8-9 Главы

Сказал и замолчал, при этом хитро улыбаясь. Знает же, чертяка, что не выдержу и спрошу.

— Миша, считай, что ты меня заинтересовал. Рассказывай.

— Твои неудавшиеся убийцы, оказывается, в свое время, состояли в боевой дружине. По жандармской картотеке они состоят на учете с 1908 года. Агитация против власти, распространение листовок, сопротивление полиции, незаконное хранение оружия. Неоднократно задерживались, ссылались. Года три тому назад, когда на них пало подозрение в убийстве полицейского стукача, они сумели избежать ареста и скрылись. По некоторым данным: уехали за границу, что подтвердилось только сейчас. Последние два года они жили в Швейцарии.

— Почему двое? Их же трое в машине было.

— Шофера с машиной им уже здесь дали, как и оружие.

— И что они в Швейцарии делали, без знания языка? Или их партия кормила?

— Всех подробностей не знаю, да они и неинтересны. Пусть их прошлым Мартынов занимается. Кстати он уже выделил человека, который уже работает по архивам и их старым связям.

— Не думаю, что в этом направлении надо искать. Они уже три года....

— Может, ты меня все-таки дослушаешь? — и только дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. — Эти двое бывших дружинников были взяты полицией Берна при налете на банк, а так как при этом был тяжело ранен охранник, то им грозил приличный срок. Спустя неделю к ним в тюрьму пришел один господин, и предложил сделку. Они убивают человека, которого им покажут, а за это получают свободу и некоторое денежное вознаграждение. Они, не раздумывая, дали свое согласие, после чего их снабдили деньгами и новыми паспортами, а затем привезли в Питер и определили на квартиру. Уже на следующий день после приезда им показали тебя и твою охрану, а еще через сутки за ними приехала машина. Концовку этой истории ты знаешь лучше меня. Остальное найдешь на этом листе, — с этими словами он протянул мне лист бумаги, сложенный вчетверо. — Читай!

Я развернул его. Это была выписка из допроса. Пробежал глазами текст. Буряков Петр Дмитриевич. Партийное прозвище — Буря. Его напарник, оказалось, был из рижских немцев. Генрих Швабе. Последние десять лет и до самой смерти он проживал под фамилией и кличкой Никотин. Отличается только ударением. Дмитрий Вальдемарович Никотин. Еще в самом начале своей подпольной деятельности Швабе сменил фамилию, но не из-за конспирации, а из-за того, что подпольщики подозрительно относились к его немецкому происхождению. Так же поэтому он скрывал знание немецкого языка. Оба хорошо стреляли, знали взрывное дело. Тот господин, что сделал им предложение, хорошо говорил по-русски. Акцент был практически незаметен, только неправильное ударение в некоторых словах выдавало в нем иностранца. Предположение, что их вербуют немцы, сделал Никотин, когда вернулся с допроса в камеру. Он рассказал Бурякову, что при нем чисто случайно выругался охранник, который приводил их на допрос. Причем выругался не просто на немецком языке, а с явным баварским акцентом, который Швабе прекрасно знал, так как его отец сам был родом из Баварии.

Закончив читать, я поднял глаза на Пашутина.

— Ты уверен, что он не врет?

— Что не врет — точно. Потрошили его основательно, но... есть сомнения в окончательных выводах. Те же англичане вполне могли навести нас на ложный след.

Хотя если никто не знал, что этот Швабе немец.... Короче, тут можно думать и додумывать сколько угодно!

— А тот тип, что показал на меня. Про него что известно?

— Их было двое. Один из них привез убийц с вокзала в снятую квартиру. Невзрачный мужичок с помятым, словно с перепоя, лицом. И дух от него шел соответствующий, перегарный. Случайный человек. Пообещали бутылку и попросили встретить, а затем проводить до квартиры. Я так думаю, что за ними наблюдали, следили все ли чисто, и нет ли хвоста. Потом появился второй. Описание самое общее. Пальто с бобровым воротником. Шапка, надвинутая на самые брови. Густые усы и окладистая борода на пол лица. Пенсне в золотистой оправе. Сбреет бороду, подравняет усы, снимет пенсне — и все. Другой человек. Вот он показал им тебя.

