Во имя...

И только в людях обнаружили четверо страсть Огня, неукротимую и безудержную. Но эти жалкие беспомощные создания были не способны видеть, а тем более пересекать грани миров, живя в своем замкнутом пространстве и не желая его покидать.

В последней надежде носители выбрали самый отважный из родов человеческих и влили в него часть своих сил.

С тех пор, в каждом ребенке этого рода, в душе которого пламя горело неистово, просыпалась Сила носителей, жаждущая познать Огонь. Сила, способная управлять энергией материи.

Так появились Обладатели. Выходцы из человеческого мира, способные возродить Этернитас...или его окончательно погубить.

С этим даже я еще окончательно не определился.

Отложив карандаш, я устало потер переносицу и решил закончить на сегодня свои писательские изыскания. Провести полдня за этим занятием и исписать всего лишь пару листов!.. Не плодотворно, не плодотворно. Солнце уже приближалось к горизонту, окрашивая стройный ряд многовековых исполинов за моим окном огненными сполохами. Я спустился вниз и, выйдя на порог, раскинул руки в стороны. С наслаждением втянул в себя воздух уже отживающего последние минуты дня и бодрым шагом направился к реке, желая в который раз узреть мягкое скольжение прощальных лучей светила на водной глади. Я не случайно для своей отшельнической жизни выбрал во всем Этернитасе именно этот уголок. "Вечный лес", едва ли не единственное место, сохранившее первозданную красоту этого мира, нетронутое ни носителями, ни обладателями. Он был моим сверстником и свидетелем практически всех моих жизненных деяний. Когда мои многовековые мытарства заводили меня в тупик, я возвращался в его владения, возрождая в себе Силу. Я словно дышал его мощью и незыблемостью, впитывал его покой. На берегах Лесной я проводил бесчисленное количество дней и ночей, изучая сверкание водной глади в солнечном свете, или ловя отражения миллиардов звезд, а иногда и вовсе погружался в свои мысли, не замечая мир вокруг. С веками я все больше и больше становился философом. Все-таки старость пусть и не физическая, но духовная, давала о себе знать. За полторы тысячи человеческих лет я немного устал от жизни. Время перестало быть ценным. Оно превратилось в скуку прожитых мгновений, часы и минуты сменяемых друг друга радостей и горестей, тех самых, которые многие века не находили отклика в моей проклятой Творцами душе. Моя душа. А была ли она еще у меня? Не растерял ли я ее в бесполезных поисках утраченной стихии, не променял ли на однообразную вечность, не пропил ли ее безмерным количеством вин и не проел тысячью тонн разнообразной еды? Не оставила ли она меня одного, видавшего тысячи смертей, и поэтому переставшего ценить жизнь вообще?

Но, несмотря ни на что, я все-таки до сих пор существовал. Значит, еще жила и моя душа, ждала, верила, надеялась. Только вот с каждым прожитым мгновеньем моя надежда слабела.

За последнее столетие я практически полностью отстранился от суеты обоих миров, выбрав уединенную жизнь в глуши Вечного леса. Лишь иногда навещал старых друзей, ну и совсем изредка вмешивался в хитросплетенные интриги обладателей, когда эти самые интриги вели уж к слишком неприглядным последствиям. Не могу сказать, что роль стороннего наблюдателя была для меня желанной. Но видимость скептического спокойствия и иллюзия гармонии с самим собой были мне хотя бы приятны. А то единственное, чего я жаждал всем своим бесчувственным сердцем, в моей жизни еще не появилось.

