Возвращение в сон

— Убери меч, дорей-воин,— говорю.— Сумрак не воюет с Тьмой.

А у самой голос так и звенит страхом. Противно, да ведь ничего не поделаешь, я и впрямь перепугалась до полусмерти.

— Вот уже вторую тысячу лет не появляются в нашем мире дети Сумрака,— медленно, с тяжелой угрозой, говорит командир.— Дорого же ты заплатишь за преступное самозванство, голодранка...

— Глянь, Юлессу, что при них было...

Вытягиваю шею, чтоб лучше видеть. Тьма! Трофейные клинки. Все, нам конец! Боевой артефакт подобного класса дозволено держать при себе лишь военным, причем не более одного на человека. Тьма сожри мои потроха, как же я сразу не догадалась от оружия избавиться!

Командир замечает мой интерес. Острие меча чиркает по коже — слегка, но мне хватает.

Корчусь на траве от боли. Молча. Воплей им от меня не дождаться! К горлу подкатывает мучительная дурнота. Стискиваю зубы — проблеваться еще не хватало для полного счастья. Какая боль!

— Твое?— спрашивает командир, кивая на черные клинки, лежащие на траве перед самым моим носом.

— Нет!

Сокрушительный пинок под ребра едва не вышибает из меня дух. Задыхаюсь, хватаю ртом воздух, по щекам слезы рекой...

— Не надо нас за дурачков держать, девочка! На каждом клинке — след твоей ауры. Где взяла, кому несешь? Отвечай!

Пинок. И внезапно меня прошибает запоздалым ужасом: мой ребенок! Здесь, в своем родном мире, он беззащитен и уязвим, как и я. Тьма меня забери, да как же я могла забыть об этом!

— Не бей меня, сволочь! Я беременна!

Командир за волосы приподнимает мне голову:

— Сумрак, беременность... А дальше что врать будешь?

Прикладывает головой о землю, не очень сильно, но искры в мозгах сверкают.

— Тьма тебя раздери, патрульный!— вою, захлебываясь слезами, мне уже не до гордости.— Ты человек или дерьмо бездушное?!

Меня выворачивает наизнанку, корчусь в жестоких спазмах безудержной рвоты, бунтующий желудок казнит беспощадной болью. Вою, словно раненое животное. За что? За что мне это?!

Лучше бы я в психушке осталась, честное слово!

— Таня, Танечка!— визжит Анна Альбертовна, но ей снова дают по шее, и она замолкает.

Чьи-то пальцы касаются меня — бережно, почти невесомо. Это настолько неожиданно — вместо очередного удара!— что поневоле вздрагиваю, как от полновесного пинка...

— Что это с ней?

— Токсикоз. Она и впрямь беременна...

Приоткрываю глаз и вижу лицо моего противника: настал его черед пугаться до одури. Нет в Первом мире преступления страшнее физической агрессии к беременной женщине! Даже если как-то спасешься от жестокого наказания, собственная совесть сглодает до костей. Потому что детей рождается очень мало, и каждая детская жизнь священна, нерожденная — в особенности...

— А насчет Сумрака что, вранье?— спрашивает кто-то из воинов.— Или как?

— Не похоже, что она вообще Посвящение принимала,— говорит аль-целитель.— Молоденькая еще совсем, глупая...

— Ты!— орет очнувшийся командир на Анну Альбертовну.— Что тут, порази вас Свет, происходит?!

В ответ — истерическое хихиканье с тонким подвизгиванием. Обернуться и посмотреть не могу, но лицо психолога, от ужаса перекошенное, хорошо себе представляю. Да. Тонка у вас кишка, Анна Альбертовна! Кандидат психологических наук, забери тебя Тьма...

— Вы!— вскидываюсь из последних сил.— Не... троньте ее!

— Тише, милая,— целитель заставляет меня лечь снова.— Сейчас тебе лучше станет...

