Апрель. Книга 1. Третья редакция

Будто убегал из дому, зажав летучку локтем, и через пару мгновений я уже на мостике, "Осеннем". Лунные лучи делали летучку почти живой — от неё к серебристому диску в вышине тянулись тугие нити. Нити дрожали, дрожала доска, а ещё — она чуть светилась. Светилось таинственное клеймо — теперь оно было другим, и нельзя понять, отчего это я решил, будто печать на пергаменте чудного чужака и на моей летучке — одинаковые? Сейчас... кажется, это была корона — три тонких луча, будто мечи...

На мостике я останавливался, вытягивал перед собой руки и отпускал летучку. Она повисала в воздухе, чуть покачиваясь. Я взбирался на перила, потом осторожно ставил одну ногу на летучку, замирал так... Наверное, я даже не боялся — скорее, хотел растянуть мгновения, когда ещё не знаешь: неужели всё взаправду случилось?!

Потом я вставал на летучку обеими ногами. Сердце холодело — летучка теперь не упадёт, но сумею ли устоять на ней я?

Но я не падал. Что-то изменялось — во мне или в окружающем. Если говорить словами из учебника — исчезал мой вес, инерция.

Ночной полёт над Городом — это совсем другое. Днём меня уносил ветер, я опирался на тугие тёплые или холодные течения; так, наверное, делают и птицы. А ночью меня поднимали и тянули лунные лучи.

Я думаю, если бы расслабился, забылся, улёгшись грудью на летучку, то не упал бы, а поднимался выше и выше, пока луна не слизнула бы, как искорку-пылинку. Несколько раз я закрывал глаза — и всегда оказывалось, что Город ушёл вниз. Чтобы опуститься, приходилось цепляться взглядом — за башни Мастеров или за огоньки в Дозорной каланче. Если забудусь, и Город растает внизу, опуститься уже не получится, подумалось. Но почему-то я не испугался. То есть страх был, только какой-то ненастоящий, отстранённый.

Потом я летал совсем низко, над мостовыми; мелькали надо мной тёмные пятна окон, мостики, своды аркад, ветви древних деревьев. Светилось одно окно в ратуше, и я нахально заглянул туда — тучный краснолицый человек перекладывал какие-то листки, что-то записывал в книгу. Вдруг он поднял лицо... и я обмер. Я решил, что он видит! А самое ужасное — я был совершенно голый!

Секунда, две — и я нёсся в небесную черноту. Отдышавшись, стал вспоминать, зачем и когда снял одежду. Может быть, решил искупаться в крошечном пруду у фонтана, посреди красивого сада? Или хотел лучше чувствовать ветер и луну?

Хуже то, что я не помнил, где оставил одежду. Бабушка станет расспрашивать, но это ладно. А вот если мои шорты и рубашку в самом деле обнаружат в саду у господина городского судьи... Между прочим, Инья, его дочь, учится со мной в одном классе, она вполне могла их запомнить. Правда, Инья совсем не вредная, но всё же...

Я решил слетать и проверить.

Теперь я не стоял на доске, но вцепился в неё пальцами, вытянул ладони вперёд, превратившись в стрелу — и воздух засвистел, а лунные лучи, точно жёсткие травинки, щекотали и кололи мне кожу.

Почти у самой цели меня накрыл страх — что, если Инья тоже не спит? Она выйдет зачем-нибудь в сад... Ну и пускай, озорно подумал я. Нефиг бродить по ночам! А то и не такое можно увидеть.

Но до пруда я так и не долетел. Вспомнил о старом Мастере, о странном разговоре в его саду, о Нимо...

Я, конечно, знал, что ночью всё выглядит иначе. Можно не угадать полузнакомую улицу или дом. Но не найти башню Тогородора!

Их четыре, башни Мастеров. Две стоят пустые, третья принадлежит Мастеру Воды. Четвёртая, башня Мастера Тогородора, была самой высокой.

Но это днём. Сейчас все башни казались одинаковыми. Я растерялся, но только на пару секунд. Опустившись у самой ближней, сразу понял, что это не она. В крошечном дворике царило запустение...