Я добрался до края пологого склона, где обычно располагался, наблюдая за мерным приходом ночи. Ранисе однажды очень живописно высказалась насчет моей привычки встречать и провожать Аструм:

— Ну хоть одну способность людей ты уж точно приобрел — старческий маразм во всей его красе. — Я же в ответ потащил ее на Лесную и заставил наблюдать рассвет вместе со мной, тщательно при этом расписывая, какие мысли вызывает у меня Солнце. Выглядело это примерно так: "...Первые лучи Светила словно прогоняют из моего сердца мрак ...". И еще час излияний в таком стиле. Надо сказать, после этого Рани больше ко мне не наведывалась и вообще старательно избегала оставаться со мной наедине. Как мне передавал Нолан, она объясняла это тем, что "в придачу к его больной душе помутненный рассудок — это перебор".

Я привычно окинул взглядом панораму расположившегося у подножия песчаного пляжа, который резко прерывался линией прозрачно-голубых вод Лесной. И в коем-то веке застыл в изумлении. Честно, не ожидал.

Почти у самой кромки воды лежало нечто, хотя чутье говорило мне, что это скорее некто. Груда грязно-серых лохмотьев изредка вздрагивала, свидетельствуя о том, что под ней был дышащий объект. Не тратя время на спуск, я секунду спустя материализовался возле чужеродного тела, из осторожности не забыв принять свой излюбленный облик почтенного пожилого обладателя. Мог и не утруждаться.

То, над чем я склонился, оказалось изможденным телом, а если точнее, то тельцем в бессознательном состоянии, закутанным в тряпье, когда-то бывшее парадной мантией Серого Совета. Спутанные грязные волосы закрывали лицо и длинными прядями свисали на плечи и грудь. Грудь... Тело принадлежало женщине.

Касаться ее я пока не решался, и дело было не только в моей приобретенной брезгливости (ну зачем мне мараться из-за какого-то случайно обнаруженного существа), но и в том, что я еще не до конца определился, буду ли я вмешиваться во все это. И ведь уже не столько чувствовал, а сколько, полагаясь на многовековой опыт, знал, что вмешиваться здесь было во что. Прикоснуться же к этому созданию означало вмешаться, а вмешаться для меня означало конкретно во все это вляпаться по уши и даже больше. Для меня собственно опасности никакой, только вот с момента моего прикосновения к ней, эта девочка уже не будет прежней. Она станет объектом извращенных увеселительных мероприятий полуторатысячелетнего носителя. И даже те переделки, в которых она, судя по ее виду, побывала, с ними не сравнятся.

Я сидел перед ней на корточках и усиленно взвешивал. Нет, не степень моей жалости к ней (я даже легкого сочувствия к ней не питал, точно зная — что бы с ней ни произошло, она заслужила, ну, или, в крайнем случае, заслужит), не предел моего любопытства (этого предела, в общем то, и не было, как и самого любопытства: ну что могло с ней произойти такого, чего я еще не видел?), я взвешивал степень своего желания вспомнить молодость и вновь поиграть в шахматы с одной стороны и привычную в последнее время тягу к тишине и покою с другой.

Я бы так и "любовался" объектом, породившим во мне столь бурные терзания, но ярким ржавым пламенем озарился горизонт, оповещая меня о том, что сегодняшним закатом я в полной мере насладиться не успел. И лишь случайный отблеск огненного света коснулся грязно-серой пряди лежащего передо мной существа, превращая ее в секундный источник мягкого золотого сияния. Не удержавшись, я потянулся рукой к этому неожиданному чуду, но светило уже покинуло небосвод, и в моей ладони оказался безжизненный спутанный локон...

— Черт бы побрал мою треклятую любовь к огню! — В сердцах выплюнул я, водружая себе на плечо эту горстку костей и тряпья.

* * *

— Кто вы?

Ну, наконец-то, а то я уж было решил отчаяться и поверить в то, что мое неожиданное приобретение придет в себя. Девушка, открыв глаза, уставилась на меня мутным взором, в котором слабо плескалось объективное восприятие действительности. Что ж, уже неплохо. А то за последние пару часов, которые я провел подле нее, я слышал лишь слабые постанывания и неопределенные высказывания типа: "Ди, вернись!", "Ди, нет!" и "Ди, пожалуйста, не уходи!". Кто такой или такая Ди, было загадкой, как и то, куда это Ди запропастилось.