Ага, куда там, лучше некуда! Кого обмануть хочешь, старый хрен?! Засунь свой артефакт себе в... одно место, до попы мне твой Свет, можешь поверить!

— Подойди сюда, девочка. подойди, не бойся,— просит кого-то целитель, и я даже понимаю, кого именно...— Это очень простая магия, даже Посвящения не требуется. Помоги, ты же видишь, одному тут не справиться...

— Что... что мне делать?— тихо спрашивает Анна Альбертовна, в голосе — страх и слезы. Но боится она не за себя, вот ведь удивительное дело!

— Возьми ее за руку. И не отпускай...

Бережное прикосновение ладони... Смутное воспоминание. Какое-то странное, давно позабытое чувство...

— Мама?...

— Танечка, родная... я здесь, я с тобой!

Как же она нашла меня, откуда... ведь моя мать погибла, тогда еще, Тьма знает сколько лет тому назад при лесном пожаре! Не может быть! Этого просто не могло быть ,не могло... Но мама была. Держала меня за руки, и ее любовь обнимала измученную душу родным теплом. Я начала сползать в какую-то отвратительную полудрему — не то сон, не то забытье, и Силы ни капли... вот так, наверное, и растворются люди в Междумирье, пройдя порталом смерти. Ни боли, ни радости,— ничего, одна пустота...

— Все,— устало говорит аль-целитель.— Если и это не поможет, то ...

— Жить будет?

— Может быть...

— Что — может быть?! Будет жить или нет, я тебя спрашиваю!

— Сбавь тон, Юлессу,— гневно советует аль-целитель.— Мечом махать перед ребенком, не прошедшим Посвящения, много ума не надо! Ты лучше спектр выброса припомни! Там вся Триада разом отметилась! Соображаешь, что это значит?

— И что это значит?

— Да этой девчонке цены нет! Призвать мощь всех Сил разом — я о таком даже не слышал! Девочка выложилась до предела... как она вообще на ногах еще держалась! А ты мечом ее, умник!

Отчаяние переполняет меня. Опять, ну опять все то же самое, сейчас я снова умру, и никто не спасет, ни мать, ни сам Баирну, даже если вдруг прямо сейчас здесь появится...

— Знал я одну такую,— говорит дорей-воин задумчиво.— Лет семьдесят тому назад в Накеормае жила, артефакты по всем трем Силам делала. Еще до Посвящения магом стала... случай уникальный.

— Мастерицу вспомнил?— насмешливо интересуется аль-воин.

— Именно,— подтверждает Юлессу.

— Ну, так забудь. Давно пора. Сам Верховный не знает, по каким мирам ее дух теперь бродит...

С трудом разлепляю веки, смотрю в глаза командиру патруля. Семьдесят лет — это для боевого мага не возраст, так, четверть возраста. Вот аль-целитель, тот наверняка уже вторую сотню за спиной оставил. А этот мужик на пике формы. Чувствую, знаю, что не совсем он мне чужой, а вспомнить что-то конкретное никак не получается... Семьдесят лет! Просто обалдеть, как долго меня здесь не было! Но в каждом мире время течет по-своему. Счастье еще, что не через семьсот лет вернулась. И не через тысячу семьсот...

— Тьма тебе в глотку, Юлессу, помню я тебя, идиота,— говорю на выдохе, с радостным изумлением,— Как ты хвостом за мной таскался и как на вершину Храма полез, чтоб Посвящение принять до срока и как тебе за это от Баирну влетело... И как через несколько лет ты с ним повздорил, и как дури хватило меч Тьмы на аль-нданна поднять...

Все ждали, что Верховный аль-нданн в пыль разотрет обнаглевшего не в меру юнца, но Баирну только плечами пожал и пошел своей дорогой... Взвыл воздух от Силы Тьмы, выброшенной боевым артефактом в беззащитную спину... аль-нданн даже шагу не замедлил, а темный клинок, не долетев до цели, просыпался на землю безобидной трухой...

