Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

— Скажи, на что трудно решиться? — спросила Лиза Хоукай, поднося к губам чашку с кофе. За окном цвел долгий северный закат, колеса поезда стучали, минуя заросшие сухой травой и колючими кустами холмы. Лиор приближался.

— Конечно, самое трудное — все бросить и сделать шаг, — пожал плечами Альфонс.

— Да, — Лиза кивнула. — Самое трудное. Когда мне приходится сталкиваться с людьми, которые затеяли мятеж, я никогда не могу понять: дураки они, доведены до отчаяния или просто не понимают, что творят. Привела ли их к этому жизнь, или они перечеркивают свое прошлое?..

— Подполковник Хоукай... расскажите мне, пожалуйста, что происходит! Я понимаю, что я не государственный алхимик, и не имею права доступа к некоторым вещам, но...

— Между прочим, — заметила Лиза, глядя в чашку, — поговаривают об отмене института государственных алхимиков. Еще два года назад завели об этом речь, но все никак не могли решиться: многим казалось, что это отличное подспорье для армии... да и сейчас кажется. А другие считают, что алхимия вообще не должна применяться для военных целей.

Альфонс терпеливо ждал.

— Разумеется, я как раз собиралась все рассказать тебе, Альфонс. И дело не в каком-то уровне секретности. Некоторые вещи не должны быть известны широкой публике, как бы это ни казалось противно, хотя лично мне кажется, что все это не стоит и выеденного яйца. Так вот... в общем, тут и рассказывать нечего. Несколько месяцев назад мы вышли на след подпольной организации, имеющей связи и в армии. Они называют себя "Союз рассвета" или эсеры. Они задумали государственный переворот... в общем, ничего удивительного, если учесть, какая чехарда царила в нашем "гражданском правительстве" последние два года. Мятеж в столице должен был состояться... — она посмотрела на часы, — через десять часов. Мятеж в Лиоре — еще через пять. Для всех крупных городов были свои расписания. Этот поезд тоже в него входил. Надеюсь, помешав им в малом, еще не поздно помешать и в большом.

— А как вы будете срывать мятеж в Лиоре?

— Тебя это не касается, — Лиза поставила пустую чашку с кофе на столик. Потом внезапно улыбнулась и взъерошила Альфонсу челку. — Не прими на свой счет... я вовсе не считаю, что ты был бы бесполезен, или что-то. Алхимия — это всегда алхимия. Но ты уже достаточно помог нам и здесь, а у нас в Лиоре будут и штатные алхимики. Ты же все-таки ребенок. Я не хочу, чтобы ты пострадал. И кроме того... — ее голос внезапно изменился, посуровел. — Подозреваю, у тебя есть цель, и в Лиор ты ехал не просто так? Так вот, можешь ли ты отвлекаться от этой цели и тратить время на какой-то идиотский мятеж?

Альфонс вздрогнул.

— Откуда вы знаете о?.. Ну, о том, что у меня есть цель?..

— Это очевидно, — Лиза снова улыбнулась, но на сей раз чуть-чуть, самыми уголками губ. — Для всех тех, кто знает тебя хоть немного... это более чем очевидно. Кажется, я даже знаю, что это за цель.

— Подполковник Хоукай... можно еще вопрос?..

— Да.

— Когда вы сказали: "вы идиоты, все трое", кого вы имели в виду?.. Я догадываюсь, что еще моего брата... а кто третий?

— Мой... хороший знакомый. Такой же безответственный авантюрист, который ведет себя как последняя сволочь, а потом лезет решать чужие проблемы.

— Я... веду себя как последняя сволочь?!

— Нет, но Эдвард иногда вел. Похоже, ты лучше воспитан. Еще вопросы есть?.. Надеюсь, что нет, потому что мы прибываем.... — она бросила взгляд на наручные часы...

— Подполковник Хоукай! — дверь купе распахнулась, в нем показалось взволнованное лицо Фьюри. — Прибываем через пятнадцать минут!

— Отлично, — Лиза резко стала. — Если хочешь, посиди здесь, у меня еще есть дела.

— До свидания, подполковник, — кивнул Альфонс. — И... спасибо вам большое.

Лиза коротко отдала честь перед тем, как выйти за дверь.

Алхимия... наука, согласно основному закону которой ты должен отдать что-то, чтобы получить нечто равноценное. Раньше мы с братом верили, что весь мир движется согласно этим законам. Но если так... интересно, что я получил взамен утраченных пяти лет памяти?.. Что я получил, пройдя через боль разлуки и холод одиночества?..

Два года назад мне сказали, что мой брат пропал. Вероятнее всего, погиб. Я сразу понял, что это неправда. Вероятно, никто не поймет, почему я так уверен... они и не понимают. Наверное, я должен объяснить... но разве такое объяснишь?..

