Попутчики-2

Но здесь-то не было несчастливых для русской армии Альмы и Балаклавы! Бомбардировки Севастополя — и той не было, а вот череда пусть не очень крупных, но явных успехов на море наоборот, имела место и наверняка попала как в европейские, так и в петербургские газеты. Что же заставило Николая Николаевича поторопиться — при том, что брат его, великий князь Михаил и по сию пору пребывает в Петербурге?

В "прошлой версии" истории великий князь прибыл в Крым аккурат накануне сражения на Инкерманских высотах и даже, вроде бы, отличился. В нашем случае он поспел к предстоящему делу на Альме. Надо ожидать князя из Севастополя войскам не позже завтрашнего утра; имея некоторое представление о его неуемном характере, не удивлюсь, если Николай Николаевич не пожелает ждать и прибудет к войскам сегодня вечером...

Кстати — не забыть включить сведения о Великом князе в информационный бюллетень. И, пожалуй, подготовить отдельную справку для Фомченко — ему, первым из нас, придется налаживать отношения с высоким гостем...

И это тоже тема для размышлений об упругости ткани истории: какие последствия способен вызвать слишком раннее его появление в Севастополе? Ясно, что просто так он не обойдется. Не таков человек Николай Николаевич, чтобы обойти вниманием появление гостей из будущего...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Миноносец "Заветный"

27 сентября 1854 г.

минный офицер

мичман Красницкий.

Мины выстроились в два ряда вдоль бортов, на рельсах. Остается только порадоваться, подумал Красницкий, что во время набега на Зонгулдак — того, что так неожиданно закончился переносом в прошлый век, — они так и не успели выполнить запланированные минные постановки. Вообще-то, после налета гидропланов "Заветный" и "Завидный", должны были дождаться ночи и нанести туркам повторный визит, выставив минные банки на внешнем рейде Зонгулдака. Для этого от самого Севастополя миноносец шел с загроможденной палубой и перегруженной кормой.

Слава Богу, во время боя с англичанами опасного груза на "Заветном" уже не было — не хватало еще, чтобы шальной осколок угодил в один из смертоносных шаров и превратил миноносец в облако дыма и огня! А по приходу в Севастополь, мины сдали на берег — и вот теперь приняли вновь, для того, чтобы использовать по назначению. Жаль, их только восемнадцать, но больше минные слипы старенького миноносца, построенного еще до русско-японской войны, вместить не могут.

Хотя и это немало. Мины предстоит ставить как раз там, где должны встать французские и турецкие деревянные линкоры, для того, чтобы обстрелять приморское плато. Выбора у союзников, почитай, нет: дальнобойность гладкоствольных пушек невелика, и для того, чтобы снаряды долетали до русских батарей, так хорошо видимых на фоне неба, придется подходить к самой кромке мелководья. Надо полагать, французы пустят перед собой барказы для промеров глубин, и как бы они не обнаружили при этом минную банку. Конечно, якорные мины установлены на порядочное заглубление и барказ никак не может задеть свинцовые колпаки взрывателей рога — но мало ли? Вода в Черном море прозрачная, и какой-нибудь остроглазый матрос вполне может углядеть притаившуюся в глубине рогатую тень.

— Немного правее, Федор Григорьич! — крикнул с бака мичман Оленин. Он поднял к глазам хитрый дальномер и нашаривал на берегу намеченные со вчерашнего вечера, ориентиры.

— Еще саженей семь вперед — и будет совсем хорошо!

Командир миноносца посмотрел на минера. Красницкий кивнул, старший лейтенант наклонился к трубе переговорника, выдернул из амбушюра кожаную затычку:

— Малый вперед, три влево!

Рулевой закрутил колесо штурвала, нос миноносца не спеша покатился в сторону берега.

— Еще... еще... давай! — адамантовский офицер махнул рукой. Хотя, он же не офицер, вспомнил Красницкий; почему-то у потомков в их двадцать первом веке чин мичмана считается чуть ли не кондукторским. Но дело свое он знает...

