Ярослав взял в руки валявшийся на полу ковшик и сделал из него глоток оставшейся воды. Вода еще не успела добраться до желудка, как сильный приступ свернул узлом все внутренности, и Ярослава вывернуло на пол одной желчью. Переждав, он опять встал на ноги, сходил в сени, напился воды и вернулся в комнату.

— О чем ты там говорил? Под печкой?

Он аккуратно стал разбирать половицы около печи и под первой же нашел странный комочек. Вытащив на свет, он очень удивился. Это был засохший, прошлогодний репейник на который была намотана испачканная в чем-то суровая нитка. Подойдя к окну и откинув ставни, чтобы было больше света, он внимательно посмотрел на свою находку и понял, что нитка вся была пропитана кровью, старой и засохшей. Внезапно, неизвестно откуда, но к нему пришло понимание того, что именно он держит в руках. Это было то самое, что не выпускало его из дома в большой мир. Этот поклад сотворил Ретус, видимо еще тогда, когда гость валялся в беспамятстве , потому что после этого ни одной капли своей крови Ярослав не терял. Отодвинув заслонку печи парень бросил этот комочек на подернутые сединой пепла угли. Несколько секунд — и ярко вспыхнувший на пару мгновений огонек дал понять, что молодой колдун теперь свободен в передвижении. Ярослав задвинул заслонку и подошел к телу Ретуса. И тут такая злоба охватила его, что он в остервенении принялся пинать мертвеца, чтобы хоть как-то успокоиться.

— Сука! П...! Ублюдок сраный! Ты все заранее спланировал! Гад е...! ...! ...! Помирать тебе было страшно, силу не передав да? Да еще некрещеный тебе попался, вообще халява?! ...! И привязал меня здесь, как козу на веревку, чтобы не сбежал! Сука!...

После пяти минут драки с безответным трупом всякое желание оставаться в этом доме еще хотя бы на один день исчезло. Ярослав решил сегодня же уйти на юг и стал собираться в дорогу. Для начала он порылся в сундуках деда и подобрал себе по размеру кожаную одежку средневекового фасона (свою камуфляжную форму он так и не нашел, видимо ее дед спалил, чтобы следов не оставлять). Далее Ярослав спустился в погреб и посетил ледник, где плотно набил себе котомку копченым мясом и сушеной рыбой, не забыл он прихватить набор огнива, которым уже научился пользоваться в достаточной мере, и кулечек соли. Поиск хоть каких-то денег ничего не дал, видимо колдун за работу брал только пищей и вещами. После этого он переоделся, бросил свою рубаху в печь, взял котомку и вышел за ворота. Его путь лежал на юг — туда, где были люди.

Ярослав не знал, что его глупое и скоропалительное решение покинуть дом спасло ему жизнь. Незваные гости появились у дома отшельника уже через три дня. Рано утром отряд из двух десятков человек и одного местного проводника подошел к краю полянки, на которой стоял дом Ретуса, и незаметно рассеялся по опушке леса. В отряде нападавших присутствовали воины двух типов. Одни, около двух третьих всего отряда, были одеты в мелкую кольчугу и вооружены короткими мечами и легкими луками, с которыми управлялись с легкостью завидного опыта, вторые — одеты в некоторое подобие рясы и вооружены только длинными кинжалами. Но и тех и у других была одна общая черта — доспехи у воинов и рясы у жрецов были сделаны так, что снять кольчужные рукавицы или кожаные перчатки, уходящие далеко под широкие рукава ряс, было в одиночку невозможно. Два часа неслышные и невидимые они наблюдали за домом, внимательно присматриваясь и оценивая каждую мелочь. После этого начался штурм.

Быстро преодолев под прикрытием лучников открытое пространство десять мечников ворвались через распахнутые ворота во двор.

— Как ты думаешь, Секст, сколько из нас останется в живых? — поинтересовался у стоящего рядом одетого в рясу воина командир мечников.