Мы остались сиротами, когда мне было семь, а ему восемь лет. То есть не совсем сиротами... тогда умерла наша мама, а отец уехал раньше, непонятно куда и зачем... с тех пор я его не видел. После ее смерти мой брат — единственное, что осталось у меня. А я — единственное, что осталось у него.

Мы всегда любили друг друга, но тогда мы вдруг поняли, что нужны друг другу. Это было... ну, страшно. Страшнее, чем что-либо еще на свете. Внезапно я осознал, как хрупка наша жизнь. Эд тоже боялся, я знаю, хотя и пытался спрятать свой страх. Он никогда не показывал, что боится. Но, наверное, страх мучил его еще сильнее .... Вдобавок, он всегда очень чувствовал себя "старшим", теперь я это очень ясно вижу. Он вроде как нес за меня ответственность... хотя, по сути дела, с тем же успехом мог бы и я отвечать за него. Но именно Эдварду пришла в голову идея оживить маму.

Хотя... вероятно, эта идея пришла бы и ко мне. Она бы мучила меня много дней, я бы не решался ее высказать, обдумывал бы все за и против, уговаривал бы себя не делать этого, говорил бы, что это безумие... а оно все равно бы прорвалось наружу. Я это знаю. Мы с братом думали почти одинаково, только он быстрее.

Вообще, Эдвард был замечательным братом. Мне всегда казалось, что я любил его недостаточно или мало заботился о нем... скажем, когда мы ссорились — а ссорились мы очень часто, пока мама была жива, — он всегда шел потом мириться первый. До сих пор помню, что когда мальчишки из школы не хотели принимать меня в игру, потому что я был младше, Эдвард тоже не стал играть... и заявил, что не будет ходить в школу до следующего года, а потом пойдет вместе со мной в первый класс. Ха... Мама растерялась. Думаю, она не могла понять, надо ли поощрять такую лояльность или пресечь наглую попытку откосить от учебы на год. В итоге она сходила поговорить с директрисой, и все кончилось тем, что я пошел в школу на год раньше.

Вообще, я всегда был слишком эгоистичным. Вот, скажем, когда Эдварду пришла в голову та идея... черт возьми, с каким энтузиазмом я ее принял! Я поверил ему сразу и полностью, и, хотя потом мне часто приходило в голову, что все это может быть здорово опасно, и еще неизвестно к чему приведет, я не сделал ни одной настоящей попытки отговорить Эдварда. Потому что я и не хотел его отговаривать. А ведь я бы мог. Если бы я встал в решительную оппозицию, если бы я заявил, что ему придется делать это одному... хотя нет, тут бы он сразу раскусил, что я блефую — я ни за что бы не бросил его одного. Но ведь мне даже и в голову не пришло хотя бы попытаться активно протестовать! А уж по крайней мере я мог бы настоять на дальнейших вычислениях, на более тщательной подготовке... ведь настоял же тогда, что мы должны найти учителя! Кто знает, как бы все могло повернуться... вероятно, Эдвард сейчас был бы здесь, со мной. А так... я не помню точно, что произошло, но мне сказали, что наш эксперимент оказался слишком успешным. Вроде как мы оживили нечто, что не было нашей мамой, и даже человеком вообще, Эдвард потерял ногу, а я погиб... но потом Эдвард каким-то образом привязал мою душу к старинным доспехам, потеряв на этом еще и правую руку, и я так даже жил целых пять лет... Ужас! Невозможно представить. Я был доспехами?! С одной стороны, мне не слишком-то хочется это вспоминать, с другой, напротив, очень хочется вспомнить — чудные, должно быть, ощущения. Но вот то, что у Эдварда теперь протезы... и опять же, из-за меня.... И вдобавок я все это забыл, как не было!

В общем... если Эдвард сделал все это... если он действительно вернул меня к жизни, а потом поставил себе целью вернуть мне еще и тело, и раз уж он добился этого... он просто не мог умереть! И он не мог умереть, потому что знал, что я буду так отчаянно скучать по нему!

Это странно... Мы всегда были вместе, сколько я себя помню. Последнее впечатление из той, прошлой жизни, это его лицо, перепачканное мелом, и счастливый голос: "Все расчеты выверены до запятой! Я уверен, у нас получится!" А потом я вдруг открыл глаза в какой-то светлой, незнакомой комнате. Я лежал на кровати... как сейчас помню, что очень удивился, почему лежу, хотя только что стоял. А потом я услышал незнакомый голос, зовущий меня по имени.

Незнакомая смуглая девушка в светлом платье подошла ко мне, спросила, в порядке ли я и не хочу ли пить. Я спросил у нее, где Эдвард. У нее вдруг стало очень ласковое лицо, и она сказала:

— Он не... здесь.

И я понял, что случилось что-то плохое. Желая оттянуть это плохое, я спросил:

— Кто вы?..

