Очарованный дембель. Книга 1. У реки смородины

— Хватит примет! Мы по поводу... — закричал Иван.

— Ах да! Что же я? — Вещунья всплеснула руками. — Гадать! Так, карты-нарты — вчерашний день... В крысталлбол посмотреть?.. Позже, позже... Ты не гляди, я на всём могу гадать! Дай что-нибудь! Ну, достань, достань любую вещь. А хотя бы денег! Во! Буду тебе по денежке пророчить... Ага. Что тебе сразу сказать? Скупердяй ты, хоть и умный. Вон как ручонка-то тряслась, нехотя в карман лазая. И не краснеешь опять же. Молодец!

— Не за этим мы пришли, бабушка! — Егор стукнул кулаком по столу.

Под столом утробно заурчало, зашипело, и братья живенько подобрали ноги.

— Вы того, соколики, не буйствуйте. Горыныч этого не любит. Как бы беды не вышло...

Из-под стола вылезла крупная ящерица. Величиной с бассета. Вылитый варан, только о трёх головах, с маленькими крылышками и роговыми наростами на хребте. Горыныч сел и принялся по-собачьи чесать затылок левой головы, недобро пялясь на Егора.

— Душа моя, — обратилась Скипидарья к уродцу. — Поди-ка на двор, перехвати курятинки или ещё кого поймаешь.

Зверь послушно покинул таинственную горницу через занавешенное отверстие, выпиленное в двери. С улицы тут же раздались рычание, шипение, подозрительный треск ткани и старинные заклятия, некогда сильные, но ныне едва подпадающие под статьи «мелкое хулиганство» и «оскорбление словом». Видать, крепко досталось Шарапке.

— Зверь! Отрицательные флюиды словно нюхом чует... Приглядитесь к спутнику, кстати. Вернёмся к предмету, — предложила гадалка, катая вытребованную у Ивана монету по столу. — Грядут прибытки отрицательные, аритмии мерцательные, проверки налоговые, преследование уголовное, конфискация полная... А, нет, постойте. Выкрутитеся-отмажетеся, правда, придётся терем продать и пяток лучших коней. Даже шесть. Но запомните! Главное, не продавайте шелудивого горбунка!

— Нету у нас горбунка, — пробормотал пришибленный прогнозом Старшой. — И, тем более, терема...

— Вот и славно! Вот и не продашь, значит! — заверила бабка Ивана и переключилась на Егора. — А ты, богатырь, с полюбовницей поосторожнее, у неё как раз Марс в Венеру входит... И выходит... Входит... И выходит... Тьфу ты, срамота! Давай точнее посмотрим в шару магическом!

— Как входит-выходит? — подавленно спросил Егор, у которого сроду не было полюбовницы.

— Ишь ты, шалун! — ухмыльнулась колдунья. — Цыц! Стара я весёлые картинки подсматривать! Лучше будем искать решение ваших бед.

Скипидарья пододвинула шар к себе и упёрлась в него взглядом.

— Так. Я вижу город Петроград в семнадцатом году... Бежит матрос... Бежит солдат... Стреляют... Это ваш прадед! Матрос — ваш прадед!

Спины близнецов залил холодный пот: прадед действительно был революционным матросом и даже Ленина видел наяву, а не как все — в гробу! Бабка продолжала оракульствовать:

— Вот он врывается в Зимний... И к женскому батальону... Целеустремлённые мужики у вас в роду. Ха! Мимо бежит, бестия! Вот! Проклятье на вас. Тяжкое проклятье! Ах, зачем он золотой подсвечник екатерининской эпохи стащил? «Кто его хватает, у того потом правнук страдает!» Не дрейфь, Василичи, особенно ты, Егорий, проклятье сниму! Дальше поехали. Мать моя женщина, отец мой мужчина, Кощей мне не пойми кто!!! Под страшным призором находитесь. Злого колдуна разгневали, не иначе. Эта недобрая печать не даст вам возвернуться домой.