— Николай Иванович, обладатель 3-его ранга, отстраненный от Советов, — пафосно представился я на том же мировом языке, на котором и был задан вопрос.

— Где я? — Блистала владением слова моя гостья. Я решил от нее не отставать:

— У меня.

— Ясно, — последовал лаконичный ответ, из которого я сделал неутешительные выводы. Мало того, что мой "подробнейший" ответ ее удовлетворил, так еще и в попытках подняться девушка не преуспела. Еще на берегу я отметил, что тело ее было сплошь покрыто синяками и багровыми кровоподтеками. Уже после того, как притащил домой, раздев и осмотрев тщательнее, обнаружил и более серьезные раны на правом плече и слева на груди. Мой опытный взгляд отметил, что над девушкой неплохо поработали. Сначала постарались те, кто пытался отправить ее на тот свет, а потом уже те, кто возвращал в мир живых. И что-то подсказывало мне, что оба раза руку к моей гостье приложили старейшины. А это ситуацию лишь усложняло, и давало мне перспективы покопаться в грязном белье некоторых Советов.

— Могу теперь я проявить любопытство? — Невинно заданный мной вопрос вызвал весьма любопытную реакцию: светлые (с более точной характеристикой я еще не определился) глаза расширились, в них явно читались страх и замешательство. Делиться произошедшим со мной, таким со всех сторон положительным спасителем, не собирались.

— Я имел в виду ваше имя, — осторожно пояснил я.

— Элли, — и, чуть замявшись, твердо добавила:

— Нет, Элпис, обладатель 1-ого ранга Серого Совета. Бывший.

Выяснять, при каких обстоятельствах и когда она успела стать "отреченной" я не стал. Узнаю потом. Лишь молча кивнув, отправился вниз на кухню, готовить гадкому утенку завтрак. Кстати, не такой уж и гадкий. За время, проведенное возле нее, я успел налюбоваться на весьма симпатичное личико, правда, слегка (сильно слегка!) осунувшееся, большие, а на фоне впалых щек так огромные, глаза. Фигурка... была...когда-то. В общем, бледненький маленький ангелочек с перебитыми крылышками. Но если честно, мешок с костями, он и есть мешок с костями.

Эх, давненько я не проводил ночи за сидением возле ложа девиц в бессознательном состоянии. И рассвет я тоже пропустил. Его, конечно, я любил меньше, чем закат, но любил же. И с каких пор я стал таким брюзжащей занудой? Может, Рани права?

В таких невеселых мыслях я расхлебенил дверцу холодильника и сосредоточился на выборе провианта для моей подопечной. Да, грешны мы, грешны, не отрицаю, нагло экспроприируем все полезности из людского мира, даже полуфабрикаты. В который раз, помянув черта и глядя в открытое настежь окно на уже проснувшееся светило, я стал усердно греметь посудой.

Мне нравилось смотреть на то, как голодные люди едят. В этот момент они снимают маски, поддаваясь одному из низменных инстинктов. Превращаются в истинных хищников, набрасываясь на кусок пищи, вгрызаясь в свою добычу, готовые в эту секунду уничтожить любого, кто посягнет на нее. Так поступают все: и носители, и обладатели, и люди. Только вот не гадкий утенок, который ковырялся в тарелке с пюре уже битые полчаса. На мой вопрос, когда она последний раз ела, получил краткий ответ: "Давно".

На мой следующий вопрос, почему сейчас не ест, вообще ответа не получил. Взгляд девушки блуждал по комнате, долго не задерживаясь ни на одном предмете интерьера. А я, между прочим, отвел ей одну из лучших комнат — чистую! А эта находка, пребывая в своих мыслях, явно игнорировала все внешние раздражители, меня в том числе.

