Хроники Миона

— Да, пожалуй, ты права... — волк задумчиво прикрыл глаза, — тогда ищи того, кто сможет. Кто станет твоим антиподом. Но кого ты сможешь контролировать. Вон, Фроди хотя бы... ему до божественной силы далеко еще, но вот на кошмар вроде меня он вполне потянет. Хочешь?

Мин-Таэ нахмурилась. То, что он предложил, было неприемлемо. Самой дать жизнь существу, несущему в ее мир хаос и разрушения! Но это всяко во много раз лучше, чем пустить их в себя.

— Время еще есть, прекрасная, так что думай. И ищи. Я предложил лишь один из возможных путей. И не раскисай так! Ты же Нимфа!

И он спрыгнул с кресла, растворившись в заливающем чертоги свете. Мин-Таэ проводила взглядом его тень и снова погрузилась в раздумья, будто бы и не было этого странного разговора.

Тинайа, не понимающая ровным счетом ничего, подобно волку, еле удержалась от того, чтобы коснуться её руки, сочувственно и ободряюще.

Ведь она же знала, каково это — впустить в себя тьму и смерть, позволив ей вести за собой послушное тело, но отнюдь не хотела, чтобы то же самое произошло и с этой юной нимфой, чтобы её свет оттенял мрак в одних прощающих глазах. И настолько ненормально, неправильно смотрелась одинокая слезинка, проложившая дорожку по щеке будущей матери всех рас, что Тинайа присела на корточки и одним пальчиком, совсем незаметно, смахнула её.

Эта прекрасная покровительница живых, Судьбоносная Мин-Таэ, останется Светлой Нимфой. Потому что она действительно душа этой земли.

Душа этого мира — Мион, душа Нимфы.

Пока единый Бог Вселенной правит,

Страны заветной спрятаны преданья,

В них таинства, загадки мироздания,

Душа Миона.

Знакомый мир, на грани сна и яви,

Бессмертен, но и много раз убит.

Его чудесный замысел сгорит

В проклятии стона.

Возникли руны, таинства, секреты,

Признав за эльфом право короля,

А люди, не следившие ролям,

Покинут лоно.

Их дом — лишь остров, далекий и запретный,

Где льды однажды таинства раскроют,

Лишь стоит прикоснуться к ним рукою,

Судьбу Миона...

Ардалион шел сквозь веселье и шум ярмарочного балагана, как сквозь туман, не видя ровным счетом ничего, кроме мутной пелены перед глазами. Да, лесты ранили легко и совсем не больно, и эльф понадеялся, что, наложив на плечи иллюзию, он тем самым исчерпает проблему. Эльфы, конечно, не бессмертны, и регенерация них идет разве что на самую малость быстрее, чем у людей. Но ему совершенно не стоило забывать, что лесты, оружие волшебное, наделённое силой Судьбоносной нимфы, далеко не случайно ранили его именно так. Ведь даже совершенно незначительная, на один взгляд, рана, для другого может оказаться чересчур болезненной и даже смертельной.

Именно поэтому Ардалион и пробирался сейчас сквозь мутную пелену, которую остальные видели праздничной атмосферой и радостью, изнемогая от боли до потери сознания. К счастью, кровотечение уже остановилось само собой, иначе не миновать бы ему разоблачения, ведь маска остается таковой лишь до того момента, когда её носитель мысленно поддерживает этот образ. А если бы эльф таки потерял сознание...

Но сейчас он старался не развивать вариаций на тему "если б да кабы", а рассудить, что это была за девушка, в маске Проклятого Орка с лестами на поясе.

Во время приветствия Ардалион неожиданно понял, что не может прочитать её мысли, как если бы она была ведуньей или членом правящей династии. Причем к последним она не относилась совершенно точно, а магии в ней не было ни капли, только солоноватый привкус какого-то непонятного и довольно-таки неприятного волшебства. Эльф с ним не сталкивался никогда, потому и не смог определить его вид сразу, а ощущение уже давно затерялось среди других, более насущных вопросов.

Как, например, эта девушка завладела столь редким оружием? Если судить по последним проверенным данным, одна пара принадлежит Властителю Илиодору, вторая уже давно, лет двести назад, пропала из виду эльфов, а вот третья... Третья, по сути, принадлежит ему, Ардалиону, вот только никто не знает, что лесты уже давно не находятся в надлежащем месте. Когда Властитель выдернул своего брата из омута обычной деревенской жизни, тот, стыдно признаться, попросту забыл о клинках. Да и не вспоминал о них вплоть до того дня, когда те самые проблемы благополучно самоуничтожились, и Ардалион стал закономерно задумываться о ежедневных тренировках, дабы не растерять навыки владения сим чудодейственным оружием. Вот тогда-то и вспомнил эльф, что одна из трех пар редчайших клинков, осталась в захолустной деревеньке почти на самом побережье Кёйсоне. Однако Ардалион справедливо рассудил, что раз деревенька захолустная, то и лесты там будут в безопасности от чужих рук и планов.

