Клим бешено пытался хотя бы ввести в телефон пароль, но руки не слушались. Внезапно в замке звякнул ключ, и дверь тут же открылась. На пороге появился живот воспитателя Клопэна, обтянутый в блестящий дождевик, и грянул его голос:

— Кто это тут?

Клим втянул голову в плечи и обернулся. Глазами он встретился с остекленевшим взглядом Клопэна. Тот буквально остолбенел с вытянутой вперед рукой. Первой пришла в себя Лин — она пискнула:

— Я не одета, подождите! — и, навалившись на дверь всем своим худеньким телом, умудрилась её захлопнуть. Потом яростно зашептала Климу: — В окно! Лезь в окно, встретимся на нашем месте в парке.

Клим бросился в другой конец корпуса. Защёлка на оконной раме не слушалась, но он успел выскользнуть под дождь раньше, чем снова распахнулась дверь корпуса. Клим только успел услышать голос Лин за спиной:

— Извините, я заснула... Никого здесь нет... Вам показалось...

Клим упал на руки в густую траву, пропитавшуюся за три дня дождём. Его одежда тут же облепила кожу мокрым холодом. Поднявшись, он увидел двух девочек под зонтиками, которые взирали на него с явным любопытством. Клим не нашёлся, как только рявкнуть голосом Клопэна:

— Что встали?! Почему не на ужине?!

Девочки послушно засеменили прочь, хотя их прогнала уменьшенная один к двум копия старшего воспитателя, позорно выпавшая из окна женского корпуса. "Какие же эти дети доверчивые!" — подумал Клим, забыв на миг, что и сам — пока ещё ребёнок. Он спрятался от дождя и фонарей под деревом и ослабил ремень на брюках — комплектацией Клопэн, несмотря на спортивный штаны, был далеко не спортивной. В остальном одежда сидела, как на обычном Климе, даже ботинки не жали.

— Ну, а что я себе вообще думал? — вслух произнёс он. — Откуда во мне вдруг возьмётся ещё пятьдесят лишних килограмм? Закон сохранения массы тела оборотня — так это, видимо, называется.

Клим увидел: Лин под зонтиком выходит на улицу. Рядом с ней старший воспитатель Клопэн в огромном дождевике с капюшоном по обыкновению не размахивал руками, а стоял с понурой головой — видимо, ещё приходил в чувства от неожиданной встречи с самим собой. Когда они разошлись в разные стороны, Клим перебежками кинулся за девочкой. Ужин закончился, и обитатели лагеря высыпали на улицу. Приходилось оббегать людей на своей пути, но один раз Клим не выдержал и громким криком разогнал большую компанию, перекрывшую путь. Дети, как и ожидалось, послушно расступились, но так и не поняли, откуда доносился голос воспитателя. А тем временем по тропинке мимо них пробежал закрывающий руками лицо мальчишка.

Внезапно Клим налетел на кого-то, с чьего плаща на его голову хлынула целая волна холодных брызг. Тёмная фигура возникла из-за угла бесшумно, поэтому среагировать на неё оказалось невозможно. Клим непроизвольно поднял лицо и снова встретился глазами со старшим воспитателем Клопэном — причудливым образом траектории их движения по лагерю вновь пересеклись. Челюсть у Клопэна со слышным клацанием отвисла, на его кустистых бровях угрожающе замерли крупные капли дождя. Глаза старшего воспитателя расфокусировались, словно он смотрел сквозь Клима. Клопэн стоял неподвижно и молчал — больше всего в данную минуту он был похож на новое сюрреалистичное изваяние местных студентов. Это неожиданное молчание больше всего испугало Клима — тот понял, что ещё немного — и Клопэну придётся вызывать "неотложку". Клим сделал шаг в сторону — его никто не удерживал. И только после этого рванул в ближайшие кусты.

