| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Первыми границы дозволенного опробовали старшие ученики, уже осознавшие свою силу и задумавшиеся о свободе. Согласитесь, какая может быть свобода на голодный желудок? К тому же, пример безумно богатых (по меркам этих голодранцев) горожан торчал перед глазами, обнаруженные ценности требовалось справедливо поделить, чем самые предприимчивые и занялись.
К бакалейщику, державшему лавку на прежней окраине, ввалилась компания молодых людей, в платежеспособности которых с ходу возникали серьезные сомнения. Нет, понятно — семиглавье, цены — конские, люди месяцами на одном пайке сидят. Но в этой лавке не раздавали хлеб! Торговец извлекал выгоду из роскоши вроде кулька чернослива, палочки корицы или баночки засахаренной вишни — в Кунг-Харне и прежде было туго с лакомствами. Зачем нищему полкило перца?
Принадлежность посетителей к сословью изгоняющих хозяина лавки не насторожила (он еще не забыл вышколенных подчиненных Сай'Гарача), а сакраментальный вопрос "Чем платить будете?" вызвал у молодых людей сильное раздражение. И быть бы горожанину поучительным примером для соседей, если бы не случился рядом старший пастырь. Потеря способностей на характер Тай'Келли повлияла слабо, он ринулся стыдить и обличать, не задумываясь, что будет делать, если слов окажется недостаточно. От хамского отношения его спасла репутация — черные просто не могли себе представить пастыря, разучившегося ворожить. Потом подоспела стража, и потерявшие задор вымогатели ретировались. Но всем было ясно, что это — только начало...
Тай'Келли метался по кабинету:
— Надо что-то делать! Либо — "хранители" на них надеть, либо — выселить в питомник. Иначе житья не будет никому!
Номори прикинул, что нужно предпринять, чтобы опять загнать изгоняющих в ярмо, и понял, что проще эвакуировать город. Не известно, до чего они, в конце концов, договорились бы, но тут к градоправителю заглянул ингернийский капитан. Пришел он согласовывать завтрашние наряды на работы, но игнорировать висящий в воздухе запах конфликта не мог:
— Что за шум? Проблемы в шахтах?
— Не беспокойтесь, досточтимый, — обронил Номори. — Просто новички хулиганят.
Слова произвели на ингернийца странное воздействие. Зловеще прищурившись, капитан уцепил пастыря за халат и поволок наружу со словами "пойдем-ка глянем на покойных". Номори поспешил следом.
Капитан вломился в стойбище черных как медведь на пасеку — недовольным оставалось только сердито жужжать. За полчаса ингерниец, ни слова не понимающий по са-ориотски, не просто нашел в таборе вожаков и вычислил обозревший молодняк, но и вызвал праведный гнев у первых и искренний трепет у вторых. Ни разу не пустив в ход кулаки, между прочим! Внезапно оказалось, что предводители зловещей орды — замотанные бытом мужики, сильно не одобряющие самодеятельность малолеток. И разводить бардак они не намерены! Проштрафившихся отправили в баню, простыни стирать.
Номори приободрился и осторожно поинтересовался, встали ли гости на довольствие, всем ли хватает пайков?
— Списки не готовы, — буркнул седой изгоняющий.
Они что, второй день друг друга посчитать не могут?
— Я пришлю человека с хлебом, — осторожно предложил старейшина. — Он будет выдавать порцию только тому, кто назовет свое имя.
Старик, нехотя, кивнул.
"Нет, они второй день не могут решить, КТО будет всех считать", — понял Номори. Да, это вам не лич, полгода мирно просидевший в крепости! И даже не ма Фелона со своей шелковицей. Тут надо быть готовым ко всему.
Ингерниец из происшедшего сделал собственные выводы:
— Ничего так, я думал, будет хуже. В первую линию их, конечно, не поставишь, но "чистильщиков" навербовать можно.
— Когось?