Смотрит на меня круглыми глазами. Но видно, все-таки осталось в нем что-то от того гордого, упрямого мальчишки, кричавшего мне в спину с обидой и яростью: 'Все равно ты будешь со мной!'...

— Ты?!— шепчет он, глазам своим не веря.— Не может быть!

А я понимаю вдруг, почему аль-целитель посчитал меня не прошедшим Посвящения ребенком! Лечение в Реабилитационном Центре не прошло даром. Память нданны Натэны вернулась, но так и не ожила. Я по-прежнему думала о себе как о Татьяне Копыловой. Которой, ясень пень, никакое Посвящение и во сне не снилось...

Яркий свет заливает мир — ни дать, ни взять зажглось второе солнце. Ослепительный жидкий пламень стремительно обретает человеческое подобие, и вот уже стоит перед нами невысокий мужчина в светлых одеждах, окутанный искрометным сиянием Света...

— Таня, Танечка! — в ужасе шепчет анна альбертовна... мама?...— что это? кто это такой?!

Я чувствую ужас, захлестнувший ее с головой... еще бы! Исходящая от Баирну громадная аура неукротимой Силы такова, что слабонервным Накеормайского Верховного лучше вообще не видеть, ни в первый раз, ни в тысячу первый. Рослые патрульные почтительно расступаются перед ним, и рожи у всех кислые, ждут, как их еще сейчас похвалят за недостойное поведение. Да и мне радоваться нечего... а впрочем, мне уже без особой разницы...

Остается только выдержать гневный взгляд аль-нданна с достоинством, после чего и помирать со спокойным сердцем: мало кто в Первом мире может похвастаться тем же.

Он первым отвел взгляд, видно, были у него дела поважнее глупой девчонки, по собственной дурости угодившей к патрулю в лапы. А на меня нахлынуло вдруг какое-то странное чувство, не то боль, не то обида, не вдруг поймешь... И внезапно я вспомнила, что именно связывает меня с этим суровым человеком, который к тому же на несколько сотен лет меня старше и во столько же раз мудрей...

...Рука в руке и жаркое счастье, огненным дыханием обнявшее обоих..

Быть этого не может! Чтобы я и сам Верховный аль-нданн Накеормайского Предела... не может быть!

Аль-нданн Баирну переменился в лице, разом утратив все свое ледяное достоинство. А в следующий миг оказался рядом, и я с громадной радостью поняла: еще как такое может быть! Я его с детства любила, всю жизнь, именно к нему и рвалась сквозь границы всех миров Спирали, именно его ребенка сумела сохранить, несмотря ни на что и вопреки всему...

И это ведь именно он нечаянно дал мне имя, вернув родителям дуреху, потерявшуюся в праздничной толпе!

Баирну так и держал меня на руках всю дорогу до самого Накеормая. А я, хоть и плавала по-прежнему в муторном полузабытьи, уже не чувствовала себя умирающей. И твердо знала: это не сон. Не смутное видение из калейдоскопа искалеченной памяти,— реальность. Я вернулась домой, в свой мир; а сном, кошмарным сном, уходившим безвозвратно в былое, отныне и навсегда стали годы, проведенные в Реабилитационном Центре другого мира, где меня старательно лечили от сумасшествия.

Я вернулась домой. И теперь нам с Баирну осталось всего ничего. Родить ребенка. Восстановить Вершину Сумрака. И придумать, как сокрушить Деборру, не разрушая при том Вершину Тьмы.