— А машина? Шофер?

— Разбираются с этим. Ты мне лучше, Сергей, скажи: не появились ли у тебя свои соображения по этому делу?

— Если здесь замешана Германия, то, похоже, Вильгельм решил, что этот провидец слишком сильное оружие в руках у русского царя и решил убрать его.

— Только почему сейчас? А не раньше?

— Не знаю. Может, посчитал, что его будущему больше ничего не угрожает и решил убрать меня, пока тот снова не напророчил ему чего-нибудь плохого.

— Гм. Вполне возможно. И что теперь?

— Не знаю.

— Надо принимать меры, Сергей. Так просто он от тебя не отвяжется.

— Будем думать.

Спустя несколько дней ко мне пришли уже двое: полковник Пашутин и генерал Мартынов.

— Здравствуйте, господа, — официально поприветствовал я их. — Судя по вашим серьезным лицам, у нас, похоже, намечается серьезный разговор.

— Здравствуйте, Сергей Александрович, — поздоровался со мной Мартынов.

У меня с генералом установились хорошие отношения, но не приятельские, как с Пашутиным. Несколько раз он был у меня дома, чай пили, говорили, но это было не столько дружеское застолье, сколько деловая беседа. Правда, последний раз сидели вместе в ресторане, где Пашутин давал банкет по случаю получения им звания полковника и ордена.

— Здравствуй, Сергей. Ты прав: пришли по делу. Саша, ты первый.

— Мы подняли все архивные документы, но помимо уже известных нам данных по обоим боевикам, ничего не нашли, зато подполковник Смокин....

— Смокин Илья Степанович? — уточнил я.

— Вы его знаете?

— Когда-то имел честь его знать.

Эта фамилия задела в моей душе до сих пор сидевшую занозу. Сестра. Наташа. Пусть косвенно, но именно он дал добро на ограбление банка, хотя мог его предотвратить, а значит, был виновным в гибели Алексея Луговицкого. К тому же он поступил бесчестно по отношению к званию офицера, ограбив банк с помощью Боткина.

"Такое не забывается и не прощается".

— Судя по вашему тону, друзьями вы не стали.

— Да, Александр Павлович.

В моей власти было сломать карьеру Смокину, а может и саму жизнь. Только как поступить? Думал я недолго секунд пять, от силы. Дело было прошлое и, возможно, не стоило его ворошить, но подлецу спускать нельзя. Оскорбить и вызвать его на дуэль? Много чести для него!

"Подлеца надо бить его же подлостью, — эта мысль стала окончательным приговором жандарму, после чего я коротко, но емко, рассказал об ограблении банка и исповеди Боткина.

У Пашутина во время моего короткого рассказа словно окаменело лицо, что было признаком высшей степени недовольства. Несмотря на свои довольно вольные высказывания он был ревностным поборником офицерской чести. Мартынов, услышав об ограблении банка, непроизвольно сморщился, словно надкусил лимон. Он совершил очередную ошибку. Его сотрудник, подполковник, и такая невероятная подлость.

— У вас осталась эта бумага? — следом за ним поинтересовался Мартынов.

— Да.

— Я разберусь с этим делом, Сергей Александрович, — в этих словах было твердое обещание выполнить мою невысказанную просьбу. — Я продолжу. По некоторым данным нашей заграничной агентуры в Берне резко активировались революционеры — эмигранты. В учебном центре в окрестностях Берна, точного местонахождения мы не знаем, проходит боевую подготовку большая группа боевиков. По непроверенным сведениям, там обучается около тридцати человек. Сразу появляется вопрос: откуда у них появились деньги, господа? После того как они практически потеряли влияние в России, то финансовая поддержка их западными странами практически свелась к нулю. Именно по этой причине ими была совершена попытка ограбить банк. Отсюда вывод: есть кто-то влиятельный и богатый, который собирается нанести нам удар, используя революционеров — боевиков. Сейчас наши агенты пытаются узнать, что происходит на самом деле, поэтому надеюсь через пару недель дать более точную и достоверную информацию. У меня все.