— Ал, ты не помнишь меня?.. — спросила она удивленно. — Я Роза, Роза из Лиора! Эдвард спас и меня, и ребенка.

— Какого ребенка?.. Почему вас надо было спасать?.. И где мой брат?..

— Ох, ты ничего не помнишь! Совсем ничего! — кажется, у нее на глаза стали наворачиваться слезы, и с холодом в сердце я понял: случилось что-то не просто очень плохое, случилась просто катастрофа.

— Роза, скажите, вы не знаете... наша мама... — я не хотел произносить слова "ожила", потому что ведь вообще-то то, что мы делали, было запрещено законом, но Роза все сразу поняла, и покачала головой.

— Она... мертва, Альфонс. И с тех пор прошло пять лет, как вы пытались... И Эдвард... он... в общем, тела мы не нашли, так что...

До сих пор помню, каким ужасным, пустым и холодным показался мне мир в те минуты. Полностью один. Последний из Элриков. Я почувствовал холод в груди, отвратительный такой холод, от которого не хочется жить. Но Роза не утирала слез, и глядя на нее, я сказал себе, что не буду плакать. Брат бы не плакал. И потом... ведь тела не нашли! Может быть, это какая-то ошибка?.. Я ведь не знаю, что же там произошло!..

Но тогда я был так сбит с толку, расстроен, да еще этот совершенно незнакомый военный госпиталь, и Уинри... Она приехала буквально через пару часов: как выяснилось, я тогда почти сутки пролежал без сознания, и ее успели вызвать из Ризенбурга. Это было вообще жутко: вошла красивая девушка, очень похожая на тетю Сару, только с голубыми глазами... и я знал, что это была та самая Уинри, которая буквально вчера — на моей памяти — порезала палец, когда пыталась приготовить мое любимое мясо с луком. Бабушка отругала ее за то, что она без спросу взяла большой нож, который был для нее еще тяжел, и Уинри сидела на кухне и дулась...

Когда вошла, эта девушка кинулась меня обнимать, и мне стало неловко: если бы меня обнимала Уинри, это было бы нормально, а совершенно посторонняя "тетенька"... За пять лет люди меняются так сильно, особенно девчонки! Теперь, пожалуй, даже Эдвард не решился бы потаскать ее за волосы или закинуть ее любимый гаечный ключ в крапиву позади мастерской. Впрочем, он и так уже года два ничего подобного не делал...

Но все-таки это была Уинри, и от нее пахло домом... то есть, в основном, мастерской Рокбеллов: дезинфекцией, машинным маслом и луговыми цветами. И еще... она тоже верила, что брат жив! Нет... не так. Она не верила, что он мертв. Когда она говорила о нем, у нее дрожал голос... очень слабо, потому что она пыталась это скрыть — а девушка, которая давным-давно была моей Уинри, умела владеть собой — но я вдруг понял: она любит брата. Любит совсем по-другому, чем я, но тоже очень сильно. Я вспомнил, как мы с Эдом года три назад подрались за то, кто женится на ней, и вспомнил, что я выиграл... узнай я что-то такое тогда, я стал бы жутко ревновать, и мы подрались бы снова. Но ко взрослой Уинри, конечно, я ревновать не мог... а та девочка показалась теперь вдруг такой далекой и нереальной, как будто из сказки или из сна.

Мне все-таки удалось собрать по кусочкам хотя бы общую картину того, что произошло за эти пять лет — о нет, я по-прежнему ничего не вспомнил, и не то чтобы все так горели желанием мне все рассказывать (да, как я понял, многое вообще знали только мы с братом), но кое-что им сказать все же пришлось, а что-то я домыслил... достаточно, чтобы твердо решить: я должен найти брата. Найти и вернуть его домой во что бы то ни стало. Не только потому, что мне плохо без него, а ему, вероятно, плохо без меня, где бы он ни был... еще и потому, что это мой долг. Я очень виноват перед ним. Ведь, как ни крути, если бы не я...

Иногда — нечасто, но все-таки, — мне снятся кошмары: я нахожу Эдварда, а он винит меня за все, что случилось. И не может простить, что из-за меня ему пришлось пройти через все то, через что он прошел. Возможно... возможно, он даже ушел специально, потому что не хотел больше меня видеть...

Но даже если и так... даже если он скажет мне что-то такое, и отвернется... я должен услышать это от него.

Вот. Эдвард не мог погибнуть, потому что я не могу не найти его.

Лиор встретил прибывающий поезд поначалу безразлично: только несколько станционных служителей, предвкушая заслуженный ночной отдых, лениво двинулись к составу. Поезд был последний в этот день, и отправиться назад должен был только поутру. Так что можно было не спеша провести все работы по обслуживанию и спокойно отправиться кто по домам, а кто на неторопливое ночное дежурство, с обязательными картами, закипающим на печке чайником, неторопливыми разговорами и вздремыванием на продавленной раскладушке по очереди с напарником. Однако этим немудрящим планам служащих лиорского вокзала не суждено было сбыться.