— Не знаю, Бруталиус, не знаю. Последний раз — много лет назад, его прижал к полноводной горной речке отряд из тридцати воинов, из которых двое были великими борцами, бывшие его друзья, а еще десять — преторианские гвардейцы. Остальные — так, мясо... Друзья знали его как себя, каждую его мысль и движение. Они гнали, не давая ему ни малейшей передышки уже месяц, из которого три последних дня отступник ни спал ни минуты.

— И что?

— Ну ты же знаешь... Он убил их всех. Своих друзей долго пытал, а под конец вырезал им сердца и съел. Сырыми... С тех пор мы потеряли его следы и вот только сейчас — нашли. Так что, я уже послал сообщение в Храм о ходе погони, чтобы если нас вырежут, следующие не так долго искали...

Над поляной повисло молчание. Потом через минут пять, когда Бруталиус забыл о своем вопросе, погруженный в свои скорбные мысли, Секст заговорил опять:

— Тогда, у того костра, когда Ретус совершенно случайно подобрал силу умирающего колдуна, уйти ему удалось только чудом. Потом силы, а скорее умение пользоваться полученной силой у него только возрастало. Именно поэтому мы сейчас одеты в доспехи, которые десять лет лежали под алтарем единого в центрально храме в Риме, напитываясь священной силой и даруя нам защиту. Именно поэтому мы таскаем с собой серебряные освещенный цепи и веревки, вручную сплетенные монахинями и окропленные их кровью, а также осколок древнего алтаря Единого. — Помолчав Секст закончил: — хотя, думаю, что те, кого мы отправили в дом уже мертвы.

В это время, как ответ на мрачные пророчества, из ворот выбежал боец и поспешил к ним.

— Лучники! — напрягся Секст.

Видя, что лучники уже натянули тетивы, на которых лежали стрелы с серебряными наконечниками, воин приостановился.

— Ты! Покажи руки!

Мечник осторожно отстегнул пояс с мечем и ножом, потом поднял руки, как было раннее приказано именно для такого случая, показывая что печати и замки на перчатках целы.

— Что там? — не выдержал Бруталиус.

— Колдун мертв. Дом пуст.

— Вы касались колдуна?

— Как можно? Все в соответствиями с приказами — тело не трогали, близко не подходили.

— Хорошо. Возвращайся и зови всех остальных. Пусть выходят и подходят по одному. И, сам понимаешь, медленно...

Вскоре на поляне собрался весь отряд. Перед этим каждого вернувшегося воина внимательно осматривали — глаза, руки, и заставляли целовать алтарный камень. Ни один носителем зла не оказался...

— Что ж, наша очередь. Пойдем. Посмотрим, — сказал Секст.

В горнице они нашли тело Ретуса, но подходить близко не стали, аккуратно потыкали его длинными копьями с освященными наконечниками, и установили так, что пациент скорее мертв чем жив.

— Ну давай, сначала ты, — сказал осторожный Бруталиус.

Секст, читая молитву, подошел к телу и стал внимательно его осматривать, при этом не прикасаясь к нему руками — а только еловыми палочками, и стараясь не обращать внимание на то, что согласно всем правилам Бруталиус вынул из ножен свой гладий и поднял его для замаха. Если молитва прервется, или Секст сделает какое-либо опасное движение, то меч легко отделит его голову от тела. Медленно, читая молитву по второму разу, Секст встал и так же медленно отошел к стоящим в стороне воинам.

— И?

— Силы у него я не разглядел, похоже нас кто-то опередил. Ну ладно — теперь твоя очередь.

Точно так же, как раньше Секст, Бруталиус осмотрел тело, длинным ножом прорезая одежду мертвеца, чтобы увидеть особые приметы. После этого он отошел и сказал:

— Просьба засвидетельствовать всех и каждому. Все особые приметы на месте: родимое пятно на лодыжке, татуировка в виде первых строк молитвы на левой стороне груди. По внешности он походит на свой портрет двадцатилетней давности. Это действительно Квинтус Пробус Марий, бывший жрец Единого по имени Ретус, внесенный в розыскные листы Римской Империи к поиску без срока. Наша задача выполнена — род Мариев искоренен полностью.