Однако эта девушка... Если бы эльф встретил её в любом другом городе, то по здравому рассуждению пришел бы к выводу, что она нашла вторую пару, ту, что давно потерялась. Но возможно, это просто совпадение? Или нет?..

Эльф, уже почти что падающий с ног, еле добрел до условного места, где приказал жеребцу ждать хозяина, и тут же свалился в сугроб. Конь сочувствующе фыркнул ему в ухо и немного присел, чтобы эльфу было удобнее взбираться в седло.

Ардалион, не мешкая, схватил поводья одной рукой и, превозмогая чудовищную боль, в одно мгновение взлетел на скакуна и, даже не успев сунуть ноги в стремена, скомандовал ему "Вперёд!". Конь послушно зашагал по одинокой тропинке в лесу, а эльф в это время пытался достать в сумке бинты и болеутоляющее лекарство, и одновременно с этим сочинял замысловатые ругательства, никак не оскорбляющие Мин-Таэ, зато ярко и красочно характеризующие его состояние.

Из-за столь оригинального способа вскакивания в седло раны вновь раскрылись и закровоточили. Не успел Ардалион кое-как перевязать их, накинуть плащ, удобнее устроиться в седле и, наконец, задуматься, куда он держит путь, как внезапно появилось острое чувство опасности. Эльф сразу же перехватил поудобнее поводья и собрался было понукнуть жеребца на рысь, однако Судьба и тут распорядилась по-своему.

Не было во всем королевстве строения красивее, величественнее и изящнее, чем храм Мин-Таэ, находящийся в столице. Его помещение похоже на сад, полный цветов, предчувствия чуда и легкого смеха призрачной нимфы. Её присутствие легко угадывалось по душевному подъёму и уверенности, что всё в мире правильно. Юлиана не могла описать, насколько вжилась в этот божественный сад, она просто отдалась воле стихийных чувств: впитывала аромат каждого цветка, ощущала всем телом каждую травинку, будто бы стала одним целым со всем этим чудом, что окружало её каждый день, с рассвета до заката.

Но, увы, так было не всегда.

Сотни хмурых дней.

Несколько ненавистных часов.

Одна безумная минута.

И всё.

Эти люди умеют разрушать всё, к чему прикасаются. Даже призрачный отголосок мечты, даже спокойную атмосферу равновесия.

Мин-Таэ так и не смогла заполнить своим влиянием, как-то оживить одинокий мёртвый уголок, где хранилось то самое воспоминание. Ужасное, трепетное, притягивающее и отталкивающее одновременно.

Никто из людей не знал, что случилось с отступниками, но и не сомневался в том, что они получили справедливое наказание. Противостоять эльфам — значит, не принимать Бога. А этого не сможет простить даже Судьбоносная Нимфа. Юлиана уже давно решила для себя, что будет сражаться с ними до конца. До самого последнего проклятого орка!

Теплый ветерок чуть тронул блестящие прямые пряди иссиня-черных волос и ласково погладил жрицу. Будто материнская рука вновь коснулась белой, словно дорогой фарфор, кожи, скользнула по щеке и растворилась в накатившем покое и безмятежности.

— Не стоит растить в своей душе ненависть, Юлиана, — мягко произнес волшебный голос, ветерком пронесшийся по цветущему саду. Призрачные нотки божественного откровения донесли до почтительно опустившей голову жрицы смутную мелодию, столь непривычную для Судьбоносной Нимфы, что Юлиана вначале и не поверила. А потом, когда, наконец, догадалась оторвать взгляд от пола, вздрогнула всем телом, осознав, что заступила за допустимую черту, которая отделяет от божественного сада маленький уголок, пропитанный жестким ароматом стали.

Бледный и тихий напев вдруг обрел краски и заплясал уже весьма ощутимым пламенем боли, варварской ярости и гнева, окутывая, все глубже вовлекая эльфийку в закаты и рассветы прежних кровавых времен Священной Войны.

Храм был переполнен. Люди стояли молча, не двигаясь. Раненые терпели, стискивая зубы, умирающие висли на плечах собратьев, желая умереть стоя. Люди не понимали, отчего их собрали здесь. Не видели цели. Но все они знали, что мертвы. Даже оставь им победители жизни. Хоть подобие жизней! Это будет лишь существование, в котором нет места их чести. Нет места их пути, свободе, доблести, ярости. Все это ушло, смытое волей какого-то чужого бога, греющего слабых и повергающего в пропасть сильных.

Они молчали. Мужчины не умеют плакать. Они умеют стиснуть зубы, и смотреть на врата, где вот-вот появится победитель.

Победительница.

