Кто поверит эху? - Часть 1

— Я здесь, — обронил Энори. — Какова будет ваша воля?

— Ты знаешь, что вернулся мой брат. Он займется делами мира, пока я занимаюсь охраной и делами войны.

— Хорошо. Но мира здесь все меньше, — заметил Энори вскользь, и Кэраи отследил тот же изучающий взгляд, что и раньше. А брат был погружен в свои мысли, он раскладывал на столе карту, пальцем очертил круг:

— Есть еще одно дело. Я хочу отстроить заново заставу Анка, вот здесь. Из Столицы передали, что границы велено укрепить, будто я не занимаюсь только этим. Но та застава издавна считалась местом нечистым — люди умирали от мора. Я хочу знать, стоит ли восстанавливать старые стены — или стать восточней? Отстроенная на прежнем месте, застава захлопнет ворота в ущелье! А рядом — только притворит дверь.

— Мне бы стоило побывать там, — сказал Энори, поглядывая на старшего Таэну исподволь.

— Поедешь завтра. Можешь идти, ты свободен...Что-то еще?

— Сегодня мы встретили похоронную процессию... Крестьяне уверены, что в окрестностях Осорэи появилась нежить, — Кэраи заметил, как недовольная морщина прорезала лоб генерала, а юноша спросил: — Это вас не волнует?

— В деревнях любят дрожать от страха!

— Вам известно про тори-ай? Ими становятся самоубийцы, желающие обрести власть и вечную жизнь...

— Не пересказывай мне старушечьи байки!

— Может быть, ваш гонец однажды не доберется до крепости? Тогда скажете — вражеская стрела? А если его голову найдут после в овраге, а тела не отыщут вовсе?

— От меня-то ты чего хочешь?! — не выдержал генерал.

— Ничего... Если вы не верите "байкам", господин Тагари Таэна.

— Ну, довольно.

— На страхе держится многое, вам ли не знать... но никакая сила не сдержит народ, который боится неведомого.

— Хорошо, я направлю туда людей. Они все проверят...

— И отыщут разбойников, это наверняка дело их рук, — сказал Кэраи. Энори промолчал, вновь посмотрев на него очень пристально. Слегка поклонился и вышел.

— Этого я и боялся, — вздохнул Кэраи, когда стихли легкие шаги. — Нежить, проклятые крепости...

— Не суди о том, чего не понимаешь.

— Ты будешь искать убийц, или развешивать амулеты?

— Мои люди прочесывают все уголки Хинаи в поисках разбойников. Но в те места завтра отправятся еще стражи.

— А что насчет заставы? Ты всерьез намерен...

— Да!

— Поступишь так, как он скажет?

— Посмотрим... Не делай такое лицо.

— Он просто потрясающе дерзок, — задумчиво отметил Кэраи. — Обратился к тебе по имени... Во дворце бы с него три шкуры сняли.

— Да брось. Тут не дворец. Бывает, промахивается — он же дитя леса.

— Давно не дитя. Пора бы выучить этикет...

**

Солнце клонилось к закату, мягкая дымка разлилась в воздухе. Было еще светло, но вот-вот и начнет смеркаться. Несколько всадников в бежево-коричневой форме стражей округа друг за другом проскакали по лесной тропке, едва не задевая разросшиеся над ней ветви.

Человек с нашивкой десятника на рукаве и головной повязке ехал последним. Форма и сосредоточенность, а также лесной полумрак делали его старше, но стоило выехать на открытое место, — внизу расстилались заливные луга, покрытые сиреневыми цветами — как суровая озабоченность покинула всадника. Он остановил коня, рассматривая пестрый травяной ковер.

Было ему лет двадцать. Открытые, приятные черты, а глаза по контрасту с темной полосой ткани на лбу казались вызывающе светлыми.

— Эй, полководец! — товарищ, спускаясь с холма, с теплой насмешкой окликнул его, затем громко свистнул. Только тогда молодой всадник очнулся и поскакал за другими.

Сын мелкого торговца тканью, Лиани Айта в четырнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился пока лишь до командира десятки, но вскоре мог быть повышен в звании. Тепло вспоминал свою большую семью — родителей, сестер и братьев, которых давно не видел; вот и сиреневые цветы напомнили те, что росли за воротами.

А сейчас земельные стражники впятером объезжали окрестности, расспрашивали местных, искали следы бандитов, убивших тут двоих человек; то было не первое преступление разбойничьей шайки.

Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев — не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о простой сытой и устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату — занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из здешних умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина в розово-черном, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти — рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, но с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.

— Никого, — негромко сказала женщина. — Я боюсь, сегодня путников не дождемся.

