Арина

Спать слегли вперемешку — сил не было разбирать, кто, да как и куда, благо пол из настила оструганного. Осип кинул лишь травяной свой настил и ютись не горюй. Периной показалось житьё девкам двум после леса бродяжьего, да после тревожкого вечеру. Аришка проснулась навдруг от щекотки и сильной уж пряности. Так и есть: всё проспала, поди! Солнце в окна вкрадается, лесовик на боку ожимает уже Пелашку-то глупую, дует под зад ей засов свой на крепкую. Пелашка лишь поохивала, помурывая в спросоне блаженной ищо заходясь, а волоснёй-то своей меховой, не глядючи, прямо Аришке под нос и утыкивалась. "Колючая!", Аришка со смехом серчать на неё, да давай подаваться наверх, целоваться с хозяйкой мехов. Сладка показалась Пелашка ей сонная, опосля-то пизды. Ну та скоро уж выохалась вся, протянула ноги, потягиваясь, да жопой и затрясла вся от случившейся радости — вновь девке вконец повезло, обессилела вдрызг поутру. Аришке же перепало с подробностью: Осип влил весь свой утренний сбор ей в пизду, да так, что краями текло и по мохнатым её усам.

Тут Пелашка-то и спросталась тревожиться: "Ой ведь горюшко нам! Барыня засечёт! Не поспеть и уже совсем теперь в срок! Дядичка-дядичка, где у вас тут Кемаровка-лес стоит? Нам ведь лыко драть..." "Лыко драть?", лесовик и задумался. Сел, штаны нацепил, трубку резную набил, что засмотришься — пустил дым в потолок. "А зовут-то тебя как, дерилыка напрасная?", наконец-то обмолвился. "Пелагеей Савелишевой кличут... Или Пелашкою барыня...", глазами захлопала деваха ему, "Да что, дядичка, лес-то где?" "Лес-то?.. Лес — на пизде...", Осип в думе какой-то был весь, что девах словно и не замечал. "А ты знаешь чего, Пелагея Савелишева?", очнулся вдруг. "Чего, дядичка?", Пелашка в ответ. "А ведь ты Пелагея — красавица! Больно люба с порога пришлась мне вчера, как ещё за подругонькой пряталась. Я тебя видно в жёны возьму на какой-нибудь год, не то два! Станешь лесом жить у меня? Да в деревню мотать, а то некому?" "Как же, дядичка?", Пелашка и глаза на лоб, "Да ведь барыня!.. Мы по лыко... Потерялись лишь... Вот..." "К барыне я слово знаю", говорит лесовик, "Подругонька-то и снесёт, барыня, чай, не осердится, уж не боись. А меня, будешь знать, Осипом кличут как что. Ну — полезешь ещё раз на хуй?" "Ну уж что вы! И как же так? Я ведь вам не какая презиновая! Поустала уж..."

Так и осталась Пелашка замужем за лесовиком внечай. А Аришке до барыни. Да со странностями лыка взамест: дал ей лесовой Осип-друг туесок, наказал передать его барыне, а лыка, сказал, не дери — барыня спустит, мол. Вывел Аришку на тропы хожие сам, да пока провожал, то Аришка всё ж выведала. "Одного всё никак не пойму, говорит, Осип, как же складно так у тебя кошечка под гармошку с собачкой танцуют? Ты колдун?" "Эх и был бы я знатный колдун", ей Осип и говорит, "когда не был бы старый пердун!" Тут же что и утвердил на весь лес Аришке в конфуз. "А до танцев што, так пока не видал. Полкан тоже вот, старый мудак. Я иму говорю — ты мне што? Когда ты был весь мой и трёх лет, я тогда хоть понять мог, а так? Ведь тебе же в обед уже сто с лишком гаркнет уж, а? А ты хвост всё, как тот дуралей, всё не можешь впоймать! Отчего? Полкаша — ему — ты бы гавкнул, собака, хоть раз! За всю жизнь... А он мне — "Чё мне лаять? Я волк!" От такая пизда... Одна Маханька умница. Уж как изловит всех блох, так тогда и комар ей блоха. Приноровилась, вишь, по ночам-то гонять мошкару. Хозяюшка..." Что поймёшь тут? Что не поймёшь? Так и осталось Аришке подумать что. А как пошли тропы такие уж, что ей ведомы были, так лесовик и совсем пропал.

Идёт Аришка, лес весенний, да солнечный зелёной стеной вокруг звенит, а у ней всё ж тревожится нутрь — что там тот туесок, когда барыня нагладит, поди, охвосткой-то Аришке весь белый зад, и за лыко, и за Пелашку утраченную в дальнем леске.