Та, что пришла править, не сделав для этой земли ничего. И земля приняла ее! Приняла, впитав ее свет, и отвергнув тех, что были ее детьми много веков. Отдала победу в руки любимцев богов, решив, что власть не для человека! А с нею пришли эльфы. Прекрасные, почти идеальные создания, призванные править людьми. Не так. НАЗНАЧЕННЫЕ править. Будто и не было у людей своих правителей.

Что ж, радуйтесь, рабы! Те, что молили о защите когда-то. Те, что заглядывали в глаза, прося суда и слова. Теперь вам будет раздолье!

Хильдибранд зло сплюнул, но промолчал.

Да и что сказать? Он проиграл. Жалкие остатки его ранее многочисленного войска сейчас здесь. И что с ними будет, угадать несложно.

Хотя... она же добрая, эта нимфа. Хладнокровно убить пленных — это ведь не для нее! Она пришла в уже сформировавшийся мир и не знала его законов. Ей никто не сказал, что люди не оценят божественной добродетели. Ей только предстоит понять, что оставить врагов в живых, значит, посеять смуту...

Или не понять?

Свет, хлынувший из врат, ослепил его, но лишь на мгновенье. Уже в следующий миг воин сумел разглядеть тонкую девичью фигуру в потоке безжалостного света и едва удержался от еще одного плевка. Слева раздался не то сдавленный вскрик, не то хрип. Фроди, что до этого момента стойко держался, ухватившись за плечо старшего брата, вздрогнул, пошатнулся и непременно упал бы, если бы было куда падать, и если бы Хильдибранд не подхватил его здоровой рукой.

Шаман, совсем молодой еще мальчишка, дрожал всем телом, пытаясь вырваться из потока всепроникающего света, буквально выжигающего его душу. Хрупкие нити, что связывают его с богами, одна за другой рвались, рассеченные этим безжалостным светом, оставляя шрамы, отзывающиеся дикой болью при любом движении.

Но вот ее спокойный взгляд скользнул в сторону мальчишки, помедлил несколько мучительных биений сердца... И вдруг свет отхлынул от него, позволяя дышать. Позволяя вновь слышать.

Сквозь ярость и боль Фроди был ей благодарен за это. За возможность до конца оставаться со своими богами и уйти вслед за ними во тьму, когда наступит его час. Скоро, совсем скоро он отбросит ненужное больше человеческое тело и побежит на четырех лапах туда, где слышны их голоса. Голоса павших в бою, но не предавших пути. Ставших их богами, детьми волка.

Мин-Таэ заговорила. Свет, окутавший храм, слегка колебался, вторя ее словам, донося их даже до тех, чья боль заставила перестать слышать. Слова отдавались болью в их душах. Болью, куда более сильной, чем причинили клинки ее рабов.

Ни тогда, ни позже, ни один из них не сказал бы, что понял эти слова, сказанные в храме. Не то язык им чужд, не то и слов-то никаких не было, просто ее божественные мысли расплескались по залу... Но все же поняли ее предложение.

Возможно, она думала, согреть их. Думала предложить им место в ее мире, спасти и подарить радость. Ведь для этого она и была рождена!

Но они услышали другое. Все как один готовы умереть прямо здесь, но не стать рабами, подобно всем этим слабакам, принявшим ее власть, словно благословение.

Что ж... она оказалась готова к их ответу. Не понимала причины, но готова. Ее глаза нашли вождя восставших, пронзив его душу, как луч света пронзает тонкий шелк.

— Ты вел их на мои полки, — голос ее звучал ровно и почти сочувствующе, — ты поведешь их дальше. Ты будешь жить, пока не падет последний из вашего племени.

Свет изменился. В нем больше не осталось тепла и нежности, исчезла и пьянящая радость, что скатывается с их суровых душ тихим шелестом. Мертвый, безжалостный поток пронзил их, вызывая судороги, ломая, коверкая тела и души.

Боль сотни людей слилась в один кроваво-алый ком, расплескавшись по стенам храма, стремясь вырваться, покинуть истерзанные души, подарить им, наконец, смерть, что они так жаждали! Но стены, осененные волей юной нимфы, стояли нерушимо, холодно взирая на страдания отступников.

И только глаза Мин-Таэ, страдали вместе с каждым из них. Хильдибранд хорошо запомнил этот ее взгляд. Скорбящий, страдающий взгляд матери, вынужденной наказать своих непокорных детей. И он рванулся тогда из этой жалости! Рванулся в дикой, безумной попытке отстоять свою свободу.

Он — воин! Да, побежденный, плененный, поверженный! Но никак не несмышленый младенец, которого следует отшлепать за неповиновение!

Его кинжал рассек воздух, в последней попытке дотянуться до ненавистного врага. Но тут свет померк, оставляя в храме сотню существ, бывших некогда людьми, а ставших лишь отражением своей ярости. Их тела, исковерканные, еле живые, сотканы из всепоглощающего гнева, а глаза безумные, жестокие, словно дикий лед северных островов...