— Кстати — ты заметил, что его били, а кровь не текла...

— Ты хочешь сказать, Секст, что с ним дрались уже после смерти? Что он нежить?

— Да. Иначе какой идиот будет бить труп? Значит так — сейчас мы все аккуратно завернем его в цепи и свяжем заговоренной веревкой. После этого дом и все хозяйство — сжечь, и упаси вас Единый, взять отсюда даже уголек... Всем все понятно? Исполнять!

Еще через два часа все было исполнено. Умаявшиеся связывать труп солдаты, а делать это приходилось все также, не прикасаясь к телу, равнодушно смотрели на огонь, который уже вовсю бушевал внутри ограды. Таких костров, которые пылали на месте жилища настоящих или мнимых еретиков и колдунов, зачастую вместе со своими хозяевами, они повидали на своем веку предостаточно. Согласно всем положениям святого воинства, досмотрев пожар до конца и убедившись в том, что из огня ничто не спаслось отряд, мимоходом, чтобы не оставлять соглядателей, прирезав пролежавшего все представление связанным местного проводника, отправился на юг. Вечером, на привале, Бруталиус решился задать сложный вопрос Сексту.

— И что ты теперь собираешься делать?

— В смысле?

— Ну как искать теперь нового колдуна? Ведь сила черная избрала себе новое тело... Ты ведь понимаешь, что мое дело закончено и я обязан немедленно вернуться с докладом обратно в Рим. Я тебе больше не попутчик... Извини...

— Ты знаешь, а никак, — через некоторое время разбил молчание Секст.

— Что, никак? — не понял Бруталиус.

— Никак не собираюсь искать нового колдуна.

— Но почему? — пришел в себя ошарашенный таким ответом воин.

— По двум причинам. Во-первых — его очень трудно найти, не будешь же тащить на дыбу каждого встречного? Не Рим же... А во-вторых — это теперь проблемы местных, а не наши, ибо нам вредить новый носитель не будет, а вот росским... Колдуном ведь не всякий становиться... Для этого, самое главное, желание должно быть к творению зла... Так что теперь у росских волхвов будет много новых приключений, а у местных рабов появиться новое имя для запугивания своих щенков... Так что, Брута, нас ждет блистательный Рим, а то в здешних болотах я уже, кажется, мхом зарос...

Глава 57.

Ярослав не заблудился в лесу только потому, что и так не знал куда идти. Поэтому он просто шел вперед на юг, ориентируясь по солнцу. На третий день ему повезло выйти на широкую тропинку. В этой глуши это наверное считалось широким шоссе. Здраво рассудив, что раз дорога есть, то она куда-то ведет, он пошел по ней в юго-западном направлении.

Нельзя сказать, что это был оживленный путь. И действительно, только на второй день мимо него пронеслась конная процессия. От греха подальше он заранее, при приближающемся глухом стуке копыт, нырнул в придорожные кусты. Больше за все время он не увидел ни единого человека.

Надо отметить, что собранные в дорогу припасы кончились очень быстро. Часть мяса успела испортиться и ее пришлось выбросить. Сушеная рыба вызывала вместе с постоянной ходьбой дикую жажду, а находить воду в лесу он не умел, если только ручеек или речка не пересекал тропинку. В какой-то из дней замученный жаждой он, смеясь про себя и приговаривая "Не пей из копытца, козленочком станешь", попил воды из центра большой и чистой лужи, убеждая себя что это маленькое лесное озеро.

Расплата последовала незамедлительно быстро и продолжалась долго. В следующие четыре — пять дней Ярослава мог бы найти даже слепой и глухой следопыт. Обессиливший от многодневного поноса Ярослав в следующий раз для себя решил сдохнуть от голода, но не есть соленую рыбу, или от жажды, но не смеяться больше над русскими-народными сказками.