Нагнать Лин ему удалось только перед самым парком. Клим ухватился закоченевшей рукой за руку девочки и уставился в экран телефона, который Лин принесла с собой. Они замерли под зонтиком и довольно долго так стояли. Вокруг Клима бушевало море стихии, оно вымочило его тело насквозь, било дрожью и мешало сосредоточиться. А ещё было жалко Лин — дождь немилосердно хлестал её по ногам, а с его головы холодная вода текла прямо на её лицо. Но та стойко терпела, пока обратная метаморфоза не завершилась. Как только Клим это понял, то сразу скомандовал: "Бежим!". Бежать в своём обычном облике было намного проще. В корпусе он залез под тёплый душ и простоял там двадцать минут. Перед сном Клим позвонил девочке и выяснил, что та примерно так же согревалась. Успокоившись, он заснул, совсем забыв, что так и не поужинал.

Глава 4 "Животное"

На следующее утро вышло солнце. Дождливое вчера и метаморфоза с Клопэном казались теперь дурным сном. На Клима то и дело накатывали похожие на тошноту воспоминания — настолько неудобным и болезненным было тело старшего воспитателя. И прошлым вечером в душе он не столько грелся, сколько смывал густую слизь, которой казалась совсем недолго ношенная чужая плоть.

А потом началась суета по поводу исчезновения Роже. Это был мальчик, который утверждал, что ему уже пятнадцать, хотя выглядел он лет на двенадцать. Один из немногих коренных французов в лагере, он, тем не менее, говорил на каком-то невнятном северном диалекте, который мало кто понимал. Видимо, в северной глуши его актерские способности кого-то впечатлили, поэтому сюда он приехал играть только главные роли. Клим находил у него комедийный талант, но сам Роже считал себя призванным трагиком. Он очень не любил критику, был резок со всеми, поэтому друзей за время пребывания в лагере не завёл. В то самое утро он пропал — никто из обитателей корпуса не слышал, как он собрался и ушёл. Клим — тем более, ведь после метаморфозы в воспитателя Клопэна он спал беспробудно. Занятия в тот день пошли кувырком — директор лагеря сильно разнервничался и отправил на поиски беглеца всех воспитателей и преподавателей-мужчин.

Клим, пользуясь неожиданным бездельем и вернувшейся хорошей погодой, вытащил Лин в парк тренироваться. И, хотя он сам всё ещё чувствовал брезгливость от вчерашней метаморфозы, да и девочка оказалась слегка простуженной, им удались несколько удачных превращений. Расстраивало только одно: поодиночке у них не получалось ничего:

— Так: брови разошлись на четыре миллиметра, — их шутливые комментарии в стиле скаута Жиля означали, что метаморфоза на самом деле не наблюдается совершенно.

— Слушай, вчера Клопэн, когда я всё-таки впустила его в наш корпус, был просто паинькой — вежливый такой. — Лин, кажется, в десятый раз пересказывала это Климу, но каждый раз сконфуженно смеялась. — А ещё долго рассматривал себя в зеркале, пока я надевала плащ и сапоги. Как думаешь, что он решил, когда встретил тебя потом, ещё раз? Что совсем спятил, да?

— Наверное, что нельзя нажираться виски до отбоя, — для Клима этот эпизод был уже в прошлом. В какой-то момент фантазия у него разыгралась, и он решил превратиться в Габриэллу — ту самую румынскую девочку, которая была первым неудачным опытом Лин. Когда это удалось, Клим первым делом принялся ощупывать себя. Как только он начал расстёгивать пуговицы на растянувшейся на груди рубашке, Лин сделала круглые глаза и завопила:

— Не смей!

Клим вскочил и убежал от неё за деревья. Вернулся он оттуда минут через десять, красный и с горящими глазами, на ходу застёгивая ремень на штанах. Лин с обречённым отчаянием наблюдала за ним, а потом каким-то чужим голосом произнесла:

— Вот за это тебя точно Бог накажет.

— Что такого?

— Конечно, накажет — это всё равно, что подглядывать за другим человеком. Нет, ещё хуже — щупать спящего или беспомощного...