Близнецы вспомнили гипнотизёра-сектанта. Других кандидатов в колдуны они не знали. Старушка мечтательно пробормотала:

— А всё же интересно, что это за Петроград такой... Зело сказочный город.

Гадалка оторвалась от магического предмета и поморгала.

— Как быть? Что делать? Кто виноват? Кто подставил?.. — забормотали братья.

— Давайте по порядку. С прадеда. Три монеты накиньте, я вечерком развею проклятье.

В руках Старшого скорбно зазвенело. Мгновение спустя куда бодрей звякнуло в сухеньком кулачочке гадалки.

— Позитивно звучит, добрый знак... Чтобы превозмочь чёрную энергию, препятствующую вашему возвращению, нужно вам, соколики, улучить момент и собственной рукой бросить щепоть толчёной ягипетской мумиятины на спину пса Семаргла. Пёс обязательно должен быть в золотом ошейнике и смотреть на север, а вещая русалка, на Семаргле сидящая, пусть держит свечку из сала единорога. Непременно зажжённую. И поёт песнь о царевне Фригидне. А леший в кожаном исподнем, прыгая на левой ноге...

— Ты, бабуля, думай, что говоришь! Как мы это всё организуем? — спросил Иван.

— Да, я понимаю, трудно, — согласилась, поразмыслив, ведунья. — Есть ещё путь. Вы его сами найдёте. А он вас. В таковом завершении моя вам крепкая обнадёжа.

Что-то было не так, но близнецы заглянули в глубоко мудрые глаза гадалки и согласно закивали.

— Вот как бы и всё на сегодня, — щёлкнула пальчиками бабулька. — Труд платежом богат.

— Сколько? — насторожился Старшой.

— Дай, мил человек, сколь не жалко... — лукаво прищурилась гадалка.

— Ох, бабушка, я человек бережливый. Мне жалко по определению, — вздохнул Иван, залезая в карман.

Кривые грязные монеты легли на гадальный стол.

— Ну, ступайте, ступайте, — приговаривала старушка, провожая дембелей к выходу. — А ежель что, знаете дорожку-то. Я, соколики мои, птичка милосердная, послушная горю народному.

Иван да Егор вышли, а она закрыла дверь, помолчала и тихо запела: «Без бабок жить нельзя на свете, нет! Бабки дают нам газ, тепло и свет...» — и зашаркала в глубь избы.

Близнецы, покинувшие мрак гадалкиного дома, щурились на яркий дневной свет и синхронно чесали в затылках. Ивану категорически не нравилась манера бабки изъясняться современным языком. «Откуда здесь такие словечки?» — недоумевал Старшой. Егор просто чувствовал что-то неправильное в поведении ведуньи, но связно выразить свои подозрения не мог.

Шарап выжидающе смотрел на Емельяновых и придерживал рукой разорванную Горынычем штанину.

— Похоже, мы не договорили, — изрёк Иван, поворачиваясь к двери. — Действуй, Егор!

В таких делах ефрейтору Емеле объяснений не требовалось. Он вышиб нехлипкую дверь плечом, потом одолел следующую, покрепче. Старушка стояла посреди комнаты для гаданий, растерянно глядя на вернувшихся дембелей. Здоровяк подскочил к бабке и одной рукой схватил её за шею, другой прикрыл рот, чтобы она не сказанула какого гадкого заклятия.

— Так, гражданочка, ты нам глаз не отводи и зубов не заговаривай! — начал Старшой. — Ты из нашего мира? Из России? Отвечай!

— М-м-м, мы-ы-ы! М-м-м! — ответила гадалка.

— Егор, ты рот-то ей открой, — хмыкнул Иван.

— А если она наколдует? — упёрся здоровяк.

— Наколдуешь? — спросил Старшой у пленницы.

Бабка замотала головой, мол, нет. Её пунцовое лицо не врало.

Егор осторожно отнял ладонь от гадалкиного рта.

— Воздуха! — просипела ворожея.

Младший Емельянов ослабил хватку, позволив воздуху циркулировать по тонкому морщинистому горлу.

