В повествовании о сложности подрыва мостов относительно небольшим количеством взрывчатки товарищ старшина был крайне убедителен. Он поведал нам, как прикинуть количество тола, необходимое для того, чтобы перебить толстый металлический профиль исходя из использования стандартных двухсотграммовых шашек. При обсуждении мест минирования, указал на то, что желательно нанести повреждения в местах наибольшего напряжения конструкций в расчёте на то, что их вес усугубит нанесённый вред. Мы сами не заметили, как набросали эпюры напряжений для облика моста, который запечатлела наша память, и грубо оценили.... Когда Оля так распахивает глаза я всегда восхищаюсь их величиной.

А ещё у меня возникло подозрение, что передо мной переодетый полковник инженерных войск — умеет человек внятно и по делу доносить важнейшие сведения. У нас машины и механизмы в подобном ключе преподавал дядька, считавший, что приборостроителям, шибко углубляться в вопрос не следует, но основы мы должны усвоить. Чего стоит курс сопромата за одну академическую пару!

Так что, расставаясь в вечерних сумерках со слопавшими все наши лепёшки и сало мужиками, мы прониклись сложностью предстоящего мероприятия. Из нерешённых вопросов оставались подъём от подножия опоры до настила, и крепление взрывчатки к металлоконструкциям. А ещё напрягало количество детонирующего шнура, имевшегося в нашем распоряжении — на память его было немного, но в точности не знаем, потому что не считали. Зато бинокль, который ссудил нам товарищ лейтенант во временное пользование, очень радовал, несмотря на предупреждение, что, если не вернём, он нас...

* * *

До места, откуда цель уже видна, но мы ещё можем остаться необнаруженными, добрались, как обычно, к рассвету. Мы вообще предпочитали передвигаться ночью и через лес, избегая дорог или открытых пространств. Медленно, конечно, и утомительно, но до сих пор все живы, потому что ни разу не встретились с немцами, которые любят торные дороги, а не колючие заросли.

Так вот, поезда по мосту уже ходили не только ремонтные, но и грузовые, и даже с пассажирскими вагонами. Наблюдения с применением оптики позволили выяснить много важных деталей и уточнить планы. А, когда стемнело, ребята помогли нам с Олей зашнуроваться, спустить на воду груз и подобрать количество камушков, нужных для уравновешивания тюков до нулевой плавучести. Потом мы поплыли, держась за концы длинного притопленного шеста.

Полчаса спускались вниз по течению, вяло шевеля ластами и стараясь показываться из воды как можно реже, пока не достигли ледолома центральной опоры, на который я и помог Оле выбраться. Она быстро скользнула вплотную к стене и приняла шест, вслед за которым втянула на верёвках обе упаковки с нашим хозяйством — ни криков, ни стрельбы, ни беготни не последовало, значит, охрана ничего не заметила, а то издалека и не поймёшь, что откуда просматривается, а что нет. Так что заранее уверенности в успехе не было. Полагались на темноту и собственные фантазии относительно того, что откуда видно.

Потом крюком на конце шеста мы поймали нижнюю ступеньку лестницы, что была приварена правее (если смотреть сверху по течению) опоры над водой, до которой сильно не доставала. То есть наш шест оказался наклонным, зато удачно пришелся по длине — мне было удобно его удерживать, пока Ольга по нему карабкалась. Потом — очередной подъём груза — просто лебёдка, а не девушка эта красотка наша. Ну а следом и я пожаловал — спрыгнул с опоры, удерживая свой конец шеста, чуть покачался на нём, да и вскарабкался на лесенку, по которой проник в переплетение стальных профилей под настилом. Нам очень помогло то, что часовые тут не прохаживаются — только при смене караула проходит группа, но эти всегда придерживаются графика. И с любой стороны иногда пробегает луч прожектора, которым светят от сторожевых будок, обшаривая и окрестности, и поверхность воды, и собственно мост.

Работать в темноте и тесноте, имея под ногами редкие продольные и поперечные балки — не подарок. И это в состоянии ужаса, наполнившего меня, когда я собственными руками ощутил просто циклопические размеры металлических профилей, которые предстояло перерубить несерьезным с виду похожим на хозяйственное мыло брусочкам. Мы приклеивали их к вертикальным полкам на патоку, которую изготовили выпариванием сахарного сиропа — запасы сладкого сразу иссякли, зато мы добились наличия в нашем распоряжении субстанции знатной липучести. И, если испачкаешься, можно просто руку облизать.

Клей этот держал не особо крепко, то есть со стенки шашка бы сползла, если бы ей не мешала другая, расположенная ниже — мы их размещали вертикальными столбиками и еще на нижнюю полку обязательно накладывали часть того же заряда. Так же местами приклеивали и детонирующий шнур, а потом установили два взрывателя. По времени — на час, и нажимного действия — на удачу. То есть, чтобы закладка сработала при проходе поезда, а то их как-то долго не проходило.