— Лин, с твоей Габриэллой ничего плохого не случилось. Формально я осмотрел своё тело, а вот её драгоценное — осталось при ней, в полной неприкосновенности. И говоришь ты сейчас со мной, Климом, а не со своей румынской подружкой. Хотя выгляжу я по-другому...

Лин задумалась и уже неуверенно отвечала:

— Я понимаю, что это — ты, Клим, но почему мне кажется грехом, когда ты находишься в теле девушки?

— Потому что ты привыкла ставить знак равенства между человеком и его телом, а у нас, оборотней, очутиться в чужом теле — всё равно, что маскарад. Ты же не будешь осуждать кого-то, кто сшил и надел похожую на твою одежду? А метаморфоза — и есть переодевание, хотя мы с тобой ещё не понимаем, как нам это удаётся, как мы нащупываем эти самые мыслеформы. И что это вообще такое — мыслеформа?

— Я думаю, тут всё правильно, всё как раз встало на свои места: внешность человека определяет воля Всевышнего, а не какие-то подозрительные гены и хромосомы. На самом деле они, эти гены, сами подчиняются мыслеформам. А мыслеформы не могли взяться ниоткуда — их только Бог и мог создать — по своему облику и подобию...

— У тебя сегодня просто религиозный приступ! Но, посмотри, как все-таки чудно: я — и в теле совершенно другого человека! Руки — другие, кожа — другая, даже запах — другой! Это же волшебство, не иначе! Мы с тобой, на самом деле, особенные. Просто нет слов...

Клим, действительно, задыхался от переполнявших его чувств. Кажется, он впервые в полной мере ощутил свой необычный дар. И теперь ему хотелось непрерывно ощупывать, осматривать, обнюхивать творение своего собственного воображения. С гордостью взирал он в зеркальце на ухмыляющееся девичье лицо, будто только что собственноручно изваял его. Если бы не было сейчас рядом строгой в своем религиозном негодовании Лин, он бы точно скинул с себя всю одежду и принялся бы скакать по лугу, как сумасшедший. Но под ее взглядом Клим изобразил благоразумие — насколько мог в эту минуту, — и нехотя принялся за возвращение своей обычной внешности.

По дороге в лагерь они с Лин спорили, в кого бы им ещё превратиться.

— Давай в Роже — вот смеху будет, — предлагал Клим.

— Как тебе, друг Роже, удалось так вырасти за время твоего побега? — шутливо отвечала Лин — она уже отбросила свою строгость.

— Понял! Я хочу превратиться в животное, — сам неожиданно для себя произнёс Клим и замер, будто во что-то вслушиваясь. Лин развернулась и испуганно взглянула ему в лицо — снова шутит? Но тот уверенно продолжал. — Такой опыт должен быть толчком, выходом из замкнутого круга, ведь не может же бесконечно продолжаться: вдвоём уже умеем, а поодиночке — никак.

— Мы ничего не знаем о метаморфозах в животных, — осторожно, как обычно, возразила Лин. — Это может быть опасно. Надо сначала расспросить Жиля.

— Жиль нас видеть не хочет! Думаю, опять скажет: записывайтесь на наши лондонские курсы и ничего руками не трогайте! Так ты поможешь мне или нет?

Лин неопределенно передёрнула плечами — видно, что ей не нравилась затея, но сил сопротивляться у неё тоже не хватало.

— Давай в дельфина, — Клим всё больше распалялся. — Мне всегда нравились дельфины, мне даже снилось когда-то, что я плаваю вместе с ними, как один из них. Вон у нас и озеро есть!

— Может, в собаку или ослика? — Лин в тихом отчаянии пыталась избежать наиболее страшного, как ей казалось, варианта. — Вдруг ты захлебнёшься или кто увидит.

— Значит, встречаемся у мостков после ужина! — скомандовал Клим и снова энергично зашагал в лагерь, схватив девочку за руку — ей пришлось семенить за ним.

