, — отмахнулась Люда, — сам то как ? Нашел ведущую ?

— Ведущую ?

Дюрыгин задумался.

— Понимаешь, Ирму Вальберс мне не переманить. Зарайский под ее имя столько спонсорских рекламных денег достал, каких мне ни одна Кока-Кола никогда не даст, а другой такой у меня в голове для моего шоу пока не укладывается, хотя и есть крамольные мыслишки

— Какие мыслишки ? — спросила Люда.

Она лежала ровно на спине и ножичком чистила апельсин.

— На вот тебе, — она протянула Дюрыгину парочку неразлепленных долек.

— Мыслишки ? — переспросил Дюрыгин, отправляя цитрусовые себе в рот, — мыслишки у меня про то, что может быть вообще революционно отказаться от принятых схем

— Это как ?

— А взять ведущую прямо с улицы

— Ну ты даешь

— А что ?

— Не возьмет тебя главный с твоим шоу, проиграешь ты Зарайскому, у него Вальберс и спонсоры, а у тебя только зыбкие идеи

— Ты спортсменка ? — спросил вдруг Дюрыгин

— А что ? — переспросила Люда

— Вот и занимайся своим спортом

— Ну вот, — надула губы Людмила, — никогда ты критику не переносил, ты даже возле умирающей подруги не можешь быть терпимым

— Ладно, — примирительно сказал Дюрыгин, губами наклоняясь к Людмилиной щеке, — мы еще поглядим, какая ты умирающая подруга, — и вдруг, шальным движением, шмыгнул правой рукой под Людкин халатик, проведя шершавой своей ладжошкой по всегда вожделенному гладенькому животику любовницы, и вверх, остановившись на не стесненной лифчиком груди.

— Нахал, — с деланным возмущением воскликнула Люда.

— Я не махал, а дирижировал, — улыбнуклся Дюрыгин, нехотя убирая руку с груди возлюбленной, — поправляйся, я тебя сам из больницы заберу, — сказал он уже поднимаясь с больничного табурета, — а как до дому тябя довезу, я там с тобой зверски расправлюсь, потому как секс, это лучшее лекарство.

— Ну тебя, пошляк, — не зло и с деланной обидой махнула рукою Люда, — иди уже, тебя твое телевидение уже заждалось.

* * *

А и вправду, заждалось !

Теперь надо было проехаться по гипотетическим спонсорам.

Кто у нас из молодежной одежды ? Бенеттон ? То-То-То ? Джуманджа ?

Фотосессию Дюрыгин сделал бесплатную.

Прямо в студии в Останкино с их штатным фотографом из дирекции производства кинопрограмм.

С наспех, но вполне профессионально слепленным портфолио этой Агаши можно было теперь проехаться и по агентствам.

Все-таки его Дюрыгина имя еще открывало кой-какие двери на Москве.

Почти что ногой и без стука открывало.

А на сессии Агаша держалась неплохо.

Для первого раза совсем неплохо

Фотограф ее даже похвалил.

Правда, попросил-таки Дюрыгина выйти из студии, чтобы девочку не смущать, чтобы дать ей раскрепоститься.

А когда на огромном мониторе компьютера показал Дюрыгину результат — Дюрыгин просто ахнул.

Ничего себе даёт их художник-фотограф, Агаша словно профессиональная модель, лукаво прикусывая губку демонстрировала то полу-обнаженную грудку, то выставленные из под сарафана ножки, то длинную шейку, отведя рукою массу своих пышных каштановых волос.

— Как ты их всех в один миг раскрепощаешь ? — восхищенно удивился Дюрыгин

— Работа такая, — хмыкнул фотограф

— Они наверное либо видят в тебе супермена, или наоборот, совершенно не видят в тебе мужчину, — сказал Дюрыгин, любуясь Агашкиными фотографиями.

— Они очень хотят стать звёздами, а я им помогаю, как акушер при родах, — улыбнулся фотограф.

4.

Агаша приехала забрать вещи.

Натаха — та вся была прямо сама не своя — ее так и распирало от гордости и радости за то, что она без пяти минут звезда.

— Знаешь, а мы завтра едем на пленэр, делать первый прогон съемок, — не выдержала, похвасталась Натаха, покуда Агаша высвобождала в шкафу полки от своих тряпок и тряпочек, набивая ими две большие спортивные сумки.

Натаха сидела на подоконнике в вечных своих черном лифчике, колготках с тапочками и белой не застегнутой мужской рубахе, оставшейся ей здесь от какого-то залетного визитера, да так и прижившейся на узких натахиных плечиках.

— Представляешь, я уже завтра сниматься буду, Джон с Борисом будут показывать, как перед камерами ходить, и все такое, это же наука целая, ты ж понимаешь...

— Я понимаю, — соглашалась Агаша, утрамбовывая содержимое сумок, чтобы влезли еще и косметичка и пакет с зубной пастой, щетками, шампунями и мочалкой и ее фен, который Натахе она оставлять никак не собиралась, — а показывать то вас по какому все-таки каналу то будут ?

Это было самым больным местом Натахи.

Она вздохнула и принялась пояснять, — понимаешь, Джон сказал, что сначала делается производство программы, она снимается и монтируется, как кино. Понимаешь ? А потом он уже продает готовый продукт той телекомпании, тому каналу, который захочет это шоу купить.

— А как же этот ваш интерактив ? — усомнилась Агаша

— Что ? — не поняла Натаха

— Ну это, когда зрители как бы звонят и голосуют, этого убрать, эту заменить, победил этот, а этого выгнать с шоу, как же это делается ?