Как здорово, подумал я, что можно прилетать сюда, если захочется побыть одному или поиграть в магов, в заброшенный замок. А ещё... если бы у меня был друг, такой, от которого не бывает тайн, с которым интересно всегда! Мы бы придумали такое!..

Снова вспомнился Нимо. Впрочем, зачем я ему? Он, наверное, внук самого Высшего Мастера. Или... ученик. Таких, как он, запросто пропускают к королю.

Как он открывал тогда калитку в стене! Я вспомнил! Не было в том месте никакой калитки, то есть она была, только рядом, а Нимо почему-то прошёл по траве мимо. И стена расступилась перед ним. А у меня в те минуты вид, наверное, был одурелый.

...Но что за чертовщина! Я облетел уже четыре башни, и ни одна из них не была той самой. Сами башни похожи, вот только ни сад, ни пруд, у которого днём я увидел Мастера, не находились. Всё оказалось брошенным, другим.

Позже я долго бродил без цели, перелетал через ограды или чересчур длинные дома. Ощущение пустоты высосало силы, не хотелось ни скользить над улочками, ни подниматься в высоту. Даже то, что на мне не было одежды, казалось скорее забавным — если кто-нибудь увидит, пусть думает что угодно, почему я должен бояться?

Проснувшись, я, конечно, не понимал, что было взаправду. Летучка лежала на стуле, я мог дотянуться рукой. Под солнечным лучом блеснула на ней тонюсенькая паутинка — и вспомнилось свечение клейма-короны. Одежда моя была на месте, но всё равно я верил, что половину ночи провёл, летая и бродяжничая.

* * *

Брэндли думал, что Долина Цветов — это такое огромное поле, всё покрытое цветами. По полю бесконечной цепочкой идут девушки и собирают лепестки цветов. Красные бутоны — в красные мешочки, синие — в синие, жёлтые — в жёлтые. У каждой девушки к поясу привязано несколько таких мешочков, и, сорвав цветок, она сравнивает его с цветом мешка — ведь у каждого цвета бывает множество оттенков.

Когда мешочек наполняется, девушка свистит в дудочку, которая висит у неё на шее на цепочке, и тут же с края поля несётся мальчишка. Он должен быстро — пока лепестки не испортились, — доставить их в сушильню. Там из цветов струями горячего воздуха удаляется влага. Другие лепестки, наоборот, закладывают в прессы давилен и сразу выжимают сок. Иногда сок высушивают, а иногда — оставляют дозревать в чанах. В некоторые чаны добавляют специальные порошки, щелочи или кислоты, чтобы улучшить или изменить цвет. Иные варят, а некоторые цветочные порошки ещё и прожаривают на противнях в печи. Чего только не делают в Долине Цветов с нежными лепестками...

Так было написано в увлекательных книгах о путешествиях в библиотеке отца, Сидоруса Водохлёба.

Долина Цветов казалась накрытой туманом. Или это были облака?.. Когда "Лунная бабочка" коснулась плоской вершины небольшого холма, Брэндли понял, что с земли туман не выглядит плотным — только в распадках над самой травой протянулись кое-где белые, густые, как молочный кисель, клочки. Холмы и низина пестрели цветами — самыми разными, — но водянику представлялось, что цветов должно быть ещё больше. Трава зеленела ярче — свежая, чистая, она как будто торопилась вырасти после обильного дождя. Там, где дымка над долиной рассеивалась, солнце прорывалось всей силой, изумрудное сияние трав прямо слепило. А ещё — водяник тихо ахнул, — там и тут висели кусочки радуг — побольше и совсем крохотные. Отовсюду доносилось журчание: ручьи, множество ручьёв — одни стекали с гор, другие пробивались из-под земли. Порой сила воды оказывалась такою, что родники превращались в фонтанчики.

Тоненькая черноволосая девочка и старичок — крохотный, просто карлик, — оказались единственными, кто пришёл встретить корабль.

-Пойдёшь со мной или останешься? — окликнул Аль.

-А куда? А где цветы?

-Цветочные поля там, за теми холмами, — махнула рукой девчонка. Старичок рассеянно улыбался и будто бы витал мыслями в своём далёком мире, а девочка то и дело останавливала взгляд на водянике — видно, ей ужасно хотелось понять, что это за странный гость такой?..