— Сброс!

Трое матросов навалились на тележку; стальные колесики взвизгнули на рельсах и мина, вместе с многопудовым чугунным якорем ухнула в воду.

— Ждем... ждем... ждем... давай!

И новый фонтан брызг за кормой.

Мичман поглядел на секундомер. Минная постановка идет точно по графику. Сначала — восемь мин в линию от оконечности мыса Лукул; еще десять встанут чуть ближе к берегу, длинной дугой, прикрывая южные отроги плато и устье реки. Для этого придется делать второй заход, и надо поторопиться — вот-вот морская вода растворит сахар, высвобождая пружины стопоров, и мины первой линии станут всплывать.

— Пятая... шестая... седьмая... все! — вслух считал лейтнант. — Николай Алексеевич, пошли на новый заход!

С мостика раздалась команда. "Заветный" описал широкую дугу, выходя на траверз мыса Лукул. "Адамантовец" снова поднял дальномер, мерно отсчитывая дистанцию и пеленги.

— Как ваши якорные мину толково устроены! — заметил прапорщик Кудасов. — Не то что наши, системы Якоби. А удобно-то как! Можно ставить на полном ходу, с любого корабля. Даже рельсы не обязательно иметь — приколотить к палубе деревянные рейки, и готово дело!

Откомандированный в распоряжение Красницкого офицер целыми днями пропадал в лаборатории и, как мог, вникал в нюансы минного дела. Ему предстояло скоро отправиться в Николаев, в помощь генералу Тизенгаузену, который как раз достраивал на тамошней верфи опытный паровой минный катер. А пока прапорщик по адмиралтейству напросился на "Заветный" — набираться опыта.

— Вы конечно, знакомы с устройством автомата глубины? — осведомился Красницкий. Он постоянно устраивал Кудасову такие вот маленькие экзамены. Прапорщик не обижался — наоборот, рад был случаю блеснуть знаниями.

Вот и сейчас он зачастил — будто сдавал зачет в кронштадтских минных классах, где мичману Красницкому довелось поучиться перед тем, как отправиться на Черное море.

— Так точно, господин капитан второго ранга! При использовании этого ме... простите, метода лейтенанта Азарова, вьюшка с минрепом крепится не на корпусе мины, а на якоре, и оснащается стопором, состоящим из щеколды и штерта с грузом. Когда мину сбрасывают за борт, она остается на плаву. Штерт под действием груза оттягивает щеколду, позволяя минрепу сматываться с вьюшки. Якорь тонет, разматывая минреп; груз на штерте касается дна раньше его, — тогда натяжение ослабевает, и щеколда стопорит вьюшку. Якорь тем временем продолжает тонуть, увлекая мину на глубину, которая соответствует длине штерта с грузом. А ее можно установить заранее, на палубе — и никакие промеры не нужны!

— Отлично, прапорщик! — Красницкий удовлетворенно кивнул. — И учтите, что наши мины устроены ненамного сложнее ваших гальваноударных, академика Якоби. Будь у нас времени побольше — можно было бы самим наладить выпуск таких игрушек. Но — увы...

— Три... два... один... давай! — выкрикнул адамантовец. Красницкий поднял жестяной рупор:

— Сброс!

Не может быть, подумал мичман, что все мины найдут своих жертв. Каким плотным не было бы построение французов. Такого везения не бывает — скорее уж наоборот, один и тот же корабль может подорвать не одну, а две мины — как это случилось в Порт-Артуре с японским броненосцем. Так или иначе, не меньше половины мин не взорвется, и их надо будет поскорее снять. Причем не просто перерубить минреп и обезвредить взрыватели — нет, надо вытащить и тележки-якоря. Заменить сахар в механизме размыкания — дело нехитрое, а мины еще пригодятся.

Дело, конечно, опасное, но ведь и знакомое! Правда, до сих пор Красницкому доводилось снимать только учебные мины, без боевого заряда. Но ведь все когда-нибудь приходится делать в первый раз?