И предстала, вот, перед барыней. Стоит, только растерянность одна в ней есть и боле ништо. Барыня в вечер же подзаведёна была с чегось, осмотрела Аришку критически и "Пизда!", говорит, "Жопа к празднику, где носило тебя, да Пелашка где? На конюшне застряла опять, дура мягкая?" Так Аришка тут и созналась во всём. Как плутали в лесу, как на лесовика набрели, да забрал что лесовик-то Пелашку себе. А вам, барыня, вот туесок. И протягивает тот туесок, как какой-то случайный там хуй, вместо дела, которое надо бы. Барыня смолчала пока. Приняла туесок. Приоткрыла, рассматривает или может читает там что, если Осип-лесной вдруг как грамотный. Аришка же не жива ни мертва стоит — жопу строит к попорке готовящейся. "Ну, а что же сказал? Для чего берёт?", барыня спрашивает, не поймёшь — есть ли нет гроза в голосе. "Так сказал, што любовь!..", Аришка мнётся с одной ноги. "Любовь? Вот пиздюк!", барыня всё же огневалась, "Ведь себе же хотела уже окрутить эту дуру волоокую! Больно справна, да в чувства уж пошти што ввела меня..." "А когда барыня схочет огневаться, то велел сказать...", Аришка, совсем невесела, уткнула нос до долу. "Чего? Чего сказать велел? Говори уже, не перепутывай!", барыня в крик, но с весельем, Аришке-то неожиданным: неуж, не сердится? "Чтобнепизделатранда!..", на одном духу выпалила, робко подняв глаза на барыню, Аришка то, что заставлял особенно заучить, да не позабыть передать лесовик. Жопа Аришкина сжалась, как в два кулака, в диком ужасе. Барыня охнула, охнула раз ещё и в такой смех зашлась, что сиськи полуведёрные закачались, да затряслись, как два колокола на Камаринскую. "Вот же... вот же... же жопа-то бородатая!..", стонала барыня едва через смех, "Ну ужось... погодит-ко... доберусь, поди... сам пригласил, лешака бесстыдная..." "Барыня... А как же лыко-то?..", как уж поуспокоилась едва барыня, так Аришка напомнила, зная — лучше сама. "Ох-хо!..", барыня заглянула ещё раз в туесок, "Да какое там лыко, Ариш, дура ты, дура дурою! Я надолго теперь наплелась! Вот тебе лишь задача выходит лишь прежняя, паршивка ты этакая. Как выпустила из рук от меня такую пизду, так сама будешь сраку лизать мне опять. Что поделаешь? Залезай..." И барыня, непонятно с чего для Аришки совсем, так раздобрившаяся, завелась на постели своей, высвобождая девке место нагретое в пригласительную...

"Хлопка"

"— Двумя в руки ударь — ето шо?

— Хлопок!

— А одной?

— По заднице?"

"Ливерпульски студенты", малоросская синокомедия.

Уже в осень то дело было. Аришка сама и виновная: не удержала язык за бело зубками. Донесла в жарку ноченьку барыне на себя под веселье-то, про то как играла с Пелашкою в "барыньку".

"Ах ты драна каза!", барыня ей, как отржалось, да отвеселилось ей, "Так ты дура-то неумытая понабарствовалась над девахою почём зря? А сама обещалась, да смыкнулась? Негоже то!" И послала Аришку на деревню итти — вызнавать, на охоту идёт ли кто с мужиков. Побегла Аришка тогда ж, вернулась чуть свет: "Охрим с парей своим Поташком подаются до гусок на промысел..." "С ими вот и подёшь!", барыня ей, "Пусть доставят тебя до лесного мово, а там хай идут себе. А ты к Пелашке пойдёшь в услужение на три дня — вот тебе мой наказ! Ноги мыть, угождать, всяко радовать. Я сама в зиму уж соберусь до Осипки-то в гости, поди, так проведаю, как ты там пробыла. Да просыпала ли Пелашка плетей тебе за твоё у ней недослушание! Подавайсь ужо..." Так и вышло Аришке опять в лес идтить до лесовика.

Ну Охрим-то да Поташок его пари бойкие: к ним прибегла Аришка лишь, да обозвалась с заданием барыни в лес её провести, так обрадовались — мол, чего ж, веселей итти будет, а как же то, проведём, конечное. Да в пути бедну жопу Аришкину всю ошшупали, так дошли что пока обе уж половинки горят будто маковки. Им веселье же озорникам лишь — девку в пунца вгонять. Как лес знали охотники здорово, так под первый уж вечер и добрались, им чего, оно дело привычное. Лишь Аришкины ноги отваливаются, что невмочь.