— Разрешите начать доклад, господин главный советник Его императорского величества? — не удержался от шутливого, но ехидного заявления, полковник.

Пришлось подыграть ему, важно кивнув головой: — Разрешаем. Только четко и ясно. И не мямлите, господин полковник, как в прошлый раз, а то, тогда говорили, словно кашу пережевывали.

Мартынов не удержавшись, усмехнулся моей шутке.

— Сначала по журналисту. Полиция выяснила его личность и допросила. Его просто наняли. Сказали место покушения и фамилию, и дали пятьдесят рублей, чтобы написал и поместил заметку в газете. Он никогда не видел и не знает этого человека, но приметы дает те же, что и убийца. Шапка, надвинутая почти на глаза, окладистая борода, пенсне.

Есть предположение, что это сигнал кому-то находящемуся далеко, а так — тупик. Теперь другие новости. По нашей линии поступило интересное сообщение. Есть предположение, что на нашего посла в Швейцарии готовится покушение. Что, где и как, пока уточняется. Возможно, что новость, принесенная Сашей, насчет школы подготовки боевиков имеет нечто общее с покушением на посла.

Некоторое время мы обсуждали эту ситуацию, пока не пришли к выводу, что, не имея больше фактов, предположений и версий можно строить сколько угодно, после чего Пашутин поделился со мной личной новостью.

— Можешь меня поздравить, я вернулся обратно в свое ведомство.

Я знал, что он был официально откомандирован из разведки в охрану государя. Слышал так же, что ему прочили пост начальника царской охраны, а это генеральская должность. И вот на тебе! Отказался. Впрочем, Пашутину, по своему характеру, человеку своевольному и дерзкому, исполнение придворного этикета была, наверно, то же самое, что отрава для насекомых. Мне до сих пор было памятно его искреннее удивление, стоило ему узнать, что я имею какое-то отношение к царскому двору.

— Нашел себе замену?

— Подполковник Игнатьев Аркадий Степанович. Умный, жесткий, образованный офицер, беспредельно предан династии Романовых. Лично знаю его более десяти лет. В свое время даже дружили семьями. Кстати, Саша, его тоже хорошо знает.

— Значит, он тоже из жандармов? — вопрос был уже адресован генералу.

— Тоже, — усмехнулся Мартынов и повернулся к Пашутину. — Вот скажи мне, Миша, как другу: когда ты угомонишься? Тебе сорок один год, полковник, в особой милости у государя, а все в казаки-разбойники норовить играешь!

— Натура у меня такая беспокойная, Саша. Да ведь сам знаешь, чего спрашиваешь.

— Знаю. А так же вижу, что вы, с Сергеем Александровичем, приятели душевные, потому что натуры у вас схожи. Любите горячить кровь, ходя по лезвию ножа.

Спустя две с половиной недели меня выписали из госпиталя. Светлана встретила меня в вестибюле. Одета она была во все белое. Шубка, шапка, муфта, ботиночки. Изящные черты лица. Черная прядь, выбившаяся из-под зимней шапки. Большие изумрудно-зеленые глаза. Девица— красавица, одним словом!

— Вы прямо как снегурочка из сказки, Светлана Михайловна.

— Такая холодная?

— Нет, красивая.

— А вы бледный. Вам бы еще полежать надо, да настойки лечебные, на травах настоянные, попить.

— Увольте. Належался на полгода вперед.

— Шарф поправьте, а то он у вас сбился. Сегодня мороз — 12№. Хорошо, хоть ветра нет, — она говорила, но сама думала о чем-то другом, так как в глазах читалась тревога и ожидание. Было видно, что хотела что-то спросить, но не решалась.