II

Из записок

графа Буа-Вильомэз

"27 сентября. Решено, что армия двинется к югу, держа равнение правым флангом к морю. Ее будут поддерживать, следуя вдоль берега, военные корабли. В Евпатории Сент-Арно оставил лишь небольшой гарнизон, — боьшое сражение следовало ожидать в ближайши дни, если не часы.

Если в мае мы имели решительное преимущество перед русскими в линейных силах (19 единиц, из них 3 паровых, против 14-ти у русских), и к моменту выхода из Варны стало еще значительнее, то теперь, из-за позорного бегства англичан, наш перевес сведен к минимуму. Вот списки кораблей, которые готовится покинуть Евпаторийскую бухту и отправиться к Севастополю:

Линейные корабли, винтовые:

"Наполеон", 90 орудий, 1000 индикаторных сил;

"Шарлемань", 80 орудий, 450 индикаторных сил;

"Жан Бар", 80 орудий, 450 индикаторных сил;

"Монтебелло", 120 орудий, 130 индикаторных сил;

Линейные корабли, парусные:

"Вилль де Пари", 120 орудий;

"Вальми", 122 орудия;

"Фридланд", 120 орудий;

"Генрих IV", 100 орудий;

"Иена", 90 орудий;

"Байярд", 90 орудий;

"Юпитер", 82 орудия;

"Маренго", 80 орудий;

"Вилль де Марсель", 80 орудий;

"Сюффрен", 90 орудий;

"Алжир", 74 орудия

Кроме того, имелся винтовой "Агамемнон"; он и вооруженный пароход "Карадок" — это все, что осталось от британской боевой эскадры.

Турки добавляют к списку два парусных корабля: "Махмудие" (122 орудий), и и "Тешрифие"( 84орудия).

Итого, 13 парусных и 5 паровых линейных кораблей; к этому списку следует присовокупить винтовой сорокапушечный фрегат "Помон". Мы по-прежнему превосходим Черноморскую эскадру русских, но теперь наше превосходство не выглядит столь подавляющим. По фрегатам, паровым и парусным, а также по судам помельче, включая многочисленные вооруженные пароходы, наше преимущество по-прежнему очень велико.

Большая часть пароходов, а так же парусные турецкие линкоры и фрегаты вместе с эскадрой египетского бея, остаются у Евпатории. С флотом идут лишь назначенные к буксировке суда, а так же паровые фрегаты, корветы и шлюпы, занятые в охранении.

* * *

Линейные корабли образуют три отряда. В первом четыре винтовых линкора, фрегата "Помон" и два колесных шлюпа, "Гомер" и английский "Карадок". Ведет отряд "Агамемнон" под флагом адмирала Лайонса.

Вслед на ними следуют двумя колоннами отряды кораблей на буксире. Адмирал держит флаг на "Вилль де Пари", возглавляя правую колонну; в ее состав входит и "Наполеон". Во главе левой следует "Вальми", на котором поднял флаг автор этих строк.

Флот начал сниматься с якорей около шести часов утра, по сигнальному выстрелу.

Еще в июне мы много практиковались в буксировке как паровыми линкорами (британские "Агамемнон", "Санс-Парейль" и наши "Жан Бар" и "Наполеон" в общей сложности тащили за собой до десяти парусных собратьев, то есть по 2-3 каждый!) так и колесными пароходами. Маневры проделывались, в том числе, и в виду русской крепости Севастополь, 13-15 июня. Благодарение Господу, наши моряки обладают богатым опытом буксировки крупных кораблей в эскадренном строю. Это, кстати, и послужило Гамелену поводом оставить "Наполеон" в составе своей колонны — адмирал заявил, что хочет иметь возможность буксирования в бою линейных кораблей, не подвергая риску малые пароходы.

Тем не менее, выход второй и третьей колонн сильно задержался. Флот двинулся в сторону мыса Лукулл лишь к одиннадцати утра четырехузловым ходом.