— Ну, изгоняющих по-ингернийски, — капитан раздраженно поморщился. — Тангора спроси, он в НЗАМИПС работал! Может, я их еще и натаскать успею.
Сердце Номори пропустило удар.
— А скоро ли вам в путь?
— Ну, месячишко еще повозимся, а там...
Старейшина мысленно добавил еще одну бусину к ожерелью своих проблем.
А ведь были еще новые общинники! Две дюжины волшебников разных возрастов, упорно не желающих отмечаться в Храме. И учитель так не вовремя погрузился в изыскания. Привкус мятного отвара появился на языке у Номори сам собой.
Одно ясно: в состав стражи надо срочно вводить колдунов. Больно уж звероватые лица встречались среди здешних несчастных и обездоленных!
Кунг-Харн бурлил, успевшие обжиться в городе люди яростно бранились с новичками за каждую оброненную тряпку (черным только дай!), на границе чувств настороженно бродили тусуанские белые, а Ли Хан пожинал плоды нарушения обетов — к нему заявился в гости старший пастырь.
Какие проблемы создает такой визит для хозяина дома, Тай'Келли явно не понимал. Начать с того, что этикет запрещал принимать официальных лиц в спальных и хозяйственных помещениях, а других у ма Журе не было. Затем, статус Ли Хана в Кунг-Харне, который до сих пор оставался крайне неопределенным — встречу со старшим пастырем невозможно было списать ни на служебные обязанности, ни на общественное положение. Если воспринимать знаки буквально, получалось, что они — любовники, либо тайно обретшие друг друга отец и сын. Что стоило подобрать для разговора нейтральную территорию? Или, хотя бы, спутника с собой взять.
Чтобы хоть как-то сгладить двусмысленность, Ли Хан усадил гостя за импровизированный столик во дворе. Ма Журе понятливо принесла им зеленого чаю. Обычаи требовали выпить первую чашку под неспешный разговор о возвышенном, но для белого Тай'Келли был невероятно туп эмоционально, а для пастыря — так же невероятно скверно воспитан.
— Я хочу поговорить о странном поведении силы.
Вот так: "Хочу!" А если собеседник не в настроении? Хотя, с такой постановкой вопроса пастырь, скорее всего, не сталкивался.
— Говорите! — поощрительно кивнул Ли Хан.
Тай'Келли запнулся, сцепил руки в замок (зачем же жестикулировать так демонстративно?).
— Я не вижу оснований для прекращения работы Храма в текущей ситуации, когда наша магия нужна людям как никогда.
Ли Хан едва не поперхнулся чаем. Этот человек ведь не предложит подчиненным колотиться головой об стену? Чашку пришлось отставить.
— Магия — довольно опасное ремесло, — осторожно начал он, — которым нельзя заниматься бездумно. Уложение предусматривает возможность ограничения практики Храма. В частности, Семиглавье, в случае магической угрозы, прямо требует остановить ежедневные ритуалы до устранения аномалии.
— Да, я прочитал эти параграфы очень внимательно. Закон требует, чтобы я установил признаки существования угрозы и утвердил мероприятия по ее устранению. Учитывая мою... недееспособность, мне придется полагаться на вас как на эксперта.
Угу. Старший пастырь хотел того же, чего каждый белый — исчерпывающего объяснения, только искать его сам не собирался.
— Я уже изложил свое понимание ситуации, — напомнил Ли Хан.
— Ваши определения слишком нечетки и противоречивы, ими невозможно пользоваться. Неудовольствие тонкого плана? Явный бред! Я достаточно давно практикую и никаких оснований для подобного заключения не вижу.
Слова Тай'Келли звучали рационально, но сам старший пастырь разумным не выглядел. Он заметно раскачивался, подергивал сцепленными пальцами, а остановившийся взгляд обратил куда-то в сторону от собеседника и вверх.