— Рассея... — протянула отдышавшаяся гадалка. — Да, давно я не слышала этого названия. Нет, соколики, я не из Рассеи. Её моя прабабка застала. Ныне совсем другие времена и названия.

— Так это что, будущее, что ли? — вымолвил Иван и сел на лавку.

«Не может быть, что этот бредовый мир — наше будущее! — подумал он. — Три поколения и — приехали. Ворон, ясен перец, робот. Покойник — это мутант, жертва генетического эксперимента. Такое кино было с Милой Йовович».

Наконец, парень смог коряво сформулировать вопрос:

— Как же оно так вот... стало?

Скипидарья долго смотрела на Старшого большими, всё понимающими глазами, затем промолвила:

— Так война была. Страшная и лютая. Ядрёная.

— Ядерная, — деловито исправил Егор, будто речь шла о чём-то обыденном.

Глава третья,

в коей близнецы получают прямой ответ на главный вопрос,

а читатель узнаёт куда больше, чем герои

Выпьем за алкоголь — причину и решение

всех человеческих проблем!

Гомер Симпсон

— Как скажете, — смиренно промолвила Скипидарья. — Токмо великую войну называют ядрёной по имени богатыря-князя, её развязавшего. Народ помнит Ядрёню Матрёнского великим воителем, который прельстился божеской силою и был жестоко наказан. А через гордыню Ядрёни понёс тяжкую кару и весь люд. Мощь, призванная Ядрёней, вырвалась на свободу. Неизмеримая злая рать жгла города, отравляла реки, разрушала крепости, не щадя никого. Огненный ураган пронёсся по земле. Верьте, отроки, те страшные события сотрясли даже неприступный Ирий. Лишь вмешавшиеся верховные боги сумели стреножить адский пламень, напустив на вселенную лютый мороз. Многие, не погибшие в пекле, встретили свой смертный час во время долгой холодной зимы. Сам же Ядрёня наказан Сварогом за чрезмерную гордость и обречён висеть промеж небесным сводом и матерью-землёй, прикованный к полярной звезде. Каждый день к нему прилетает жареный петух и клюёт его по многострадальному темечку. И так будет вечно... Так-то вот. С той поры имя Ядрёни Матрёнского стало запретным, то есть ругательным.

Егор, полностью захваченный рассказом гадалки, даже приоткрыл рот, а Иван лишь криво усмехнулся. Прямо-таки по учебнику: была катастрофа, которую народ, попавший в условия технической деградации, быстро превратил в легенду. Огненные смерчи и лютые зимы интерпретировались абсолютно недвусмысленно.

Размышлявший столь наукообразно Старшой не сразу заметил, что бабка внимательно на него смотрит. Очнувшись от раздумий, Иван услышал совершенно потрясающие слова:

— Ты, соколик мой, напрасно себя изводишь. Всё это твоё желание понять непонятное и объяснить необъяснимое — пустая трата времени. Горе от ума. Ты полагаешь, что у себя дома находишься. Про страшное грядущее своего мира вот насочинял. Только ты имей в виду: нынче вы совсем в иной мировой сущности обретаетеся. Будто бы ты всю жизнь, вон, в сенях прожил, а потом вдруг очутился в этой комнате. Вот тебе и ответ на твой невысказанный вопрос.

— Так, я не понял, — вмешался Егор. — Почему наш мир — сени? Спасибо, хоть не нужник.

Гадалка успокаивающе улыбнулась:

— Не обижайся, богатырь. Посмотри, какая у меня тёмная и мрачная комната. Уж лучше в сенях да на свету, чем тут.

— Хорошо, — опомнился Иван. — Сдаётся мне, ты нам все мозги запудрила. Изовралась вдоль и поперёк. Где правда-то?

— Правда в том, что я боюсь вас, Василичи, аки змей Волос — стрел Перуновых. Стоило мне прихватить Егория за нос, и я ощутила, насколько вы чуждые здесь существа. За нечистую силу приняла, честно говорю. Угрозу вы предвещаете. Я ведь душой гляжу. И страшно мне сделалось, ибо существует легенда о двух братьях-близнецах, которые...