— А-а-а, это ! Ну, это же все туфта, программа то заранее снята, а подсчет голосов телезрителей, кто его проверит ! Зрителя то всегда дурачат...

— Смотри сама не попади в дурацкую историю, — подытожила Агаша с трудом застегивая сумку, — смотри как бы тебя саму не одурачили. Этот твой Джон.

Глава 4

1.

А Джон.

Он всегда хотел быть Джоном Малковичем.

Но пока у него ничего не получалось.

Хороших понтов было предостаточно, а денег и хороших связей — явно недоставало. .

Правда в голове роились идеи и грудь распирало от здоровой наглости, но этого все равно не хватало для того, чтобы стать Джоном Малковичем...

Здесь на Москве и в Останкино в особенности — одних полу-криминальных идей как быстро разбогатеть, и той здоровой наглости, что на Западе именуется eager to live , а в науке обозначается как "либидо", было мало. На старой доброй Москве в почете всегда были связи, зачастую замешанные на кровных узах. А Джон не сподобился быть чьим бы то ни было порфирогенетным отпрыском, как не сподобился и жениться на какой-нибудь порфирогенеточке в тот короткий отрезок студенческого времени, когда царствующие особы — министры или на худой конец их замы — не могут уследить за всеми похождениями своих дочек.... чем и пользуются порою пронырливые студенты, приехавшие в МГУ из глухих провинций.

Дело в том, что Джон и в университете то не учился, поэтому — где ему было министерскую дочку отловить ? Разве что в казино или на ипподроме ? Но туда дочки министров стаями не залетали..

Вот и шнырял Джон по Останкино со своими гениальными идеями. И все его вроде бы знали и все с ним здоровались, и пропуск в Останкино у него был постоянный...

Но не воспринимали Джона здесь всерьез.

Ни Эрнст, ни Добродеев.

Одно время от отчаяния добиться славы, был у Джона замысел — сделать риэлити шоу с реальным убийством и продать его на Запад на кабельный канал. Или другая идея — сделать тоже самое, но с изнасилованиями.

И тоже продать.

В принципе, пацаны, связанные с серьезной братвой, даже денег на такое кино обещали дать.

Но все равно, это было не то.

С таким кино, может быть и можно было бы разбогатеть, но стать знаменитым, влиться в тусовку, стать для Останкинских в доску своим — с таким кино было нельзя.

И вот всеже выкристаллизовалась идея.

Родилась идея в светлой голове.

Такое видео, как он теперь собирался делать — можно было продать минимум за десять миллионов. И еще столько же — заработать на спонсорской рекламе.

А заодно — по его Джона рабочей теории попутного заработка — Джон подумал, что если создать риэлити шоу в виде публичного дома, то можно : "а" — заводить полезные знакомства, обслуживая полезных людей, "б" — зарабатывать хорошие живые наличные деньги на поддержание своего бизнеса, "в" — собирать компромат на известных посетителей телеборделя, и, наконец. "г" — создать-таки то искомое шоу, на котором он станет знаменитым....

Идея была хороша.

Она манила мечтами в светлую даль чистой зелено-голубой воды лагун коралловых рифов.

Она звала, она будоражила душу.

Я буду Джоном Малковичем, говорил себе Джон.

И все они еще будут считать за честь, пять минут постоять возле меня на ежегодной тусовке академиков теффи или пять минут посидеть со мною в баре Меркьюри — центра, когда вся тусовка соберется на очередной юбилей какого-нибудь деятеля, типа Лазуткина или Сосковца.

Вы все еще запомните меня, как нового Джона Малковича.

2.

Розе не хотелось переезжать к Натахе.

Зачем связывать свою свободу ?

И вообще — красивой современной и ищущей девушке надо жить стильно и в центре, а не в заурядной новогиреевской халупе.

Свяжешься из экономии с компаньонкой, а хорошего папика упустишь.

Уважающий себя бизнесмен разве поедет в гости к девушке в такой район, где и машину на ночь во дворе страшно оставить, не говоря уже о самой квартирке — живопырке, где для отдыха со вкусом нет ни джакузи, ни плазменного экрана в пол-стены, ни бара, ни мебели — ничего нет, кроме низких потолков и дешевых выцветших обоев.

Да и компаньонка — ее то куда денешь, если какой папик сгорая от страсти вдруг и согласится поехать в блочную хрущевку ?

Нет, не хотела Роза переезжать к Натахе, к этой простушке.

Но Джон уже два месяца как не давал ей денег, а о том, чтобы снять приличную квартирку в центре, как им обоим мечталось пол-года назад, когда они только познакомились и две недели словно очумелые не вылезали из постели, о том, чтобы снять ей квартиру в центре с джакузи и итальянской мебелью, речи не было.

Джон так ей и сказал — поможешь мне провернуть это дельце с риэлити шоу, будешь себя правильно вести, получишь триста тысяч.

Роза не дура, деньги считать уже научилась.

Что на Москве триста тысяч ?

Скромная двухкомнатная квартира, да и то без особенного ремонта.

И на машину приличную не останется даже.

А о машине Роза мечтала.

О желтом порше или об апельсиново-оранжевом двухместном кабриолете.

Повязать потом желтую косыночку надеть большие солцезащитные очки и поехать к себе в Богульму.

Ха-ха !

До Богульмы порш не доедет.

Подвеска развалится от тамошних русско-татарских дорог.

По радио передавали смешную песенку.

С каким-то скрытым подтекстом.

Девушка пела о том, что ей с ее любимым, когда они загорали в лоджии, вдруг захотелось какао...