Первым делом зустрел лесовик мужиков всем почтением — ледяной смоль первача обсудить. Не то и охота не охота же шь. Так пропали, почитай, мужики. Аришка же с Пелашкою к ним не стали привязываться: у Аришки ног нет — до кровати добраться бы и минуя стол, а Пелашка — лесная житель-хозяйка ведь, до вестей лишь через раз добирается. Так забралась к Аришке под бок: "Расскажи как чего!" Вот Аришка-то ей и поведала. Да не как там чего, а что барыня им наудумала. "Буду хлопкой тебе, Пелашенька глупая ты моя! Как помнишь если обещалась в ту ноченьку. Наказала барыня ноги мыть, да лютей угождать всяко разное мне тебе. Да сама ещё сказывалась, что тут о зиму будет с ревизией, когда я ей сама не всё выскажу..." "Ой-ёх! Да как же, Ариш? С меня баринка!", Пелашка напугана, как не ей будто "баринкой" быть, "Чем же я распоряжусь над тобой?" "Чем хотишь...", ей Аришка со вздохом — уж входит в вкус до на завтра игры, "Буду всю из тебя ублажать... Что лишь только удумаешь. Можно, барынька, вот к примеру тебе я скажу мне уж спать — ноги ломит-то! А ты мне что?" "Да спи, конечно! Чё — дура-то?", Пелашка смеяться в глаза. "Что дура, то дура, барынька!", Аришка ей, "Только негоже так. Ты должна говорить: что и спать тебе, Ришка, дура набитая! Лушше пятки чеши! Поняла?" "Ага... вроде как...", Пелашка озадачивается понемногу, "А ты всё же спи пока. Я, Ариш, эту ночь-то подумаю, так назнаю небось, што и как. Да с тебя, девка глупая, один рожон поди толку-то будет сейчас лишь чуть! Когда хари-то нет на тебе, так задремлешь ещё в пятки носом мне, а я ш-щекотки страх как боюс. Спи давай!" "Ох, спасибо же, милостива барынька! Ох, спасибо, Пелашенька!", Аришка тут же и в сон ушла. А Пелашка и впрямь призадумалась — как тут быть. Стоит только начать думать — дело верное. Уж удумала. Как подменили в утру.

Раньше всех подпрыгнула — я теперь! Все же спят ещё, как снурки. "Гоношись, племя босое!", возгласила им наперва для острастки. Мужики заворочались, заворчали в кудрявые бороды. Аришка рядом в продраты глаза глядит. "Сподымайсь охота! Проспишь зарево! Утки все улетят по домам!", всё, Пелашка — чисто скаженная. Осип сел на полу, как лохматый медведь: "Кенингсенский дворцовый переворот! Все при оружии?" "Ась?", ему Охрим головой под бок. "Што за утро тогда, как не толком спать!", на всю избу заревел лесовик, "Ты, Пелашка, што ли сбесилась со сна уже? Так скажи — успокоюсь тогда и дальше спать!" "Спать куды! Меня барыня "барынькой" указала быть над Аришкой моей, а вам на охоту ставать пошли уже!", как сумела повыяснила Пелагея забарствовавшая поутру, "Аришка, дрянька непутная, заправляйся быстрее ужось, да на руку верву вяжи: ты отныне до вечера собанька моя! Как у вас, мужики, со своею собанькой в охоту берут?" Мужики гоготать, да присаживаться, вместо дела штоб. Разгомонила без спору деваха их, што ни свет ни заря! Ну да взяли уж... Раз из собанькою. Собрались, только ружжа бы не позабыть, да и двинули в мокрый лес от росы солнце вместе стречать.

Осип всем объяснил, что на озерко, на озерко-то надо иттить. Там тех гусок сейчас — успей ставь карман, в ягдаташ прямо сами нападают! Благо озерко недалеко. Пелашка собаньку учить, как след брать если что, как стать в стойку, как куст обоссать. "Дура-дура ты глупая у меня ещё! Тебе это не раком стоять, коль на гуску идёшь. Раком только на ведмедя́ ходить можно, да и то лишь в сезон. Чай ебаться-то дура охотница, а к охоте хвост не прирос? Так научу! А ну ссы давай, покажи как умеешь, собанька аль нет?" "Барыня-барынька, пощади!", Аринка ей, "Ведь кругом мужики!" "Не мужики, а охотники!", Пелашка строга, "Поглядите, ребята, собанька-то моя голосом человечьим может уметь! Приседай, говорю, не терпи..." Делать нечего, задрала Аришка подол, раскорячилась прям на тропе, обступили её с Пелашкою мужики — себе тоже любуются на весёлу собаньку Пелашкину. Лишь чуть пустила струю хорошей коровою, как Охрим кричит: "Стой!" С перепугу поджалась и ждёт, смотрит на их, как они на её на лохматку раздвинуту. "Эт чего ж у тебя, Пелагея, сука собанька, аль што?", вопрошает Охрим, "На гусок сука дело последнее — напугать разве што!" "Да ты што, Охрим-друг, окромешился?", Пелашка ему в ответ на́пуска, "Кобель собанька-то чистопородный, я сук не держу!" "А чего ж тогда твой кобель", Осип враз поддержал, "ссыт по сучьему? Непорядок то — хуй о землю сотрёт!" "Э, и впрямь! Перепутал собанька мой чегось...", Пелашка задумалась и Аришку за вервь скорей дёрг: "Ссы, собанька, по правильному! Ногу вверх!" Так Аришка чуть не обоссалась из-за непривычности, как задрала ногу и ну кусты мочить. Было радости — хоть до озерка ещё не дошли, а то б переполошили почём зря его уть! Как отссалась похлопал по мокрой пизде её озорной Поташок: "Будет ласкова!"