Плыл туман над озером Кео, невесомый, почти прозрачный. Он не мешал любоваться величественной панорамой Накеомрая. Город поражал удивительной смесью высоких технологий и магии. Каждый, прошедший Посвящение, мог призывать Силу, но на это существовал строгий регламент. Причем местный ОМОН с нарушителями не особо церемонился. Вот и предпочитали люди не связываться с магией, а пользоваться воздушным трансопртом с антигравитационными двигателями,продвинутой канализацией с многоступенчатой системой очистки стоков, радиосвязью и прочими благами развитой цивилизации. Интернета, правда, здесь не было. И телевидения с рекламой и шоу-бизнесом. Зато был чистейший, не отравленный атвомобильным угаром воздух, натуральные продукты, размеренная, лишенная погони за личным благосстоянием жизнь...

А уж отношение горожан к бывшей пациентке Реабилитационного Центра, безнадежно больной девочке Тане, удивляло сверх всякой меры. Нданна Натэна — имя звучало почти как заклинание.

"Я сплю"— думала Анна Альбертовна, всматриваясь в неподвижную, словно подсвеченную изнутри молочным сиянием воду.— "Брежу. Болезнь дочери передалась ко мне. Сейчас проснусь. проснусь и увижу рядом санитара со шприцом. Бедное дитя, как я теперь ее понимаю!"

Сырой холод зябкого утра вынуждал ежиться, плотее запахивать на груди тонкую курточку. Надо было все-таки прихватить с собой теплый плащ. Добро еще, что хоть ветра нет...

Туман таял, уступая лучам утреннего солнца. Над пляжем вспыхнула вдруг многоцветная радуга. Ни дать ни взять рассыпал кто-то пригоршни хрустальных бусин, и теперь, в солнечных лучах, они взыграли искрометным радужным сиянием.

Анна Альбертовна наклонилась, зачерпнула горстью песок. Над сложенными лодочкой ладонями мгновенно поднялась сверкающая радуга.

"Сейчас я проснусь. вот прямо сейчас!"

Но сон прекращаться даже и не думал...

Разговор санитарок в туалете:

— Слыхала, что ль? Дура эта, что шестой год на третьем месяце ходила, взбесилась совсем...

— Да ну?!

— Ну да! Решили ей мнимый аборт сделать, чтоб про ребеночка-то своего придуманного она позабыла. Она и взбеленилась:"Ребенка убить хотите!" Я все слышала. И кровищу потом тоже я оттирала.

— Кровищу?!

— А то! Как начала эта ниньзя гребаная на людей бросаться! Врачу шею — насквозь! Пальцами! Санитаров — ногами! Гинеколога — башкой о кресло! И сама — головой в зеркало.

— Да ты что!

— Кровищи, говорю, море. Врачу — песец полный, перелом шейного позвонка. Санитары... хм. Баб им больше не любить, да. А сама Танька на осколок зеркала напоролось. Кровью на месте истекла. Так-то вот.

— То-то я смотрю: анатомичка со двора выезжала...

— Во! Два трупа! Альбертовну жалко — молодая еще, умная...

— Умная, да не совсем! Че было дуру эту трогать. Пусть бы и ходила со своим пузом придуманным, кому оно мешало?

— А я че говорю? Не всех наших идиотов лечить надо, так-то вот. Они в безумии своем посчастливее нас с тобой будут.

— Да уж. Психам получку до конца месяца считать не надо. Детей думать, чем кормить да во что одеть — тоже. И унитазы мыть не положено. Только гадить в них... От свиньи! Опять стены говном измазали! Мать их всех... Давай ведро, да шевелись побыстрее, пока старшую не принесло...

PS от автора: этот мир ворвался в душу внезапно, и просто вывернул меня наизнанку своей изменчивостью. Я получила огромное удовольствие от самогО процесса творчества — смею уверить, раньше такого восторга не испытывала никогда, даже в сопливом детстве, когда переделывала в своем духе чем-то не понравившиеся мне сказки... Я не знаю, ЧТо из этого поулчится. Но что мир отпустит меня не скоро — уже вижу. обновление и расширение следуют...

йад, табуретки, тухлые помидоры тока приветствуются. причем чем больше, тем лучше!