— Что ж... — мужчина повернулся к жене, но не успел договорить, услышал, как скачут лошади.

Всадники не ожидали зрелища, которое предстало их глазам. На небольшой красивый дом смотрели, словно тот возник прямо из воздуха.

— Это еще что за новости? — растерянно произнес один из стражников.

— Тут развалины были, — подъехал к нему другой.

— Что ж, посмотрим, — Лиани тронул повод.

Они приблизились к дому, объехали его по периметру — невысокий деревянный забор, покрытый красным лаком, ворота, за которыми виднелись аккуратно выбеленные стены. Первый стражник снова присвистнул.

— Надо же, прям как в городе. Красотища.

— Эй, хозяева! — крикнул Лиани, оставаясь в седле.

Ворота распахнулись в тот же миг. Открывший их человек поклонился; выглядел он озадаченным, но в себе уверенным.

— Господа, чем обязан?

— Мы ищем разбойников. Кто вы такие?

— Переселенцы из провинции Сима. Живем теперь здесь, — несмотря на форму стражников, молодой мужчина смотрел на них, явно испытывая сомнения. Лиани показал медную пластину с отчеканенным знаком — символ своих полномочий.

— Простите нас за вторжение и позвольте осмотреть дом.

— Сделайте милость, — сказал хозяин с видимой неохотой. — Может, отдохнете у нас?

— Это вряд ли...

Всадники спешились.

— Посмотрите там, — кивнул Лиани двоим спутникам на двор, а с оставшимися двумя вошел в дом. Навстречу им поспешила хозяйка, растерянно улыбаясь, поправляя прядки на висках и подвески над ними.

Первый спутник остался у двери. Второй стражник, повыше, с лицом грубоватым, вошел, осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным узорным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:

— Неплохо...

— Что вы здесь делаете?

— Мой муж получил разрешение... — волнуясь, проговорила молодая женщина. — Он починил этот старый дом...

— У него золотые руки — здесь были одни развалины еще месяц назад.

— Как раз тогда мы и переселились. Нам помогли родичи, теперь они покинули этот округ.

— На что вы живете? И сколько вас?

— Еще трое слуг, они в отлучке. Мы намерены заняться торговлей лекарствами...

— Бумага у вас есть?

— Конечно, — мужчина с поклоном передал лист. Почерк у писавшего был мелкий, уверенный, изощренные знаки вышли похожими на жуков. — Вот разрешения жить здесь, изготавливать снадобья и торговать.

— Не нравится мне это, — всмотревшись, отметил высокий стражник. — Командир, возьмем бумаги с собой.

— Но... — подала голос женщина. Она больше прежнего волновалась, сложив у груди руки с тонкими, фарфорово-хрупкими с виду пальцами.

— Если они в порядке, вернем через несколько дней. До тех пор никто вас не побеспокоит, — сказал Лиани. Затем стражники покинули дом.

Глава 4

— И черные блестящие крыши вдалеке — храм Тао-До, "Под защитой скал", — чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки

— Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, — вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.

— На скалах, — кивнула рассказчица. — Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун — вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, — продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.

— Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, — сказала вышивальщица. — А ты в это веришь?

— Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!

— Ох, Тайлин, ты... — вторая девушка тоже не удержалась от смеха.

— Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места — холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.

...В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку — любопытную, с шелковистой длинной шерсткой — замершую среди ветвей.

А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами — и тепло ночами, и мягко.

Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.

— Поговори со мной, — велела Тайлин. — Нээле, не будь скучной.

— О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, — улыбнулась вышивальщица.

— Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, — Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:

— А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника... и украшали их вышивкой на тот же манер...

— Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, — сказала чернокосая девушка. — Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты — о, я сумею себя показать!

Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.

В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя — не то дикая лесная собака, не то лисица — с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.

— Придорожное святилище, — пояснил девушкам один из слуг. — Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.

— Какое-то оно... грустное, — заметила Нээле. — За ними тут не следят?

— Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.

— Мы пойдем, — решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.

Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.

— Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, — на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.

— Не пойду, — кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.

— Госпожа, не стоило бы пренебрегать... — вступил старший из слуг. — Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же... Я мог бы вас донести, а другой — вашу подругу.

— И все же — ты помолчал бы, — Тайлин вскинула подбородок. — Мы едем дальше.

Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.

Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.

В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе — только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно — Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.

...До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого — трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.

— Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? — спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.

— Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, — сверкнула белыми зубками Тайлин.

— Ахэрээну... — произнесла Нээле, — Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.

— О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?

— А ничего. Я почти ничего не знаю про них, — сказала вышивальщица. — Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере... — она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: — Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.