От раздумий меня отвлекло появление невысокой, светловолосой девочки в бледно-розовом платье — моей кузины Ирэн.
Она растерянно смотрела на меня, явно сомневаясь в том, умею ли я говорить или нет. После продолжительного молчания я решила, что это уже не интересно и со всем доступным мне радушием сказала что-то вроде "здрасьте". Кузина нервно обняла меня, явно сознавая всю нелепость происходящего, и предложила осмотреть дом. Я согласилась, понимая, что иначе снова наступит глупое молчание, способное испортить аппетит даже мне.
Итак, я брела за Ирэн, на ходу дожевывая бутерброд с сыром, и таращилась на ее изумительное платье. Оно совсем не походило на мое и в душу мою закралось сомнение — а так ли уж хороши штаны с рубахой, по которым я так тосковала?.. Раньше я даже при слове "платье" презрительно кривилась. Но тогда я и не знала, что платья — это не просто длинный подол с кусачим воротником. Вот бы и мне примерить такой наряд, как у кузины...
-А тут у нас портреты всех родственников, — между тем говорила Ирэн, с опаской косясь на меня. — Вот портрет тети Люцинды из Каллесворда, вот она же со своей дочерью Катрин, вот дядюшка Вольдемар, вот тетка Алисия, вот тетка Хельга...
Я с интересом разглядывала важные, холеные лица, с которыми, оказывается, состояла в родстве. Все они были изображены в величаво-спокойных позах, восседая в креслах либо же на диванах с бархатной обивкой, и одеты соответствующе. Кузина Катрин, например, по виду — моя ровесница, была наряжена в совершенно кукольное, голубое атласное платье, которое оттеняло ее пепельные, волнистые волосы. Кузина Диана, совсем маленькая девочка, щеголяла ярко-красным бархатом с золотым галуном, а тетка Алисия, ее мать — просто сияла от обилия украшений. И можно понять мое потрясение, когда после очередного портрета с тщательно выписанными бархатом, золотом и драгоценными камнями моему взгляду явилось нечто растрепанное, серо-бурое и ссутуленное. Только чудом я успела сдержать недоуменное восклицание, потому что с опозданием поняла: эта неопрятная, лохматая и запыленная девчонка с угрюмым взглядом — я. Да, это я — бледная, некрасивая, с запавшими от усталости глазами, в уродливейшем изо всех когда-либо существовавших платьев, стояла напротив огромного зеркала и таращилась на свое отражение.
Раньше я не видела таких зеркал — настоящее зеркальное стекло было очень дорогим, и в провинции даже в богатых домах довольствовались простыми серебряными или медными, я же могла пользоваться разве что надраенной до блеска кастрюлей. И вот я наконец увидала, отчетливо и во всех подробностях, что из себя представляю. Да уж, радоваться тут было нечему.
"Угораздило же..." — печально подумала я, изучая свое отражение. Ирэн покосилась на меня, заметив мое кислое лицо. В ее взгляде я без труда прочитала что-то вроде: "Слава богу, что я не такая". В ответ я презрительно вздернула нос и подумала, что в таком ужасном платье, как мое, и она бы выглядела как чучело. А в целом — что во мне плохого? Не горбата, не коса, не ряба... Еще не хватало, нюни перед этой ангелоподобной кузиной распустить!..
Но в душе, конечно, я была уязвлена.
Потом бабушка забрала меня из кухни, куда с облегчением вернула меня кузина, и отвела наверх. Нас поселили в совершенно изумительной комнате, где над кроватью был настоящий балдахин, как у принцессы из сказок. Бабушка ничегошеньки мне не рассказала про сою беседу с дядей Леонардом и я едва смогла уснуть, все не переставая думать о проклятом зеркале.
Мне снились те девушки, с балкона. Их драгоценности так сверкали, что у меня даже слезы на глаза наворачивались. Они, смеясь, показывали на мое запыленное платье и грубые туфли белоснежными пальчиками, унизанными кольцами. Сквозь сон я чувствовала, как по лицу у меня бегут горячие слезы.