Из-за холма вырвалась стайка ласточек — стремительных чёрных птиц. Они словно ждали ветра; а может, прилетели с ним или принесли — внезапный, пахнущий снегом и чем-то глубоким и тайным. Одна, похожая на тёмную звезду, птица едва не задела волосы Аля; он вскинул руку, и тогда ласточка мгновенно развернулась; водянику почудилось, будто ей не пришлось даже описывать в воздухе дугу: она ударилась обо что-то невидимое и, возвращаясь, снова молнией пронеслась над пальцами мальчика.

-Аль, — прошептал Брэндли. — Это ласточки. Ты же их помнишь?

* * *

Как шёл к башне, я не запомнил. Не знал, который был час, и не обратил внимания, встречались люди на пути к вершине Холма или нет. Я взял с собой летучку, но если бы меня спросили, поверил ли я в то, что загадочный слуга Мастера больше не станет предъявлять права на неё — я бы только пожал плечами.

Если говорить правду — самая тайная, самая волнующая мысль была о Нимо.

Наверное, у Нимо есть своя летучка — мне трудно поверить, что высший Мастер не достал бы для него летучку. Но в голове сами собой придумывались всякие ситуации — например, Нимо почему-то не может сам летать. Может быть, он боится высоты? Так ведь бывает, и ничего ужасного, нужно только, чтобы рядом оказался тот, кто не будет насмешничать и упрекать, а просто покажет, как это здорово — летать! Если нужно, я приделаю к летучке верёвочную страховку, как и положено, вообще-то, по правилам, чтобы случайно не выпустить летучку из рук. Мы уйдём далеко на косогоры, где никто не видит, и будем вместе сбегать с поросших мягкою травою склонов. А потом... Нимо однажды оторвётся от земли, и глаза у него будут счастливые-счастливые. Горячий ветер поднимет нас, и мы полетим рядом... а потом возьмёмся за руки — я ведь могу летать, держась за летучку одной рукой!

А может быть, Нимо не отпускают летать одного далеко? Если я покажу, как замечательно умею управлять летучкой, старый Мастер отпустит нас в дальний поход на несколько суток вдвоём. Мы соберём рюкзак и будем лететь, пока солнце не сядет, а едва оно коснётся горизонта, поднимемся ещё выше и увидим, как оно раскрасит облака. Потом отыщем уютное местечко и устроимся на ночь в какой-нибудь пещере в горах или на берегу ночного озера. Хорошо бы полетать и ночью, и ещё — встретить рассвет; но это случится в другую ночь, потому что сначала мы устанем с непривычки...

Потом я подумал, что у Нимо может оказаться обычная летучка, не такая, как у меня. Ведь я ни разу не слышал, чтобы где-нибудь существовали летучки, с которыми можно делать такие удивительные вещи...

И тут я замер. Простая и очень неприятная догадка ударила, словно камень, упавший с мостика. Моя летучка — она на самом деле принадлежит Нимо. И её дали зачем-то мне. Но почему?! На вид Нимо никак не старше и не тяжелее меня, он запросто мог бы летать ещё года два наверняка. Может, так случилось, что Нимо потерял летучку или её у него украли, а теперь её нужно вернуть, но Мастер и Нимо не хотят меня огорчать и пытаются сделать это деликатно?

На миг захотелось заплакать, когда представил, что летучки у меня не будет. А если ещё окажется, что Нимо и Мастеру я совсем не нужен... Верну летучку, они поблагодарят, даже подарят что-нибудь в утешение — пусть даже другую, но самую обычную доску-летучку... И всё. Сказка кончится. Летать по-настоящему я уже не смогу. Останется — сбегать с холма или прыгать с мостиков и обрывов вот так, по-дурацки, как все эти нахальные, глупые пацаны, которым самое главное — повыделываться; показать, что они круче других.

Я ещё могу передумать, уйти. Никто не говорил, даже не намекал, что летучку надо отдавать. Просто унести её и спрятать, пока не выясню наверняка, зачем я понадобился Мастеру.

Но теперь я уже стоял у калитки сада, надо мной протянулась тень башни, и я знал, что не поверну назад. Несколько секунд я, задрав голову, смотрел на башню, словно пытался угадать, что там творится внутри. На самом деле, я не помню, о чём думал эти мгновения.