Не успели колеса поезда перестать вращаться, как из дверей вокзала на перрон внезапно повалила толпа военных. Растерянная дежурная попыталась сунуться им наперерез, но напарница удержала ее за рукав.

— Стой, дура, куда прешь! — фыркнула она ей. — Это из Столицы вояки, всю неделю прибывали, кто на дрезине, кто на чем, и по домам расселялись!

— Зачем, Лиз?.. — спросила потрясенная железнодорожница.

— Да почем я знаю, Мэри! Мятеж, наверное, подавлять. Слышала, эсеры по всей стране шныряют, они да еще шпионы с севера.

— Так у нас тут и есть север!

— Дура ты, как есть, дура! Не с того севера, а с того, который заграничный! Уже все в городе знают, кроме тебя!

Мистер Гибсон, начальник смены, отозвал всех, потому что ничем невозможно было заниматься: военные оцепили перрон и выводили из поезда под конвоем таких же военных, только выглядевших чуть более потрепанно... да и то кто как. Железнодорожники топтались в отдалении и вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть что-то из-за оцепления.

— Ух ты, глядь, — это локтем под ребра Мэри толкнула Лиз, обладавшая кроме способности собирать нужные сплетни еще и орлиным зрением,. — А начальница-то у них суровая! Полковница... нет, подполковница... Слушь, она моложе тебя, а как раскомандовалась! Глазищи так и сверкают!.. Ты глянь! И с ними мальчонка какой-то! Симпатичный... тоже, что ли, преступник?.. Или сынок чей-то?.. Бесстыжие, ребенка с собой потащили!

— Да ну, врешь ребенка! Небось просто кто-то с поезда, — Мэри, бывшая чуть ниже ростом и грузнее приятельницы, поднялась на цыпочки, пытаясь высмотреть диковинку.

— Да какое с поезда, говорю же, с ними он! Только что с подполковницей о чем-то говорил... О, глядь, Мэри, пулемет тащат! Настоящий пулемет!

В тот же момент Мэри схватилась одной рукой за сердце, другой рукой за рукав Лиз.

— Лиз... — прошептала она. — Пойдем отсюда.

— Да ты что, только самое интересное...

— Я сказала, пойдем! — прошипела она таким тоном, что Лиз не стала возражать и покорно проследовала за ней, отмахнувшись только от Гибсона, который попытался поймать ее за рукав.

— Ты чего, Мэри?. — спросила Лиз, когда они зашли в подсобку.

— Тикать отсюда надо! — зло сказала Мэри. — Лучше из города!

— К-куда... почему...

— Эх, Лиз, ты ишваритка, ты не знаешь... а я тут жила, когда еще старый Лиор стоял... в километре была автобусная станция, не было тогда еще железной дороги, ее потом, во время Малой Гражданской подвели... уходить надо! Этот мальчик — порождение дьявола! И не растет!

— О чем ты, Мэри?.. Т-ты чего?.. Ты ж неверующая!

— Кто его знает, все там будем! — Мэри фанатично перекрестилась. — Он тут устроил ад, понимаешь?.. Три года назад... и потом два года назад... когда он появился... была резня... они убивали прямо на улицах... он такой же! В точности такой же, как был! И змея на плаще! Дьявольский знак! Ад кромешный! Ты, Лиз, как хочешь, а я своего мужика и пацанов в охапку, и только меня здесь и видели! Ну?.. Если что, поехали с нами!

— Я тоже видела ад, Мэри, — полные, болтливые губы Лиз внезапно отвердели, морщины на еще нестаром, в общем, лице, обозначились четче. — И я не собираюсь больше бросать свой дом и нажитое добро. Хотя ничего хорошего от этих военных не жди, но у меня тут есть работа, которую ишваритке невероятно трудно было заполучить!. И я ее буду делать. До зарплаты два дня осталось!

С этими словами она решительно хлопнула дверью каморки, возвращаясь на перрон.

— Ну и как хочешь! Подруга, тоже мне! — Мэри вздернула кругленький носик картошкой и вышла через дверь, ведущую на улицу. У нее муж должен был получить зарплату как раз сегодня, и она рассчитывала, что этого хватит им всем добраться если не до Столицы, то до Вэст-Сити, откуда ее муж был родом. Второй раз ей не хотелось бежать из города по подземным туннелям, и чтобы военные преследовали ее по пятам. Нет, сэр! Этого не будет. А жареным пахнет, это уж точно.

— Черт бы забрал этого мальчишку и всю его родню! — суеверно бормотала она себя под нос.

Глава 6. "Солнечная поляна"