И тут, как назло, вдали засветился фонарь паровоза — мы мигом спустились по лестнице и, стараясь не всплеснуть, соскользнули в реку по всё ещё висящему на крюке шесту. Ласты отцепили от поясов и надели на ноги уже в воде. Когда за спиной грохнуло, выглянули — в рассветных сумерках отчетливо были видны громоздящиеся друг на друга вагоны, осевшая концом в воду ферма, и суетливо шарящий во все стороны побледневший в свете нарождающегося утра прожектор. Взрывная волна нас не задела — бабахнуло не в воде.

Отдались на волю течения и через полчаса уже за поворотом речки выбрались на берег как раз в условленном месте.

— Идите сюда, лягухи, — позвал от кустарника голос сапёрного старшины. — Тебе, Ференц и пионерке твоей "отлично" за минирование.

Подтянувшиеся лейтенант с ефрейтором помогли нам избавиться от ласт и обуться. Мне в сапоги, а Оле в ботинки. А потом мы побежали вдаль от реки, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между собой и теми, кто, скорее всего, попытается нас отыскать. В форму мы переоделись спустя километра полтора и дальше уже, развернувшись цепью, как будто прочёсываем местность, пошли энергичным шагом, держа общее направление на восток. Сейчас наша задача — убежать и спрятаться.

Глава 3. Фугасы под шпалами

По дороге Ольга, поскольку владела немецким, носила знаки различия фельдфебеля и единственная из нас была вооружена автоматом, играла роль командира. Изредка отдавала команды, для ответов на которые мы выучили два слова: "Яволь" и "Цубефель". Причем она объяснила, что не важно, каким из слов отвечать на любую фразу, потому что её "распоряжений" мы всё равно понять не в состоянии, а учить нас некогда. На что старшина сдержанно улыбнулся и промолчал, одним движением брови удержав лейтенанта от попытки что-то сказать. Это на случай, если окажемся неподалеку от немцев — шли-то мы открыто и легко могли нарваться на любую встречу.

Деловито, цепочкой, вышли из леса в месте, где не наблюдалось ни постов, ни патрулей, поднялись на насыпь железной дороги, прошли по ней пару сотен метров и спустились с противоположного откоса тоже в сторону леса, который и стали прочесывать, углубляясь в чащобу

Вообще-то пока следов вырубки растительности вдоль путей не наблюдается — партизанское движение не набрало силу и до начала рельсовой войны остаётся немало времени.

Следующим вероятным препятствием на нашем пути являлось то самое шоссе, при переходе через которое группа впервые попала в неприятности. К нему мы приблизились, идя оврагом, которым убегали в тот страшный день. Сегодня мы его "прочёсывали", пока не выбрались к дороге неподалеку от памятного минного поля. И обнаружили добавку к пейзажу — аккуратное немецкое кладбище с деревянными крестами и табличками.

— Шестьдесят семь, — сказала Оля, пересчитав могилы. — Да восемь сапёров, два водителя и четыре мотоциклиста — больше восьми десятков.

— Десять фашистов за одного убитого нашего, — кивнул я. — Большего мы пока не добились.

— Какие вы, всё-таки, идиоты, — вдруг не сдержался прислушивавшийся к нашему подсчёту старшина. — Чтобы вырастить и обучить солдата нужно лет двадцать, а мост починят за неделю, да и всё, что погибло в том рухнувшем поезде, восполнят за короткий срок. Кроме сломавших себе шею в рухнувших вагонах. Самые болезненные потери для фашистов — живая сила. Причем, именно строевые солдаты. Как вы их, кстати, столько положили в одном месте?

— Пешую колонну стрелковой роты обстреляли продольным огнём из двух пулемётов метров с семидесяти. А в кюветы заложили мины, — ответила Оля. — Но это была чистая случайность — вряд ли нам удастся повторить что-нибудь подобное.

— Случайно мины по обе стороны дороги. Случайно сразу два пулемёта в семидесяти метрах установлены для ведения продольного огня. А ведь не все скончавшиеся после встречи с вами остались здесь. Кто-то умер по дороге в госпиталь, кто-то на операционном столе.

— Опытный вы, товарищ старшина, — ввязался я в разговор.

— Третья война, — согласился мой собеседник.

— В Испании начинали? А потом финская? — сочувственно проговорила Оля. Дождалась кивка и продолжила: — А разжаловали вас из-за...? — она щёлкнула пальцем по горлу.

— Или шерше ля фам? — предложил я иной вариант. — Да это и не важно, — под странным взглядом собеседника срочно захотелось сдать назад. — Научите нас, пожалуйста, выплавлять тротил из разбросанных взрывом миномётных мин. А то мы сильно поиздержались, — поспешил я увести разговор подальше от, возможно, болезненной темы.

— Совсем? Всю взрывчатку до крошки истратили? — уточнил лейтенант.

— Есть с десяток кругленьких немецких шашек с заклеенной бумажкой дырочкой на торце.

— А ещё чему вас научить, — спокойным голосом спросил старшина.

— Нам много чего нужно, но вы ведь скоро уйдёте — понесёте генерала к нашим. Так что, давайте ограничимся пределами возможного.