Калитка отворилась. Меня ждал Нимо.

Да, точно. Тогда я ещё не понял, а теперь знаю — он как-то угадал, что я приду, и ждал.

-Аль? — спросил он очень тихо, почти шепотом. — Ты... входи.

Взгляд у него был каким-то странно сосредоточенным. Словно он хотел увидеть во мне что-то очень важное, но боялся оказаться невежливым, и поэтому отводил глаза — и снова...

А на летучку он даже не взглянул. Будто не заметил даже.

Я переступил порог и увидел мёртвую ласточку.

Она лежала у самого края дорожки на ярко-зелёной траве. Мне вдруг стало так страшно, что я вздрогнул — словно прислонился к ледяной стене.

Эта ласточка... она была... я на миг представил мальчишку с летучкой, который почему-то упал.

-Что с тобой? — напряжённо и звонко спросил Нимо. И протянул руку, но не коснулся меня — пальцы замерли, хотя я почувствовал даже их тепло.

-Тут... — Я охрип. — Ты не видишь?

Нимо покачал головой.

-Почти ничего не вижу. Это всё лебеа. У нас кончился порошок стэнции, а без него...

-Стэнции? Это лекарство? Тебе нужно достать лекарство? Разве Мастер не знает? Давай, я сбегаю... слетаю... А если Мастер напишет записку, что от него — будет, наверное, ещё лучше?

-Аль, ничего... Лебеа — не болезнь. Я привык — это уже много лет. Много-много лет. Стэнции нет здесь... нигде. Мы искали.

-А что это, Нимо? Это...

-Это такие цветы. Они не растут по эту сторону Океана.

Тишина сделалась страшной.

-Мальчики! — окликнул Мастер. Он стоял на пороге башни. — Вы оба тут? Что-то случилось?

* * *

-Нинье... Ну, то есть Мастер... Он не полностью слепой. Он просто плохо видит.

-От старости, — ласково и всё-таки как будто чуть встревоженно засмеялся Мастер.

-Не от старости, — строго сказал Нимо. — Не надо Алю говорить неправду. Ты же испытывал на себе заменители стэнции и ещё всякую сомнительную магию вдобавок. Из-за чего у тебя испортилось зрение, теперь даже Троготт наверняка не скажет.

Старик опустил голову. Нимо коснулся меня — и тут же отдёрнул ладонь.

-Аль... Ты должен сразу узнать. Невыносимо будет потом... и сейчас... обманывать тебя.

-Что ты оттуда? Из-за Океана? Вы прилетели тогда, на кораблях, да? Я догадался...

-Не только это, Аль... Это даже не главное, не важное.

Он замолчал. Сжал губы, отчего лицо стало такое... я бы решил, что забавное, если б не всё это. Он был такой... странный. А глаза — серые, большие, такие живые, я бы ни за что не поверил... Он закусил губу, и я отвёл взгляд — всё-таки нехорошо так пристально разглядывать человека, если он тебя не видит.

-Я последний ветряной маг, Аль. Из тех, что прилетели с Волной. Последний настоящий.

-А другие? Те, что сейчас летают на кораблях?

-Они взрослые. Взрослые не могут так чувствовать воздух, не могут говорить с ним. Они всего лишь управляют примитивными приборами и амулетами с накопленной силой. Они, по правде, вовсе даже не маги.

-Но это же... что плохого, Нимо?

-Ветряной маг должен летать и сам, Аль. И он должен оставаться ребёнком. Всегда. Поэтому там, у нас, на Островах, тот, кто... оказался ветряным магом, может принять Букет Лебеа — это такой сложный состав из трав, минералов... Но девочкам и взрослым, даже если они маги, его пить нельзя — они умирают. А мальчики... перестают взрослеть. Только у Лебеа есть ещё одно плохое свойство — от него постепенно пропадает зрение. И Лебеа нужно выпить только один раз, а стэнцию — траву-противоядие, для того, чтобы глаза продолжали видеть, — надо принимать каждый месяц. — Он прерывисто вздохнул. — У меня был большой запас. Хватило на семь лет. А потом...