— ...которые нечеловечески хотят домой, — оборвал Старшой. — Давай, выкладывай, как нам вернуться на родину.

— Нас мамка ждёт, — жалобно добавил Емельянов-младший, утирая нос пудовым кулаком.

— Да не знаю я! — в отчаянье воскликнула Скипидарья. — Кабы знала, первая бы вас обратно послала... к Ядрене Матрёнскому.

— Так, гражданочка, брось-ка заливать. Нашими словами пуляла, как автомат Калашникова. Как там было, Егор? «Астральное корректирование документооборота»?

Ефрейтор, естественно, такой трёхэтажной конструкции не то, что вспомнить, повторить не смог бы. Гадалка развела руками:

— Я, соколики, ничего не понимаю ни из «туго мента-обормота», ни из того, что про вашего предка вызнала. Ни «екатеринской япохи», ни «енергии», ни «позы дивного» звучания. Когда я вещую, то обращаюсь к душе пришедшего. Из неё исторгаются слова, образы, видения. Но ваши необычайно похожи на словеса, исторгаемые из драгоценной говорящей торбы. Есть у меня этакое сокровище предков.

Старуха открыла комод и достала... старый, советских времён ещё приёмник «Альпинист». Иван взял артефакт в руки, осмотрел. Прямо как настоящий! Даже надпись «Сделано в СССР» и знак качества присутствовали. Да он и был настоящим.

— Братан, это же радио! — завороженно выдохнул Егор.

— Пять баллов, — язвительно сказал Иван. — Выходит, бабушка, ты хочешь сказать, что слушаешь эту рухлядь?

— Истинно так, соколик, — мелко закивала гадалка.

Старшой нацелил на хозяйку приёмника указательный палец, будто хотел её застрелить:

— И, разумеется, у тебя есть батарейки, да?

— Чаво? — протянула ведунья. — На кой мне твои «табурейки»?

— А как же он тогда играет? — Естественно, Иван хотел знать, есть ли тут вещательная станция, но таких вопросов предпочёл бабке не задавать.

— Как играет, как играет... Вестимо, как. Кручу ручку, заговор произношу, оно и играет, самогудное моё сокровище.

— Откуда оно у тебя? — задал самый главный вопрос Егор.

— Прямое наследствие. Предки по материнской линии у какого-то лесовичка сторговали. Задорого! Лесовики, они существа заповедные, промеж мировых линий шлындают и всякий диковинный предмет собирают.

— Вот это уже зацепка, — сказал Старшой брату. — Надо отыскать какого-нибудь лесовика. Вдруг поможет?

— Где ж ты его сыщешь, милый! — встряла бабка. — Извели их всех лет сто назад. Больно опасные штуки они стали людям продавать. Железные палки-убивалки, блестящие колесницы, исторгающие смрадный дым, и прочие гадости. А от моего сундучка-самогуда вреда никакого, вы не подумайте!

— Ну, включи, — велел скептик-Иван, отдавая гадалке приёмник.

Ворожея крутанула ручку, прошептала себе под нос короткий заговор, и радио ожило. Динамик зашуршал, забулькал, раздались щелчки.

— Расстроил, пока руками лапал, — брюзгливо сказала бабка и стала медленно вращать специальное колёсико.

Шумы рассеялись, и на всю горницу грянула песня:

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,

Хотя... что может быть красивее,

Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,

Друг друга называть по имени?

Ансамбль доиграл, и зазвучал приятный мужской голос:

— Вы слушали песню под названием «Семирамида Аполлинарьевна Аккордеонова-Задунайская и Эдуард Макакин».

Вступила балалайка. Гадалка повернула колёсико ещё. Заговорил густой баритон с приблатнёнными интонациями:

— В эфире «Радио Шиномонтаж» и передача «Крутятся диски»...

Бодро заиграла очередная хоть и знакомая, но исковерканная песня:

Опять от меня сбежала последняя электричка,