В столовой на обеде объявили, что Роже видели в ближайшей деревне, когда тот с рюкзаком на плечах садился в автобус. Взрослые от этой новости заметно повеселели, семинары были возобновлены. На танцах мадмуазель Одри опять тасовала партнёров — в какой-то момент в паре с Климом оказалась крупная девушка из Польши. Её звали Агнешка, она была выше него и килограмм на десять тяжелей. Отец у неё был известный кинорежиссер, который однажды проводил в лагере семинар. Агнешка пару раз мелькала в его картинах, но снималась уже довольно давно, когда её габариты ещё не сильно выбивались из нормы. Теперь она активно снижала вес — Клим натыкался на неё в парке, когда она, потная, в толстом спортивном костюме, который почему-то оглушительно шуршал, топала по дорожке. Вести такую девушку в вальсе оказалось непростой задачей — она, как бегущий носорог, не могла по чужой воле сменить траекторию своего движения. Поэтому Клим просто смирился и терпеливо ждал другого партнёра. Но мадмуазель Одри в своём привычном стиле внезапно завопила:

— Раз-два-три! Девушки — вы ангелы! Раз-два-три! Вы легки и воздушны!

Клим взглянул на свою пыхтящую партнёршу и не смог сдержать смех — он даже опустил руки и затрясся в приступе хохота. Внезапно у него в глазах потемнело. Когда он их снова открыл, то увидел склонившуюся над ним мадмуазель Одри. Потом осознал, что лежит на полу. Вокруг них столпились ученики, продолжала громко играть музыка. Клим сел, и отлившая от головы кровь вдруг резко запульсировала болью в подбородке.

— Что случилось?! — мадмуазель Одри кричала ему в лицо, перекрикивая музыку и делая круглые глаза. Клим пощупал подбородок, потом увидел хмурую Агнешку и всё понял — ему опять досталось! В этом лагере его бьют уже второй раз — больше, чем за последние пять лет в Москве. Он замотал головой и тоже почему-то закричал:

— Ничего! Душно! — и попытался встать.

Один из мальчишек бросился ему помогать. С другой стороны его тянула мадмуазель Одри. Когда навязчивая мелодия вальса осталась за дверью, Клим снова ощупал челюсть — боль появлялась только при сильном надавливании. Глупая ситуация в квадрате — неразумно было смеяться над габаритами Агнешки, но и драчливая девчонка — тоже детский сад какой-то!

— Я видел, как она тебя ударила! — Клим внезапно заметил, что парнишка, который помогал ему подняться, всё ещё рядом. — Ты правильно, что не пожаловался, а то бы её из лагеря выгнали...

Клим понимающе закивал, но мальчишка продолжил:

— Надо её самим проучить — нечего руки распускать!

Действительность стремительно ускользала от Клима — теперь ему самому предлагают драться, причём с девчонкой! Объем рукоприкладства на французской земле начинал превышать все разумные пределы. Неужели обратная сторона здешней свободы — это примитивное решение любых конфликтов кулаками? Клим покачал головой и, не обращая внимания на злобные подначки мальчишки ("что, забоялся?"), поднялся навстречу людскому потоку, который показался в дверях танцевального зала.

— Агнешка! — он догнал польку, которая пыталась проскользнуть мимо. — Разговор есть!

Девушка остановилась, но даже не взглянула на Клима. А тот вдруг почувствовал прилив вдохновения — взял Агнешку за локоть и повлёк в сторону парка. Та неожиданно послушно следовала за ним, что трудно было представить после её носорожьего вальсирования.

— Во-первых, я хочу извиниться за свой неуместный смех, — заявил Клим, как только они остались одни. — А, во-вторых, чтобы ты не считала, что я испугался твоих оплеух, хочу сообщить тебе одну вещь... Ты, конечно, можешь снова начать драться, но мне уже не привыкать... Так вот: Агнешка! Ты — крупная девушка!.. Подожди, дослушай! Крупная! Но у тебя красивое лицо! И в тебе есть харизма! Поэтому нельзя стыдиться своих размеров!

Клим видел, как наливается кровью лицо девушки, как широко раздуваются её ноздри, но он торопился проговорить всё, что хотел, пока Агнешка его окончательно не прибьёт: