Кирпичи 2.0

Пришлось исправляться. Я без запинок, без всех "э-э-э" и "ме-е-е", рассказал Степанычу истинную причину задержки проекта, что, как ни странно, его не удивило. Умудренный опытом мужик. Интересно, сколько таких человек сидело у него в кабинете и без зазрения совести подло сливало компромат на своих коллег? Хотя в моем случае это не подлость, а восстановление справедливости.

В дверь коротко постучали, потом на пороге появилась жизнерадостная Лидка. Юбка едва прикрывала роскошные бедра. Высокая грудь мерно колыхалась, светлые волосы собраны. Красивая, что уж там. Степаныч, похоже, был такого же мнения и с жадностью ее рассматривал.

Улыбка сползла с ее прелестного личика, а брови удивленно вскинулись вверх, когда она увидела меня.

— Михаил Степанович, вызывали? — севшим голосом спросила Фрайбергер.

— Да, Лидия, садись, — сухо сказал Степаныч. — Ты не хочешь внести кое-какие изменения в версию о причинах задержки проекта?

Лидка кинула на меня быстрый досадливый взгляд и села как прилежная ученица: ноги вместе, руки на коленях. Лишь впившиеся в ладони ногти выдавали волнение.

— Хочу, — вздохнула Лида. — Выполнение проекта задержано по моей вине. Резвей свою часть работы выполнил вовремя.

— Тогда будет справедливым снять штрафные санкции с Сергея и лишить бонуса тебя?

— Да, это будет справедливо.

— Хорошо. Заканчивайте проект.

Степаныч откинулся в кресле, показывая, что разговор закончен. Когда мы подходили к двери, сзади раздался его голос:

— А вы хорошо смотритесь вместе, ребята.

Лидка фыркнула, а я, обернувшись, увидел на лице заместителя директора лукавую улыбку.

По пути я попытался утешить Лидку:

— Да ладно, Лид, купишь себе на пару губных помад меньше, делов-то!

Лидка остановилась, потемневшими изумрудными глазами посмотрела на меня и сказала:

— Да па-ашо-ол ты-ы!

И побежала. Смешное это зрелище: девчонки вообще плохо бегают, а уж на каблуках...

В пятницу работать никому не хотелось. В отделе царило оживление: впереди насыщенный пятничный вечер и два выходных. По традиции, в пятницу гулять начинали в офисе. Я в таких мероприятиях участвовал всего пару раз, потому что приглашали, только когда денег не хватало. Я не отказывался и оставался, предпочитая дружеской беседе молча выпивать.

День прошел почти спокойно.

Правда, у Панченко заметно испортилась координация движений. Проще говоря, он с завидной регулярностью падал. Вроде идет человек — и вдруг на ровном месте спотыкается. Падая, он каждый раз извинялся.

Все объяснялось просто: он умудрялся натыкаться на неожиданно выставленные ноги коллег. Со стороны выглядело довольно мирно. Шел Панченко мимо Гараяна. Тот сосредоточенно глядел в монитор, раздевая в стрип-покере красивых "дэушэк". Потом Гараян зевнул, потянулся, его вытянутые ноги неожиданно оказались перед Панченко. Панченко упал. Никто не засмеялся, все сочувственно стали интересоваться, не больно ли ушибся Костик, как же его угораздило в пятый раз на том же месте, и вообще, не пора ли Костику менять работу, раз на него так плохо атмосферные изменения влияют?

Панченко покряхтел, отряхнулся и сообщил заинтересованным лицам, что с ним, Константином Панченко, все в порядке, а атмосферные изменения ему вообще побоку. И вообще он, Панченко, не смог уловить связи между атмосферными изменениями и работой.

Это продолжалось до тех пор, пока Костик, неся бокал с кофе, не кувыркнулся в очередной раз, расплескав все на Бородаенко. Саня взревел, как раненый слон, и начал материться. Костя Панченко узнал много новых слов. А потом пошел застирывать рубашку Бородаенко.

Когда же он вернулся, то скринсейвером у него стала фотография полового акта столь нетрадиционного, что даже Гараян покраснел. А еще кто-то поставил пароль на его компьютер.

Учитывая, что вчера Лидка зарезала Костино маркетинговое исследование, доходчиво объяснив, что первокурсники сделали бы лучше, чем он, Панченко впал в депрессию и отчаяние. Потому что на переработку отчета сроку у него — до вечера.

— Ребята, скажите пароль! — жалобно просил он.

— Слушай, не компостируй тут всем мозги, дался нам твой компьютер! Забыл, небось, свой пароль, а теперь ищешь причину, чтобы не работать, — сказал Саня.

— Да, Костя, помолчи, работать не даешь, с мысли сбиваешь, — попросил Гараян, сосредоточенно жуя бутерброд.

Зараза-Лидка делала большие глаза и показывала Панченко два жеста: стучала указательным пальцем по своим часам, потом проводила оттопыренным большим пальцем по горлу.

Остаток дня Костя передвигался, как слепой сапер на минном поле темной ночью. Ходил он осторожно, смотрел в пол и широко расставлял руки, как будто ограждая себя от нечистой силы. Потом ушел к дизайнерам, которые милостиво выделили ему один компьютер за мизерную цену в бутылку коньяка. Костя попытался сторговаться на шоколадку, но услышал резонный отказ от главаря дизайнеров и богини "Фотошопа" Милки:

— Панченко, "с меня шоколадка" — самая лживая фраза всех времен и народов. Никто и никогда еще не видел своими глазами ту самую обещанную шоколадку! Да и вообще, мы на диете. Тащи коньяк, и торопись, потому что предложение действительно только в течение часа!

А вечером Панченко, тихо ликуя, принес отчет и привел с собой трех девчонок с дизайнерского, включая Милку.

— Ребята, девчонки с нами хотят посидеть! — радостно выпалил он. — Вы не против?

— Мы? — уточнил Макс Кравцов, один из самых опытных и спокойных менеджеров отдела. Макс славился тем, что никогда не вмешивался и не был замешан ни в одном конфликте внутри компании. — Нет, Костик, мы только "за". Особенно учитывая, что сегодня ты всех угощаешь. Вы как, ребята?

— Да, Панченко, раскошеливайся! Сам с первой зарплаты обещал! — напомнил я.

— Не жмись, салага, — покровительственно вещал Бородаенко. — Мы жадных не любим. Мы любим нежадных!

— Да, Костя, жадным быть плохо, — подтвердил Левон Гараян. — Организм слабеет, зрение портится, вестибулярный аппарат тоже.

Костя помялся, но терять лицо перед девушками ему не хотелось. Тем более все сказано однозначно и предельно ясно.

— Да я что, я не отказываюсь, — промямлил Панченко. — Что брать-то?

Оживившись, народ начал перечислять необходимое для скромной офисной гулянки, а Костя, высунув язык, записывал.

Я же думал, что за эти два дня вроде бы ничего не изменилось, но почему-то настроение и ожидания у меня совсем другие, чем обычно.

Глава 6. Другая пятница

— Да достало все, Миха, понимаешь? Пытаешься всем угодить, никого не обидеть, в результате обижаешь только себя. Ну куда это годится? Вот и психанул.

Мы с Михой курили в туалете, пока у нас в отделе в полном разгаре была пятничная гулянка. Костя Панченко расстарался: приволок два тугих пакета с алкоголем, напитками и закуской. До нас доносились визг Милки Чердаклиной, потом бас Бородаенко и заразительный хохот Гараяна.

— Ох, старик, не поздно ли в твоем возрасте себя менять? — Миха глубоко затянулся сигаретой, выдохнул. — У меня, думаешь, жизнь лучше? Юриста все ненавидят. Сегодня прибегает продажник, Рашид из коммерческого. Вопит: "Где мой договор с компанией "Печки-лавочки"? Натравливает комдира — Семенов срывает нам продажу. Комдир летит к Степанычу. А тот знает же, что на мне еще сто двадцать два договора, и все нужны вчера...

— Может, помощник тебе нужен?

— Серег, да прошу я того помощника уже второй год, а толку? Степаныч обещает, на Кацюбу ссылается, Кацюба на финотдел кивает — не предусмотрено бюджетом. Да в задницу! — Миха сплюнул. — Знаешь, для меня жизнь делится на две части. Первая — офис и вся эта фигня, с ним связанная, с этими играми подковерными, подставами, фарсом и ложью. Это одна жизнь: сорок часов в неделю плюс еще двадцать на дорогу да за "здорово живешь" на переработки. Я с этой частью жизни давно разобрался: мне она неинтересна, но нужна, чтобы я мог полноценно проводить вторую. Ту, что мне нравится.

Миха хорошо поддал, и язык у него немного заплетался.

— А вторая часть? Играешь?

— Не только, Серега. Ты не знаешь, а я тебе скажу. Живу с родителями: они на пенсии, мать болеет, ей уход нужен. Ну да ладно, сестра помогает, она с дочкой после развода с нами живет. Прихожу домой с работы с такой радостью, ты б знал! Открываю дверь, а там уже Полинка встречает, племянница, радуется! На столе ужин: борщец со шкварками, отбивная свиная, картошечка жареная с грибами и луком...

Миха сглотнул слюну. Я — непроизвольно — тоже.

Между тем Миха продолжил:

— Прихожу с работы я поздно обычно, уже все поужинали, так что ем, потом читаю или разговариваю с домашними, делимся новостями. Потом включаю какой-нибудь сериал, сейчас вот "Во все тяжкие" смотрю, видел? Нет? Посмотри, там про одного учителя химии, он раком заболел и решил перед смертью семью обеспечить — стал варить наркоту...

— Посмотрю, — ответил я.

А сам подумал: "Когда бы успеть..."

Мы закурили по новой.

— Вот, а потом у меня игра, рейд, ну, ты в курсе — собираемся всем статиком и идем траить очередного босса. И вот там-то у меня полноценная жизнь, общение. Я с девчонкой там одной познакомился где-то полгода назад, Ульяной зовут. Она из Киева, правда, но это неважно. Главное — именно там я чувствую себя своим, ощущаю уважение, общение построено не на лжи. Живу я там, понимаешь? Дом, семья, книги, фильмы, сериалы, World of Warcraft и моя гильдия — вот это моя жизнь. А здесь... Здесь я существую.

— Понимаю, Мих. Еще как понимаю. Только у тебя есть жизнь в этой твоей второй части, а у меня и ее нет. Вся моя жизнь — сплошное существование. Сегодня с утра один урод-сосед ломился ко мне в дверь ногами, чтобы занять денег на опохмел! Для него это в порядке вещей, представь? И дело не в нем, а во мне: он же ни к кому больше так не ломится! А второй отправил меня выносить собственный мусор, представляешь?

— Ни фига себе, как это?

Я начал было рассказывать, но в туалет вломились Кравцов с Гараяном, распевая "Наша служба и опасна, и трудна". Так что мы с Михой ретировались.

— А помните, еще все вкладыши собирали? — мечтательно спросила Милка. — Love is...

— Что за вкладыши? — поинтересовался Костя.

— Эх ты, салага! Не знать, что такое вкладыши! — встрепенулся Бородаенко. — Ты сиську сосал, когда я, да и вся страна вплоть до пубертатного возраста впадала в экстаз при получении нового вкладыша. Были такие картинки, вложенные в упаковку жевательной резинки...

— Вкладыши! — перебил Саню Гараян. — Я Final-90 собирал, с футболистами. Помню, никак сборную ФРГ нигде не мог найти! Она только у Ашота была, моего двоюродного брата. Чего я ему только не предлагал за нее, даже целый не распакованный блок Final'а, а он только смеялся. Хотя сам Turbo собирал!

— Точно! — подтвердил Саня. — У нас сборные менялись на пять-шесть вкладышей с игроками. А сборную ФРГ я даже не видел.

— А мы "сотки" собирали, — вспомнила Лида. — Их еще фишками называли. Играли до умопомрачения.

Мы уже хорошо выпили, но домой никто не спешил. То, что принес Костя, давно закончилось, так что сходили и добавили. Николаич, правда, пытался качать права, грозился служебную записку накатать на всех "о распитии спиртных напитков", но его усадили, налили коньяку, поднесли бутерброд, и он, выпив и закусив, успокоился.

— Да я что, ребята, я ничего, работа такая: за порядком следить, я же к вам с душой... — говорил разомлевший Николаич, изредка бросая на меня настороженные взгляды.

— К нам с душой, и мы с душой, — очень тихо заметил я.

Мы сидели и вспоминали детство. Не все мы были коренными петербуржцами. Поэтому, находя что-то общее, радовались и начинали это оживленно обсуждать. Вспомнили Карлсона, капитана Блада, Алису Селезневу, морской бой и металлический конструктор, выжигатель по дереву и настольную игру "Менеджер", сборы металлолома и макулатуры, первые видеосалоны, воскресные диснеевские мультики по ОРТ, первые игровые приставки Dendy...

— Я тоже Turbo собирал, — вклинился Кравцов в вечер воспоминаний. — Мы еще постоянно в "хлопушку" играли, помните? Каждый клал по вкладышу в общую кучу, потом по очереди хлопали ладошкой, что перевернулось — твое.

— У нас отдельные хитрецы смачивали ладонь слюной, — добавила Милка. — Мы у таких конфисковали все и гнали взашей.

— Фигня ваши вкладыши, — вдруг сказал Саня, весело сверкнув глазами. — Хотите историю?

— Какую? — спросила Лидка.

— Историю про то, как я почти поехал в "Артек"!

— Что за "Артек"? — спросил Костя. — Лагерь какой-то?

Вел он себя весь вечер довольно тихо. Не развязно, как обычно, но чувствовалось: был доволен, что влился. Тем более первые тосты были за его первую зарплату с хорошими пожеланиями, и даже Миха Семенов расчувствовался и произнес трогательную речь о своей первой зарплате.

— Какой-то! — поучительно сказал Саня. — "Артек", Костя, — это как сейчас Куршевель, только для пионеров. Ну так что, будете слушать историю? Только сначала накатим. Костик, наливай.

— Будем, будем! — загомонили девочки.

Костя несколько неуклюже всем разлил. Чокнулись, выпили.

Начал Саня торжественно:

— Слушайте и не говорите, что не слышали историю юного Александра Витальевича Бородаенко о том, как рухнувший социалистический строй поломал его так прекрасно складывавшуюся карьеру филателиста. Случилось это в городке столь небольшом, что его название вам ничего не скажет, мои юные друзья. Было мне лет девять, и я собирал марки.

Костя хрюкнул. Я тоже едва сдержал улыбку: представил маленького девятилетнего вечно хмурого и всем недовольного Саню Бородаенко, с лупой склонившегося над альбомом с марками.

— Гусары, не ржать! У нас в школе тогда все марки собирали! Особо увлекшиеся даже ходили во Дворец пионеров в кружок филателии. Потом на переменах понтовались новыми марками: "Монгол Шуудан" или прекрасной коллекцией "живописи", которую фиг где купишь, кроме специального магазина "Филателия".

— У нас тоже такой был, — вспомнил я.

— Резвей, дальше будешь сам рассказывать, понял? Только перебей еще раз! — рассердился Саня.

Народ зашикал.

— Молчу, — улыбнулся я. — До смерти хочется дослушать до конца эту леденящую кровь историю!

— Итак, пока мои одноклассники наслаждались репродукциями картин Рафаэля и Микеланджело, я собирал "фауну": марки с изображениями животных. На этом-то меня и подловил один одноклассник — твой тезка, кстати, Резвей, — и заманил в этот самый кружок. "Только в кружке, — говорил Серега, — ты сможешь купить любую "фауну"! Даже кубинские марки!". Безмерно впечатленный такой перспективой, я тут же согласился. Кубинские марки были самыми клевыми — это вам любой советский школьник эпохи заката советской империи подтвердил бы!