Даже полному олуху было ясно, что это сновидение не просто так, а со смыслом и меня ждут большие испытания. Я немного умела толковать сны и пришла к выводу, что грядут перемены к худшему, сопряженные с неудачами. По меньшей мере, должна была испортиться погода.
Утром, когда я проснулась, бабушка уже была одета и готова отправиться в дорогу.
-Ну, Каррен, — сказала она, — веди себя хорошо. Не огорчай дядю Леонарда, дружи с Ирэн и Ивэнсом. Помни, что ты тоже воспитанная девочка. Ах да! Не вздумай употреблять тут те слова, от которых мне было дурно в Артанде. Я-то привыкла к твоей лексике, но вот Леонарда может удар хватить — он всегда был помешан на правилах хорошего тона. Упаси тебя Бог вытирать руки об скатерть! Не ковыряйся в носу.
Я хватала воздух ртом, не в силах произнести ни слова.
-...даже думать забудь о штанах. Босой по дому не ходи. Читай побольше книг, может это хоть как-то расширит твой кругозор, а то мне иногда не верится, что я могла воспитать такого варвара, — продолжала бабушка. — Учиться ты будешь вместе с Ирэн, поэтому постарайся не ударить в грязь лицом и слушай учителей. Кроме всего прочего, ты будешь обучаться танцам и игре на музыкальных инструментах, как полагается воспитанной барышне, так что...
-Чего?!! — прорвало меня.
Ужасное видение посетило меня: я учусь играть на лютне. Или на фортепиано.
-Так что, — повысила голос бабушка, — не вздумай заявить, что ты не хочешь или не будешь. Ты будешь танцевать, даже если дяде придется тебя пороть каждый божий день. И вышивать ты тоже будешь. Не кривись! Я привезла сюда дикое, полуграмотное существо неопределенного пола. К твоему совершеннолетию я надеюсь увидеть здесь воспитанную девицу, которую не стыдно вывести в люди. Ты будешь достойна той фамилии, которую носишь! И никак иначе!
И я впервые почувствовала приближение настоящей беды. Фантазии у меня вполне хватило на то, чтобы представить, каково мне будет жить в чужом дому.
Так начались самые несчастные три года в моей жизни. Да, впоследствии мне пришлось пройти через множество жизненных неурядиц — доводилось голодать, тяжело работать, терять сознание от усталости, воровать кусок хлеба, чтобы протянуть еще пару дней, а потом, сцепив зубы, терпеть за это унизительную жестокую порку, но даже тогда мне не было хуже, чем в доме дяди Леонарда.
Особенно не любила меня тетка Вивиана, что моментально почувствовали слуги и не замедлили этим воспользоваться. Я ощущала себя военнопленным, которого кормят и одевают, однако при этом только и ждут, чтобы казнить по законам военного времени. Я была никто и ничто, жалкая нахлебница и деревенская дурочка.
А на исходе третьего года моего пребывания в дядюшкином доме, началась война с Аале. Аальские войска вошли в Артанд сразу же, не встретив особого сопротивления. Дядюшка Леонард очень переживал за бабушку, и даже хотел забрать ее из этого "кромешного ада", как он выразился. Но не успел он воплотить в жизнь свою "бредовую идею", как выразилась тетка Вивиана, как артандские беженцы принесли грустную весть — усадьба сожжена дотла и бабушка погибла.
Мое положение в доме стало очень шатким.
Если раньше дядюшка Леонард меня защищал, чувствуя ответственность перед бабушкой, то теперь он без этого самого чувства ответственности стал куда более уязвимым и мягким. Тетка Вивиана и день, и ночь доказывала ему свою правоту в отношении меня, доводя дядюшку до белого каления.
Переломный момент в моей жизни наступил вечером, аккурат перед зимними праздниками. Я тайком забралась в библиотеку и читала, спрятавшись за портьерой. И конечно же, именно в это время дядюшка Леонард с женой пришли туда обсудить, как же со мной поступить.
Я сидела, закусив губу, и слушала, как они решают мое будущее.