Таким образом питаться приходилось только ягодами и грибами, осторожно выбирая стопроцентно знакомые и жаря их над костром, а быстро кончающуюся сушеную рыбу есть только на стоянках с хорошей водой. Однажды он совершенно неожиданно для себя сбил с дерева толчком птичье гнездо, а потом чуть не наступил на него. Запеченные в углях меленькие яйца, размером всего чуть больше ногтя на мизинце, показались ему изысканным кушаньем. Пару раз ему удавалось на берегах речек немного порыбачить. Рыбак из него был аховый, но рыбы было столько, что ее поймал бы даже безрукий. Завернутая в лопухи и запекаемая в углях рыба съедалась в мгновение ока. Так как соли не было, коптить рыбу он не умел, то запасти ее в дорогу не получалось, и отойдя от реки сновав приходилось голодать.

К концу лета Ярослав дошел до первой на дороге деревни. К этому времени вид у него был как у настоящего дикаря. Все жировые запасы и часть не слишком необходимых мышц растворилась, съеденные самим организмом. Заросшее бородой лицо, изрядно пованивавшая, а точнее сказать смердящая, и местами порванная одежда — стирал он ее только два раза, а зашивал ни разу, придавала ему, как он думал, отличный местный колорит, хотя местные жители как раз до такого не опускались.

Видя человека в таком состоянии люди в деревне старались ему кто чем помочь. Кто вынес ковшик водицы попить, кто дал кусок хлеба, правда в дом никто не звал — мало ли кто, какой кромешник.

Около самого большого дома в деревни, где жил староста и по совместительству княжеский тиун, процессия, к которой присоединились многие жители деревни, в основном женщины и дети, остановилась. Староста провел Ярослава к себе в дом, а всю толпу несколькими громкими словами разогнал по работам.

Первый раз за последние месяца полтора Ярослав вкусно и плотно поел. Как говориться — "от пуза" Видя, как накинулся пришлый на обычную в общем то снедь, ушицу наваристую с хлебом на первое и репу пареную с медом, на второе, староста повременил с расспросами. Однако когда гость наелся и разомлел от сытости, на него посыпались вопросы.

Ярослав сразу же после ухода из дома Ретуса, вспомнил все то, что ему рассказал римлянин и аккуратно продумал свою "легенду". "Он жил далеко на северо-западе Новогородского княжества. Потом пришли непонятные люди и всех убили, а его деревеньку сожгли. Был он не приписной холоп, а свободный чернец, недоимок за ним не числилось, поэтому мог спокойно идти куда ему вздумается. Вот он и ходит по миру теперь, да устал только — лица человечьего не видел десятки дней. И если можно, то он бы остался на время в деревне..."

Староста думал недолго. С одной стороны — этот человек мог быть беглым холопом, татем-душегубцем или кромешником. С другой стороны — сейчас самая страда, и дополнительная пара рук лишней не будет. Перезимует — а там и видно будет, то ли дальше его гнать, то ли в посылать их князю весть вписать в грамоты разрядные еще одного чернеца.

А дальше вечером был сход, на котором решался вопрос, кому достанется еще один работник. На сходе были практически одни женщины. Победу одержала самая наглая и горластая девушка, которой и при дружном недовольстве всей остальной деревни достался Ярослав. Была она стройной высокой и не худой молодой женщиной: на взгляд Ярослава — лет этак двадцати с небольшим.

Победительницу звали Замятня. Пока шли до ее дома, та поведала новому работнику свою историю. Рассказанная история жизни ее была проста. Была она посватана за десятника княжеской дружины, который ушел на службу ратную год назад, и с тех пор не слуху не духу его не было, однако этому Замятня с виду совсем не огорчалась. Была вроде как за мужем, и хорошо. Ее муж был из этой деревни, а она — нет. Познакомился с ней на празднествах зимних в Новогороде, а через месяц уже сговорили немолодую — уже годков восемнадцать было, но красивую девку за статного молодца. Вся мужня родня погибла в пожаре, в тот момент, когда молодые переезжали, что деревенские посчитали плохим знаком, и когда тот привез в деревню новенькую, встретили ее неласково.