— Вы что-то хотели спросить?

— М-м-м.... Да. Я что хотела вас спросить.... Ответьте только честно! В вас стреляли из-за того, что вы советник при царе?

Врать не имело смысла, поэтому я ответил прямо и лаконично: — Да.

— Так вы в постоянной опасности! — в ее голосе звучала неподдельная тревога. — Из-за этого у вас охрана!

Вдруг она бросилась ко мне и прижалась к груди. Проявление чувств было настолько неожиданно, что я даже опешил. Неловко обнял ее. Лицо она спрятала у меня на груди, но при этом чувствовалось, что ее спина вздрагивает.

— Светлана Михайловна, милая вы моя, хорошая, не надо. Это просто была случайность,... теперь все будет хорошо. Обещаю.

Хлюпнула носом, но вроде притихла, потом, не отрывая лица от моей груди, сказала глухим голосом: — Не обещайте, чего не можете. Охрана за вами,... зачем ходит?

— Скажем так, это не охрана, а... знак признательности за мои заслуги перед государем.

— Признательности.... Врать вы совсем не умеете, Сергей Александрович, — она отстранилась от меня и тут же отвернулась, пряча мокрые глаза. — Пожалуйста, не смотрите на меня. И идемте отсюда, а то неловко, на нас люди смотрят.

Мы вышли на улицу. Это был один из тех редких зимних дней, когда не было сырого, пронизывающего ветра с моря и светило яркое солнце. Мороз, искристый, хрустящий под ногами, снег, что еще надо для хорошей погоды. Я шел, щурясь от яркого солнца и искристого снега, ощущая кожей, пощипывание мороза и радовался жизни, тому, что здоров и что у меня есть будущее. Эти было похоже на отголоски той радости, которую я ощутил, оказавшись в 1915 году, в самый первый день.

— Светлана Михайловна, как вы отнесетесь к тому, если мы перейдем на имена, без отчеств.

— Хорошо отнесусь, — девушка улыбнулась. — Сергей, мне хотелось бы узнать о вас как можно больше. Почему вы скрывали, что вхожи к императору?

— Мне казалось, что вам это не понравится. Вы девушка широких демократических взглядов и поддерживать знакомство одного из советников сатрапа вам будет неприятно.

Я внимательно смотрел на нее, пытаясь понять, как она отнесется к моим словам. Это была проверка, которой я придал шутливую форму.

— Вы ошиблись во мне. По сути, я обычная мещаночка, которая очень любит своего отца и сестру. Мне хочется, чтобы все были веселы, добры и счастливы. Именно поэтому

я учу детей и взрослых. Ужасно боюсь всяких народных волнений и революций. Я не хочу менять свою жизнь, но при этом мне хочется, чтобы все жили хорошо и счастливо.

— Я тоже этого хочу. И, поверьте мне, государь тоже этого хочет. Просто кроме разговоров, мы пытаемся что-то сделать, а это не всем нравиться.

— В вас из-за этого стреляли?

— В какой-то мере, — был вынужден признать я.

— Знаете, я говорила о вас с Настей, думала, может она что-то расскажет. Она вас очень хвалит. Сергей Александрович такой, Сергей Александрович сякой! А подарок, говорит, сделал такой, что у меня от счастья до сих пор голова кружиться. И вот мне хочется знать, что вы ей такого сумели подарить?!

— Настя — это Анастасия Никитична?

— Ну да!

— Подарил ей на день ангела деньги.

— Деньги?! Почему?!

Мне пришлось объяснить, почему я не принес ей красивый платок или отрез на платье, а подарил деньги, которые пошли на благоустройство и ремонт дома, а не ухнули в бездонную церковную копилку.

— Да. Да! Вы правильно поступили, Сергей! Петр Николаевич, человек светлой души, но он такой непрактичный! — она помолчала. — Знаете, я им от души завидую. Они словно созданы друг для друга!