Клинический случай! Встреть Ли Хан такого человека в Ингернике, одной душеспасительной беседой все не ограничилось бы. Тут явно госпитализация нужна, ритуалы, релаксанты, круглосуточный надзор... А придется ограничиться призывами к здравомыслию.
— Наберитесь терпения! — улыбнулся Ли Хан, внимательно наблюдая за пациентом. — Я обещал установить природу возникших ограничений и не остановлюсь на пути познания.
— Ответ требуется мне уже сейчас!
А вот это уже хамство и неуважение, причем, не к Ли Хану, а к проявлению господней воли. Тай'Келли считает, что может требовать от всевышнего откровений?
— Смиритесь! Некоторые вещи нельзя совершить по команде. Решение придет, либо — не придет. Или придет намного позже. И не мне. До тех пор вам придется относиться к возникшему запрету как к данности.
Кажется, до старшего пастыря дошло. А ведь он вовсе не гордыней мается — за этой суровой непримиримостью прячется типичный для белого страх перед будущим и неуверенность в себе. Ли Хан смягчился:
— Чаю, уважаемый?
Следующие полчаса были потрачены на восстановление отношений и утверждение гармонии. Ни слова о деле, ни намека на обстоятельства. Тем не менее, провожая гостя к дверям, Ли Хан почувствовал себя... некромантом, от которого очередной раз потребовали чуда. Как черный с этим справляется? Загадочно!
Тай'Келли он не соврал — мысли о происшедшем не оставляли его ни на минуту. И, прежде всего, требовалось определиться с источником проявившей себя силы.
Проще всего было бы предположить, что пасторской магии неосознанно сопротивляются люди (опять же — обучаемость), но честность требовала от Ли Хана признать, что такой вариант — не единственно возможный. Во всех магических формулах неизменно присутствовала закорючка, гипотетически, учитывающая существование живых организмов, не наделенных разумом, и называемая "глубина нижнего плана" (между прочим, вполне приличная по величине!). Если он подвергает сомнению одну постоянную теории, то почему не делает то же самое с другой?
Чтобы закрыть проклятый вопрос раз и навсегда, возникновение отклика на пастырскую ворожбу требовалось пронаблюдать непосредственно, но вот беда — магам подобное не дано: все, абсолютно все, что может ощутить и распознать волшебник, неизбежно искажалось его собственной аурой. Причем, эффект был неустраним — истощение энергетических оболочек приводило к разрушению ядра личности, когда потоки мировых энергий буквально растворяли в себе сознание одаренного. Да, вот такая она "безобидная", эта белая магия!
Ли Хан точно знал, что никто из его предшественников не озадачивался вопросом, как выглядит волшебство в отсутствии волшебника. Теоретики описывали эхо существования неразумных существ как некий серый фон, болото, готовое в любой момент поглотить неудачную ворожбу, априори предполагая его пассивным и неизменным. А так ли это на самом деле? Да, манипулировать нижним планом трудно, для него характерна вязкая неторопливость, нежелание подчиняться воле заклинателя (Ничего не напоминает?). Но как можно все разнообразие живых существ учитываться в теории постоянным коэффициентом?!! И кто вообще определил, где верх, а где низ?
Ли Ханом овладело желание увидеть магию трав.
Раньше подобная мечта осталась бы в области несбыточного, но месяцы наблюдения за некромантом-алхимиком не прошли для белого даром (образ мысли этого человека заразен ментально!). Теперь представлялось очевидными, что для подобных целей необходимо создать амулет, выносящий точку наблюдения за пределы ауры (метра полтора — достаточно). Не так уж сложно, на самом деле.
Появление устройства, способного сепарировать (прости, господи) тонкие планы, беспардонные ингернийцы приветствовали вопросом: "А это что за дилдо?" Ли Хан полчаса шипел и плевался, просто чтобы не дать мерзопакостной ассоциации закрепиться в сознании (и немало повеселил этим колдунов). Это был жезл!!! Да, жезл — деревянный (ему всегда лучше удавалась работа с растительным материалом), гладкий и с рукояткой. Где они видели дилдо такого размера?!!