Когда же я едва притронулся к внешнему контуру ее силы, меня окатило волной безысходности такой мощи, что даже мой разум не остался равнодушным:

— Элпис, — не выдержал я. — Что случилось?

Ох, зря я это спросил, зря! Медленно до нее доходил смысл заданного вопроса, ответ на который она ни за что бы не смогла облечь в слова. Серо-зеленые (я уже определился с цветом) глаза с каждым возрожденным воспоминанием заполнялись влагой, превращаясь в бездонные океаны, из которых двумя мощными потоками по щекам заструилась соленая жидкость. Так мне и надо. Ни к чему строить из себя заботливого и милосердного, особенно когда таковым вовсе не являешься. Вот ко всему я привык за столько веков, но до сих пор, как любая порядочная мужская особь, не смог привыкнуть к женским истерикам. Я ненавижу их. И истерики, и их источники в момент первых. В последующие 20 минут я работал жилеткой, баюкая в своих объятиях этот самый источник. Вспоминал все известные мне утешительные слова на всех известных мне языках, параллельно вслушивался в редкие надрывные изречения, доносившиеся из-под моей подмышки, которая, кстати сказать, чувствовала себя прескверно из-за насквозь промокшей слезами ткани любимой рубашки.

Зато я выяснил, что Ди это Диана, и, к моему огромному сожалению, она, кажется, вроде как отправилась на тот свет. Именно из-за этого я сейчас и страдаю. Также узнал о существовании Дэна, к которому гадкий утенок испытывал неоднозначные чувства (от ненависти до фразы "Я не могу без него!"), и Стаса, которого жестоко убили. Все, больше упорядоченной информации я не получил.

Мои мучения прекратились в тот момент, когда физические силы Элпис исчерпали себя, и девушка погрузилась в глубокий беспокойный сон. Я, наконец, вздохнул с облегчением, дождавшись этого благословенного момента. Применить внушение, чтобы ее успокоить, я не мог, чувствуя, что любое вмешательство в настолько хрупкое сознание может привести к нежелательным последствиями.

Стараясь вжиться в роль приличной няньки (раз уж ввязался), я заботливо попытался укутать девушку одеялом. Слава стихиям, что этого не видела Ранисе. С чувством выполненного долга, я прихватил с собой поднос с несъеденными кулинарными шедеврами и отправился от греха подальше. Не дай Свет, проснется!

Закат я сегодня встретил. Пусть и занятый разработкой планов дальнейшего развития событий, все-таки дань старческому маразму я отдал. Мое уединение, нарушенное наглым вторжением, жалостливо примостилось рядом, прощаясь со мной на неопределенный срок. Я же удрученно разводил руками, пытаясь оправдаться перед ним и свалить вину на пресловутое благоговение перед огнем, иллюзия которого в волосах гадкого утенка меня и сбила с истинного пути.

Настало время расставить шахматы и начать игру. С кем? Не с кем, а с чем. С ней родимой!

Глава V

Итак, продумав стратегию предстоящего мне "сражения", я вернулся в дом. Мой уютный холостяцкий мир рушился прямо на моих глазах. И даже еще не обнаружив видимых доказательств, чутьем я уже уловил запах присутствия здесь женщины. Вспомнив о роли гостеприимного хозяина, я поднялся наверх и осторожно заглянул в комнату моей "находки". Она спала беспокойно, то и дело вздрагивала, морщилась, видимо, от боли. Я лишь слегка прошелся по ее ауре, разгладил вихри ее Силы, тем самым давая ей возможность не видеть кошмары. А в том, что именно они сейчас лишали девушку покоя, сомнений у меня не возникало.

Теперь предстояло отправиться туда, где видеть меня ну никак не ожидали.

— Здравствуй, Стефан, — надменно протянул я, любуясь на то, как вытянулось лицо моего приближенного. — Не ожидал?

— Н-н-ет, Ваша светлость, — промямлил тот. — Что-то случилось?