До места пришли. Хде тут уток дают на прокорм семей? Разложили охоту уж. Охрим по кустам, Поташок по кустам, Пелашка с собанькою и та по кустам — куды будем стрелять? Осип — дело второе. На полянке воссел в травах, ждёт пока отстреляются, чтобы в трубку дымарь запустить. А пока так, на зорю уставился, поглядеть — взойдёт солнце, аль нет?

Вот Охрим в свой задул манок — кря, да кря. Рядом с Осипом Поташок в свой свистит. "Свисни в хуй!", ему Осип шёпот подсказывает, "Там небось тоже дыра ого-го! Утей налетит..." Поташок в серьёзку не ржёт — чай, не мал уже, не провесть. За ружжо уцепился и по небу все глаза: ну, как уже полетят! И пошли ни с того косяком прям на их гусок клин. Забабахало, што в кустах крайних справа не токмо собанька што, а и хозяйка её чуть не обоссала́сь. Ой, куды теперь уток нападало? "Пойду соберу!", Осип им, "Сидите уж, я примечал!" Ушёл.

Возвращаться когда: "Хто стрелял, оружейники? Напопада́ли ужось!" Глядь компания: а ён тянет с собой четверть добрую всё того первача, што и ночь им покой не давал! Как же? Хде? Все вопросы к нему. "Зарыл!", охнул Охрим в восторженности. "Да куда уж — зарыл! Стренуть метче не могете, так берите, што есть! Куда напопадали уж, так того и принёс. Ето же так, по пути поприплыли..." И вывалил ягдаташ гусок собранных — есть нажарить чего уже! Охота пошла.

Разложили костёр. Вмиг скумекали красату и привал. Довелось всем перекусить. "Эх, теперь бы кого поебать!", сладко потянулся себе Поташок. "Да кого же тут, друг, поебёшь?", рассудила Пелашка вразумную, "Разве што вот собаньку мою, тварь безмолвную? Становись, хлопка, раком! Ебать тебя время уже в самый раз! Вся охота соскучилась..." Аришка отерла руки наспех, подол на голову и до охоты кругом — полюбуйтеся вся! "Хараша эта яблонька!", навострился уж сразу Охрим, подойдя, да по жопе похлопывая. Хуй его оказался хитёр — закорючиной. Што Пелашка смотрела и жалилась даж, што не ей... Да иё уж саму, штоб не жалилась, Осип сунул к себе на прокорм: "На, полакомся!" Поташок потерялся же — што теперь же ему и ебать, как зачинщику, ведь не осталось чего. "Да ты дуй моей "барыньке" под подол, не сурмись!", Осип ржёт, "Чай утерпит по барской-то похоти!" Поташок и задул. Закачалась Пелашка вовсе внове для себя — сразу о двух. Да мужики не задержались в тот раз. Слезла — рот шире плеч, из пизды как узор тикёт, а саму раззадорило лишь. Куды деться, когда уже чокаются Осип чарками с Поташком. Влезла третьей меж них. "За охотку!" — и выпила всю до дна от краёв. Повело Пелашку хмелить. Глядь, ебут ведь "хлопку" её Аришку, собаньку негодную. "А лижи, а лижи, а лижи!", драла за волосья, мордой тыкая до сибе у пизду, девку распарившуюся под Охримовым хуем кривым. Аришка старалась уж. Языком и ныряла, и влизывалась, и целовала вовсю алу скоромницу. Пока не забрало уж и ту, даром што пьяна. Раскраснелась Пелашка, разохалась, коленями по воздуху забрала, да и повалилась так в дрожи на сторону — остывать. Охрим тоже вконец-то расправился. Вылил всё, да пошёл на нова заливать там, где чарки стучат.