— Оный отрок — не "дурнык"... В душе его непонятная мне тоска, тревога... хворь... Минется ли? Один Господь знает... Куда повернет: к добру или злу? Ко свету или ко тьме? Андрий, ты крещенный?

Крещенный ли я? Да, конечно же, нет!

В конце двадцать первого века, в западно-европейской части Конфедерации этому мало кто придавал значение. Да и не до того было матушке... Ее религия особо не волновала, в отличие от результатов очередного судебного иска... Кстати, я очень похож на отца — может, потому у меня с ней сложились столь прохладные отношения...

— Крещенный али нет? Да очнись же, говорю! Сие наложит печать...

Не глядя в лицо Феофану, словно признаваясь в чем-то постыдном, я отрицательно покачал головой.

— Окрестить тебя? Веру нашу приемлешь?

Теперь я согласно кивнул.

— Пути Господни неисповедимы... Во имя Отца, Сына и Святого Духа...

Церемония крещения растянулась на добрых полчаса. Я слушал Феофана — понимал и не очень, сосредотачивался и отвлекался, иногда в такт кивал, время от времени шморгал носом и поглядывал по сторонам. Словом, старался больше не прокалываться, вести себя как подобает "дурныку".

Похоже, дело шло к концу:

— Многие лета, многие лета,.. — протяжно пел поп, которому, похоже, я тоже порядком надоел.

Нарек он меня Андрием Найдой и повесил на шею медный крестик. Дал поцеловать большой серебряный крест.

— Ступай с Богом... А ты, Овсий, пригляди. Чует мое сердце, обузой тебе долго не будет...

Прежде чем мы отправились в "родные" Горбы, дед заглянул на кузню и в шинок.

Обратная дорога показалась длиннее. Может, потому, что вовсю палило солнце, а может, что шли медленно, вместе с односельчанами.

На меня по-прежнему внимания не обращали. Да и я особо к разговорам не прислушивался. Брел в самом конце процессии рядом с раскрасневшимся и тяжело дышащим после шинка Овсием, как раз за отставшими Наталкой и Петром.

— ...говорю, Стоцкий на тебя глаз положил! — повысил юноша голос.

— Остынь, Петре. Ему каждая третья припадает к сердцу! — отмахнулась девушка.

— К сердцу, не к сердцу, а ус ловко крутил...

— Лучше б помолчал!.. Сам-то, сам... как глазел на Улиту... Чуть шею не свернул... Разве что слюни не пускал... Как тот дурнык.

— Побойся Бога, Наталочко! Ты одна, звездочка, в сердце моем. А Улита, сама знаешь... Ведьма она. Ведьма! И краса ее колдовская... от черта.

— Тогда почему заглядываешься? Разве забыл, сколько душ загубила? В прошлом году Грыцько утопился... А до того... и вспоминать страшно... Так что смотри мне, пожалеешь...

— Ей Богу, Наталочко, не смотрел и смотреть не буду. А осенью пришлю сватов. Отец твой отдаст за меня?

Наталя залилась краской. Немного помолчала. Потом, раздраженно фыркнула:

— Отца боишься... А я? Обо мне забыл? Смотри, как бы я сама тебе гарбуза не подсунула...

Петро обиженно нахохлился. Наталка же, недовольно передернув плечами, пошла быстрее, догоняя оживленно беседовавшего с односельчанами отца.

Юноша, не желая размолвки, крикнул вслед:

— Сонечко, выходи вечером на вулыцю! Придешь?..

Девушка сделала вид, что не услышала.

Значит, в селе есть ведьма — и зовут ее Улита. Интересно взглянуть. Схожу-ка и я на эту "вулыцю".

Планы мои едва не нарушила нежданно-негаданно налетевшая вечерняя тучка. Немного погремела, просверкала молниями, брызнула слезой теплого дождя. Но гнавший ее ветерок быстро очистил небосклон. Будто и не было вовсе.

Смыв дорожную грязь и пот в бодрящей речной воде, наскоро перекусив куском "житнього хлиба з кысляком", поспешил к опушке прилегающего с одной стороны к Горбам леса. Здесь, на поляне, молодежь обычно жгла костры, собиралась на "вулыцю".

Ночное зрение особо не пригодилось. Путь освещала полная в своей красе Луна. Время чудес и оборотней. Не потому ли столь тоскливо на душе? Ведь я тоже в какой-то мере оборотень. Того и гляди завою.

Я остро ощутил одиночество и первозданную, непонятную безысходность. Непонятную, но не беспричинную. Ни здесь, ни там меня никто не любит и не ждет. Я всего лишь разменная монета, аргумент в споре "коллег". А Жаклин,.. малышка Жаклин? Не будет меня — появится новый подопытный кролик. Интересно, спит она со всеми? Сколько их было до меня? А сколько будет после?

От этих мыслей на душе и вовсе стало гадко. Лучше думать об Улите.

"Где ты, моя ведьма? Слышишь ли зов одинокого оборотня? Откликнись! Ау!.. Ау!.."

Как ни странно, но, похоже, ответ был. Пусть слабый, едва уловимый, но пришел. Даже интересно — первый телепатический контакт. Надо бы, ох, надо бы поближе с ней познакомиться. Глядишь, найдем общий язык.

Вначале я увидел свет костра, а уже затем послышались голоса. Близко подходить не стал, решил понаблюдать со стороны.

Возле огня собралось несколько человек. Две пары, обнявшись, стояли чуть поодаль, в темноте. Похоже, целовались.

Ожидаемой музыки и танцев не было. Пламя отбрасывало блики на молодые лица. Я видел стриженых "под горшок" парубков, венки и косы девчат. Слышались их тонкие, чистые голоса:"...сподобалась мени, сподобалась мени ота дивчынонька..."

Тоска с необычной остротой вновь резанула душу. Я больше не мог переносить одиночество... Не мог... и все тут...

Как спасение, долгожданный глоток живительной влаги путнику пустыни, прозвучал нежданный телепатический зов:

— Ну, где ж ты, мой сизокрылый голубь? Почему не идешь? Приди, приди же ко мне...

Улита... Она. Меня звала Улита... Куда идти, я уже знал. Словно сирена, ведьма навевала свою колдовскую песню.

"Иду, иду, милочка! Да только вряд ли я тебе по зубам".

Срезая путь, пошел прямо через лес. Звенящую в ушах тишину смели нарушить лишь оглушительно падавшие с листьев капли воды да трели сверчков иль цикад. Птицы сегодняшней ночью испуганно молчали, словно уже пожаловала преждевременная свекруха-осень. Несколько раз под ноги попадались испуганно "хрюкнувшие" ежи, мигом сворачивавшиеся в клубочки, растопыривая, выставляя наружу иголки.

Послышался лай собак. Близко Горбы. Мне же на другой конец села. Там, чуть в стороне, в небольшой низине, возле ручья, среди яблонь и слив притаилась хата Улиты.

Больше зова я не слышал. Да и ни к чему. С пути не собьюсь.

Миновал несколько неказистых, словно игрушечных, домишек.

Вот и едва заметная тропинка, ведущая вниз. Стоило приблизиться к дому Улиты, как до того громко лающий пес, умолк. Более того, испугано заскулив, трусливо ретировался в будку. Это хорошо, не станет мешать. Я знал, что колдунья не спит. Затаилась где-то рядом. Чувствует меня, ждет.

Так что там говорили инструкторы и эксперты. Помню, помню... Телепатия и контроль сознания — мое главное оружие. Сегодня опробую его на достойном противнике.

По-привычке, пренебрегая воротами, лихо перемахнул через тын.

— Дурныку, ты? Да неужто это ты?

"Молодыця" сидела на лаве под яблоней. В ее изумленном возгласе откровенно звучало разочарование:

— Таки ж ты! А я то надеялась... Вот уж, приворожила, привадила...

Поправила упавшую на глаза прядь волос цвета вороньего крыла. Они рвались на свободу, сдерживаемые костяным гребнем с золотистой окантовкой.

Вышитое бисером красно-черное платье, темно-вишневые крупные бусы — все было ей к лицу. Улита брезгливо морщила чуть-чуть курносый носик.

Она до сих пор считала себя ведущей, охотницей. Ожидала получить в сети принца, а попался Иванушка-дурачок. В план моей подготовки входили славянские сказки. Кстати, именно гуманитарный раздел был "хлебом" малышки Жаклин. Надеюсь, милая, сегодняшнее приключение тебе придется по вкусу. Ведь пока я здесь — мир "коллеги" видят моими глазами. И только в случае стабилизации альтернативной реальности, с помощью виртуального зонда.

Я ощутил, как у ведьмы на место разочарованию пришли раздражение и даже злость. Решила позабавиться.

— Что ж, дурныку, подходи, подходи поближе.

"Ничего, сейчас ты у меня повеселишься", — думал я, делая шаг навстречу.

Хотя заранее знал, что ничего плохого не сделаю. Разве... Ведь я ел, пил, спал, справлял естественную нужду... А вот женщины, уж не знаю по какому времяисчислению, у меня не было давненько. Однако это вряд ли можно считать "плохим". Дурнык и ведьма — чем не пара. Да и трепаться зря не станет — с одной стороны, подруг нет, а с другой — вроде и стыдно. Уверенности в том, что удастся ей заблокировать память, не было. Впрочем, как и во всем остальном...