-Леонард, взгляните правде в лицо! — тетка Вивиана была не на шутку зла. — Что вы собираетесь делать с этой сироткой? Ей уже тринадцать лет! Еще два года — и придется думать, за кого ее отдавать замуж. И добро бы была она красавицей! А так, кто ее возьмет без приданого?!! Пока за ней числилась эта развалюха в Артанде — это еще куда ни шло. А теперь?
-Но, Вивиана... — жалобно отвечал дядюшка, не выказывая никакого желания бороться. — Мы же не можем вышвырнуть ее из дому, как собаку! Она моя племянница! И матушка очень ее любила...
-Так какого дьявола она привезла ее сюда и оставила нам? Вместо двух детей, на которых нам едва хватает денег, мы должны содержать еще и вашу племянницу, которая непонятно откуда свалилась нам на голову! Я до сих пор не могу понять, как вы на это согласились! Пошли на поводу у своей матушки! Это же глупо! И матушка ваша, упокой боги ее душу, уже ничего не поделает. Я еще раз вам повторяю: в нашем доме ей не место! Вы присмотритесь к ней, Леонард! Это же настоящая деревенщина, которая даже шагу ступить не может, чтобы не опрокинуть что-нибудь! Кто на ней женится просто так? Учитель танцев после каждого урока с ней пьет отвар пустырника, а ее вышивки даже на полотенце не годятся! К музицированию даже малейшей склонности нет! Ей же только вилами навоз чистить в стойлах, а не на флейте играть! А как она смотрит? Дикие, тупые глаза, точь-в-точь как у коровы! Я вижу, она негативно влияет на Ивэнса! Вчера он зачем-то полез на яблоню в палисаднике и порвал штаны! Я вас спрашиваю: приходили ли в голову вашего сына подобные идеи до появления в доме этой деревенской дурочки?..
Дядюшка покорно слушал, потом снова сделал слабую попытку.
-И как я должен, по-вашему, поступить? Вывезти в лес и бросить в овраг?
Тетка всплеснула руками.
-Не притворяйтесь, что не понимаете меня! Мы не единственные ее родственники!
-Я уже пробовал, Вивиана! И вы это знаете! Никто из моих братьев и сестер не соглашается взять Каррен к себе!
Тетка опять всплеснула руками — у нее это жест свидетельствовал о крайнем раздражении.
-Ну вот! И вы еще мне что-то доказываете! Никто не соглашается, а вы должны! Хорошо, в таком случае отдадим ее в какую-нибудь школу при женском монастыре. И то дешевле! Ее научат вышивать, прясть и выдадут замуж за какого-нибудь идиота — проблема решена! Причем монастырь надо выбрать подальше от Изгарда. Например, в Каллесворде. И только попробуйте мне что-то возразить! Завтра же я узнаю, куда лучше ее отправить и мы вздохнем спокойно. Пусть божий промысел устроит ее судьбу, а не мы.
Дядюшка Леонард тяжело вздохнул и сказал:
-Хорошо, дорогая. Но не будем ей пока ничего говорить. Это сложный ребенок — Бог знает, как она это воспримет.
Я восприняла это серьезно.
...Я знала, что такое школа при монастыре. Все-таки круг моих познаний существенно расширился за то время, что я жила в городе — тут бабушка была права.
У Ирэн была подруга, не слишком близкая, но все же регулярно писавшая ей длинные письма. Ту девочку угораздило попасть в монастырь — она была пятой дочерью в семье. Через год она умерла от чахотки, которая свирепствовала в сырых и холодных комнатах, где жили воспитанницы. Говорили, что даже в тюрьме выжить легче, потому что кормят там не в пример сытнее и не соблюдают посты. Кроме всего прочего, в то время я совершенно не хотела замуж — ни через два года, ни через десять.
В своей комнате я осмотрелась, перевела дыхание и попыталась мыслить разумно. Конечно же, мне понадобятся деньги. Кое-что у меня есть, но для бегства этого мало. Можно взять драгоценности Ирэн, но тогда меня будут искать. А я не хочу, чтобы меня искали. Я хочу никогда больше не встречаться с моими родственниками.