В два часа пополудни с "Карадока", следовавшего в авангарде, заметили канонаду в районе устья реки Альма. Адмирал Гамелен, получив это известие, приказал поднять ход до пяти узлов, Лайонсу было передано распоряжение выслать к берегу барказы для промеров глубин. Это было исполнено к четырем часам. К тому времени пушечная стрельба на берегу прекратилась, сигнальщики наблюдали в подзорные трубы перемещения войск.

Через час с берега на шлюпке прибыл адъютант маршала; Сент-Арно просил адмирала с утра открыть бомбардировку русских войск, занимающий возвышенное плато. Увы, промеры глубин сделать не удалось: посланные барказы обстреляла с плато полевая артиллерия и вооруженный пароход, несущий дозорную службу. "Помон" и "Карадок" несколькими выстрелами отогнали его, но преследовать не стали: над эскадрой появились крылатая лодка, на зюйде, у горизонта замаячили паруса русских фрегатов. Наученный горьким опытом (русские оказались настоящими внезапных нападений!), адмирал Гамелен скомандовал становиться на якоря.

* * *

Уже стемнело, когда состоялся военный совет. На нем, кроме адмирала Лайонса, присутствовали лорд Раглан; главнокомандующего представлял дивизионный генерал Канробер. На совете приняли план действий назавтра. Отряд Лайонса должен обстрелять берег, имея задачей привести к молчанию батареи. Опыт сегодняшнего дня показывает, что русские не дадут обследовать прибрежное мелководье, а потому лишь паровые корабли, способные маневрировать в стесненных условиях, могут выполнить эту задачу. После этого к бомбардировке присоединится мой отряд из шести парусных линкоров. Третий отряд останется на якорях мористее, на случай (весьма, впрочем, маловероятный), появления русской эскадры. До сих пор они ограничивались набегами легких кораблей и фрегатов, не решаясь ввести в бой главные силы. Остается надеяться, что недавние успехи не прибавят неприятелю решимости: сейчас, когда наши силы ослаблены предательством британцев, они, пожалуй, могли бы добиться некоторого успеха!

* * *

Совет закончился далеко за полночь. Со второй склянкой отбыли на берег лорд Раглан и генерал Канробер. Эти военачальники и ранее не демонстрировали доброго согласия, а теперь и вовсе не желали вступать в беседу друг с другом без крайней нужды. Уже перед самым отъездом, генерал громко упрекнул лорда Раглана в том, что англичане скрывают от союзников сведения наиважнейшего порядка. Адмирал Гамелен, присутствовавший при сем, осведомился, о чем идет речь.

Оказывается, генерал Канробер недоволен тем, что лорд Раглан держит при своем штабе британского подданного, репортера лондонской газеты, бежавшего недавно из русского плена на крылатой лодке. Его спутник в этом невероятном предприятии, русский военный врач, пострадал при падении в воду и находится сейчас в лазарете, в Евпатории. Уже несколько дней он, то приходит в сознание, то впадает в забытье; попытки расспросить его об удивительных кораблях и летучих механизмах ни к чему не приводят. Лондонский же корреспондент (по уверениям дивизионного генерала, состоящий на службе в Форин Офис), имел долгий разговор с лордом Рагланом и с тех пор избегает общения с посторонними.

Адмирал Гамелен согласился с генералом, что это не слишком соотносится с союзническим долгом. На что лорд Раглан ответил, будто бы не в праве приказывать этому господину, поскольку тот есть лицо гражданское и, как репортер крупного издания, обладает известной свободой действий. На сем беседу пришлось прекратить, поскольку как лорд Раглан, так и генерал Канробер, торопились на берег. С утра ожидалась баталия, и у обоих военачальников была еще масса дел, не терпящих отлагательства. Прощаясь с англичанином, адмирал заявил, что надеется на встречу с упомянутым репортером, и Раглан дал слово устроить ее, как только найдется свободная минута..."

III

"Морской бык"

28-е сентября 1854 г.