Но испытывать амулет Ли Хан решил в одиночестве, просто ради чистоты эксперимента.
Впервые за много лет он узнает нечто новое! Что ждет его там, снаружи? Насколько реальный мир не похож на все, ему привычное? На ум приходила улитка, осторожно высунувшая из раковины нежные усики.
"Не будь со мной слишком грубым!"
Он разместил ладони на рукояти жезла, и попытался понять, что держит. Магически прозрачная сердцевина амулета должна была донести до него неискаженными тончайшие колебания эфира. Однако на что обращать внимание? Он ведь и раньше много чего чувствовал (начиная с самого себя). Маг погрузился в медитативное созерцание, по очереди отбрасывая лишнее.
Трава шуршала, мелкие птички перепархивали, не обращая внимания на сидящего человека, а ветер уносил прочь суету последних дней, словно легкие плевелы. Проходила минута за минутой, свет и движение иссякли, остался только звук. Чарующая мелодия, в ней не было нот, разум сам подбирал для нее партии флейт и органов, переливы арф и плач скрипки. Он и помыслить не мог, что живая природа настолько гармонична! Так вот, что пленяет слабых духом, искушает забыть обо всем и раствориться в потоках силы...
Песнью трав мешал наслаждаться едва слышный треск. Маг огляделся в поисках его источника — на террасе бывшего виноградника красовался новенький диск отвращающей печати. Ну, что ты будешь делать! Белый, со вздохом, встал, но остановился, не сделав и полшага... Он что, наблюдал сейчас воздействие отвращающего проклятья на реальность?
Ли Хан жестко подавил желание хвататься за амулет (там, наверняка, есть защита от таких вот любопытных), и, поборов душевный трепет, направил жезл прямо на печать — звук уверенно локализовался.
Да, это то, что безуспешно искали поколения исследователей — физическая манифестация отвращающего проклятья. Сколько волшебников пыталось понять, что привносит в мир чужеродная магия — не перечесть! И вот, он видит это — точку, где потустороннее смыкается с материальным.
Эпохальное открытие зудело и скворчало.
Уловить какой-либо системы в издаваемом печатью шуме не удавалось. А должна ли она быть? Общее место у всех теоретиков в том, что тьма — это хаос, его-то он и наблюдает. Каково же, в таком случае, воздействие на реальность нежитя?
Белый подавил внутреннюю дрожь. Придется вернуться сюда ночью!
Скажи он о своих намерениях... да хоть бывшему ученику, его бы связали и заперли: белый маг, рвущийся изучать потустороннее — явный сумасшедший. Он даже с юным Ахиме откровенничать не решился! Просто взял жезл, циновку и предупредил, что может заночевать у знакомых. В конце концов, физической угрозы не существовало — ингернийцы напичкали Кунг-Харн отвращающей магией так плотно, что ночью можно было гулять без фонаря.
Он вышел на окраину, в зыбкий лунный свет и тени, разложил циновку точно там же, где сидел днем. В этот раз медитация давалась нелегко — спокойствие не приходило, кружилась голова, подташнивало. В конце концов, маг сдался и отпустил Силу.
Гроза, что ли, приближается? Да нет, обычная ночь. Время иных гостей.
Потрясенный догадкой, он снова погрузился в созерцание, уже не обращая внимания на тревожное буханье сердца и заливающий глаза пот. Вот она, причина дурноты — монотонный, механический не то — треск, не то — гудение (разум отказывался давать ему имя). От понимания его смысла мороз продрал мага по коже — это потустороннее пробовало реальность на зуб. Но со зловещим ропотом спорили другие звуки: сердито зудела защита поселения, настойчиво пели травы. Мир бился за жизнь в ожидании утра.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