И я принялась складывать свои вещи в сумку. Перетряхивая шкатулку с нехитрыми безделушками, я увидела медальон с портретом матушки. Как всегда с миниатюры на меня холодно глядели яркие глаза холеной красавицы, совершенно не похожей на меня. Повинуясь какому-то мимолетному побуждению, я надела медальон. Может быть, мне показалось, что он поможет мне в тяжелую минуту?..
Я уже упоминала, что в то время имела склонность к некоторой мечтательности.
Во время ужина я вела себя самым обычным образом, чтобы не вызвать подозрений. Дядюшка и тетка уступали мне в актерском мастерстве — слишком уж довольной была тетка Вивиана, и слишком упорно отводил взгляд дядюшка Леонард.
После трапезы все разошлись по своим комнатам. Я дождалась, когда в доме все стихнет и вылезла через окно. При мне было несколько крон — пять или шесть, уж и не вспомню точно, и что-то из еды. Я не имела ни малейшего понятия, куда же мне направиться и что делать дальше. Смешно.
Не знаю, искал меня кто-нибудь или нет. Наверняка тетка вздохнула с облегчением, когда узнала о моем побеге — не надо было тратить деньги на оплату моей учебы. В конце концов, мое решение устраивало всех. Я уверена, что никто особо не переживал по поводу моего исчезновения. С тех пор прошло уже много лет, но я никогда больше не видела ни дядюшку Леонарда, ни тетку Вивиану, ни Ивэнса, ни Ирэн. Думаю, они по этому поводу также не печалились.
Глава 3,
в которой Каррен узнает на собственном опыте, что приключения в канун праздников - не самое приятное дело, и знакомится с миром чародеев изнутри
Ах, как же я любила зимние праздники! Что-то светлое и радостное спускалось на землю в эти дни, и мелкие беды на время забывались. Дух праздника витал повсюду — и в запахе марципанов, которыми украшали елку, и в песнях, которые распевали дети у крыльца, и в огнях свечей, горевших особенно ярко, и в морозных узорах на окнах...
Дома, в Артанде, мы с бабушкой Бланкой всегда пекли пирог на зимний праздник, а затем я разносила по ломтю этого чудесного пирога соседям, с трудом пробираясь по глубоким сугробам. И кататься на санках можно было хоть целый день — никто не кричал, что надо помогать по хозяйству, а не тратить время на глупые забавы.
У дяди Леонарда праздники проводили совсем иначе — все вкусности готовила кухарка, а елку полагалось наряжать старшим, чтобы мы, дети, замерли с открытым от восхищения ртом, увидев сияющее десятками огней дерево. Под елкой в ярких коробках лежали подарки, разумеется, только самые желанные и заветные.
Но их надо было еще заслужить.
Конечно же, здесь не надо было весь год доить корову или прясть кудель. Никто про это и слыхом не слыхивал — детям всего лишь полагалось участвовать в веселой мистерии на праздник, которой руководили гувернантки и домашние учителя. У нас собирались все-все друзья и подруги Ивэнса и Ирэн, каждому из которых находилась какая-нибудь роль. Дом дяди Леонарда на праздники становился ярким театром, куда сходилось множество друзей и знакомых, чтобы посмотреть, как их отпрыски старательно разыгрывают новую сказку. Даже я втайне любила эти праздничные представления, хотя роли мне доставались самые гадкие — то колдунья, то старуха, то дерево.
В этом году мне досталось вполне достойное место в хоре, который исполнял целых три гимна и старательно репетировал их еще с середины осени.
Я шла по пустынной темной улице, кутаясь в тонкий плащ и думала, что это представление наверняка будет иметь сумасшедший успех, и никто даже не заметит, что в хоре стало на один голос меньше. Будет праздничный ужин, будут подарки, а мне не достанется ничего. Потому что у всех детей, которые придут на праздник, есть дом и семья, а у меня — нет. Я была никому не нужна в канун самых веселых праздников в году.