* * *

Свинчивать с мин колпачки и разбираться, в каком положении находится взрыватель, учил нас лейтенант. Он артиллерист. Попросил называть его Володей, не сводил восхищённых глаз с Ольги и из трёх разбитых миномётов, что оставались неприбранными на разгромленной позиции в районе поля, где мы собирали мины, соорудил один. Целых или не слишком повреждённых мин, таких, какими можно было выстрелить, нашлось одиннадцать штук — мы их припрятали до случая, а из остальных, из которых можно было извлечь взрыватель, под присмотром старшины выплавили взрывчатку, нагревая их в снятом с разбитого грузовика бензобаке. Не целом, а помятом и порванном — после доработки зубилом из него вышла металлическая емкость, куда мины входили тройками. Каждый раз их опускали в холодную воду, которую потом нагревали — так безопасней. И костер вместе с ёмкостью разместили на дне ямы, чтобы не было ветра, да еще и прикрывали сверху — взрывчатка — штука нежная, твердил Антон Егорович. Он по-отечески за нас переживал, хотя лет ему, на мою оценку, немного за тридцать.

Расплавленный тол выливали по три мины в одну форму, получая бруски, в каждый из которых влепляли, пока не затвердело, половинку немецкой цилиндрической шашки. А то, сказал старшина, может и не подорваться от капсюля-детонатора. Формы сделали из дощечек, которые нашлись тут же, на поле — на них разлетелись ящики, в которых везли собранные нами мины.

Стрелять из миномёта мы выучились теоретически, хотя устанавливать его и наводить пришлось на практике и до пота. То есть до момента опускания мины в ствол всё было по-настоящему. В объёмах самого краткого интенсивного курса, естественно.

Добавлю, что встречались мы со старшими товарищами всегда в условленных местах, избегая показывать им основной лагерь. И имён своих не называли. Меня окрестили Ференцем, как было написано в солдатской книжке, которые на всякий случай все мы носили в кармане — в случае чего, хотя бы на секунду отвлечёт внимание немца, если нарвёмся на что-то вроде проверки документов. Из этих же соображений Ольга оказалась Куртом, Фимка — Гейнцем, а Миша Генрихом.

Да, мы тихо сидели в глухом углу — то, что ефрейтор Лючикин несёт постоянную дозорную службу по нашей охране, устраивало всех.

* * *

— Пора прощаться. Сегодня вечером снимаемся и идём к фронту. Будем прорываться, — предупредил нас старшина. — Можете присоединиться, ведь своё задание вы уже выполнили.

— Спасибо, что позвали, но у нас ещё дела остались, — поблагодарил я и отметил острую тоску в глазах лейтенанта Володи. — Немцы сейчас начнут получать по сусалу в районе Смоленска и захотят увеличить перевозки по здешней железнодорожной ветке.

— Неужто, поворот в войне? — обрадовано спросил Лючикин.

— Поворот не получится, только задержка в темпе продвижения, но сопряжённая со значительными потерями. Для вас это значит, что стоит отклониться севернее. Оттуда немцы могут отвлечь силы на главное направление, так что есть шанс обойтись без прорыва — тихой сапой нащупать зазор, без шума снять заслоны и пробраться на мягких лапках. Ну, не могут фашисты быть одновременно сильными повсюду!

— Хм. Слушайте, ребята. Мы вот всё кумекаем, откуда вы такие странные? — сменил тему старшина.

— Есть предположение, что дети белоэмигрантов, сочувствующие коммунистическим идеям, — высказался лейтенант.

— С чего бы это? — удивился Фимка.

— Так вот барышня ваша давеча про красного командира сказала, что он офицер. А офицеры у белых были, или при царе.

— Княжна! Нас раскрыли. Какой ужас! — воскликнул я и протянул руку Оле. Та не замедлила подать свои пальчики, которые я церемонно чмокнул.

— Но, милостивые государи, — обратился я к слегка прифигивающим взрослым, — надеюсь, вы не выдадите этой невинной тайны. Если нас прогонят из пределов любезного отечества наших предков, граф будет искренне огорчён, — я покосился на Фимку, который выглядел слегка обалдевшим. Чтобы интенсифицировать мыслительный процесс товарища, Миша двинул того локтем.

— А! Да. Буду ужасно огорчён, — поспешил согласиться Ефим.

— Барин страсть как уважает вечерком после баньки мостик взорвать железнодорожненький, или составчик с военными грузиками направить под откосик, — развил мою мысль Миша. — А без этого у него болезнь рассудочная аглицкая приключается, сплин.

Эта фраза добила Ольгу, которая залилась серебристым смехом. Потом фыркнул Фимка, и понеслось веселье на пару минут.

— Артисты, — наконец успокоившийся старшина смахнул слезинку, выступившую от хохота. — Так что насчёт офицера? — он вдруг подобрался и стал серьёзным.

— Я действительно княжна, — просто ответила Оля. — В доме у нас в ходу многие слова из старой жизни, — и всем видом показала, что тема закрыта.

— Парле ву франсе? — вдруг не послушался Володя.

— Откуда? Родители на работе, а мне нужно в школе учиться и ещё общественные нагрузки тянуть. Так что никакого домашнего воспитания или гувернантки не было.