— Ну, что вылупился как баран на новые ворота? Не про тебя товар. Зачем пришел? Слюну пускать? Так собирать не стану. Сейчас кликну хлопцев, враз научат, як через чужие тыны лазить...

Но делать это ведьма не собиралась, а вскоре и думать забыла...

— Ты меня звала, Улита? — сказал я полушепотом первую, связную в этом мире фразу, и внимательно посмотрел в ее карие глаза.

Вначале она думала, что мои слова ей послышались.

Зрачки расширились, алые губы вздрогнули и, приоткрывшись, обнажили ровные белые зубки. Глубоко вздохнув, замерла. Потом, взглядом впившись в мое лицо, выдохнула:

— Дурныку... То-то я смотрю на твои руки: чистые, нежные, как у пана... да и говоришь... чудно как-то...

— Ты меня звала, Улита? — не сводя с нее глаз, чуть погромче переспросил я.

— Кто ты, дурныку?

— Меня зовут Андрий...

— Так Феофан нарек. Знаю. Откуда ты взялся?... Андрий...

Страх в ее глазах понемногу сменился любопытством.

"Так-то, милочка! Чувствую наполовину ты уже моя! Дело будет". Стал навевать в подсознание желание и страсть. Честно говоря, особо и стараться не пришлось. Улита тоже истосковалась в одиночестве, ждала любви и ласки, как засыхающий бутон живительную влагу.

— Я — странник, Улита. Всего лишь странник. И несет меня ветер судьбы то вперед, то назад, то кружит на месте.

— Чудно говоришь. Непонятно совсем. Странник... Идешь — то куда?

— Куда иду? Да если б я знал! Скорее всего, туда, где вскоре будут вершиться судьбы этого мира.

Похоже, мои слова ее озадачили и насторожили.

— Мне тоже было видение, много крови и смертей... Все это будет?

— Да, Улита, будет... Но потом. Потом... Сейчас же...

Осторожно взял ее за руку. От моего прикосновения она встрепенулась, но руки не отняла.

Мы оба без лишних слов понимали, что случится дальше...

Обвив тонкую талию, притянул девушку к себе. Коснулся губами нежной кожи щеки, вдохнул аромат волос, утонул в сиянии карих глаз, в которых, как мне тогда казалось, отражались звезды.

— Нет! — остановила меня Улита. — Нет! Не нужно. Подожди...

Я непонимающе отстранился.

— Пошли в хату. Наймиты могут увидеть!

Тихо шагая вслед за ней, миновал порог, небольшую прихожую. Здесь, слава Богу, наклонять голову ни к чему.

Шли в полной темноте, пригодилось ночное зрение.

Полки с посудой, шкаф, вышивки, инкрустированное серебром оружие на стенах, и, наконец, настоящая кровать.

Сжав Улиту в объятиях, нырнул в мягкую пуховую перину...

Немного подумав, решил на зло Жаклин, так сказать для чистоты эксперимента, ночное зрение не отключать. Пусть порадуется малышка моим успехам. Платье затрещало под напором молодецкой страсти, брызнули красные вишни бус, или по-ихнему "намыста".

— Подожди, говорю, какой же ты шустрый, — вновь придержала Улита, сбрасывая дорогие одежды. Осталась в одной тонкой нательной рубахе. Подумав немного, скинула и ее.

В услугах нанотехнологии или косметохирургии, уж поверьте мне, она совершенно не нуждалась. Пусть не было эпилированных подмышек и лобка, мерцающей окантовки губ и сосков, светящихся разноцветными огоньками удлиненных ресниц, натурального золота волос и бриллиантов в мочках ушей, зато — сполна молодости, искренности и естественной красоты. Полузакрытые глаза, страстные, ищущие губы. Тело, пахнущее мускатным орехом. Шумное дыхание и легкий стон — то жалобный, то требовательно-настойчивый. Вздымающаяся упругая грудь, щекочущая огрубевшими сосками, плоский живот и раскрасневшиеся ягодицы. Стройные ноги, с необычной силой обвившиеся вокруг моего торса и не желавшие ни за что отпускать. Вновь и вновь подталкивающие навстречу жадно зовущему естеству. Впившиеся в спину ногти, дрожь в теле, выгнутая спина и гортанный стон, неудержимо рвущийся на волю через сжатые зубы...

Да, пожалуй, Жаклин "отдыхает"...

Улита лежала на моей груди и тихонько плакала. Она получила больше, чем даже смела мечтать. Да и я тоже, честно говоря, немного ошалел. Вместо расслабления, мысли в голове крутились, словно в калейдоскопе.

— Да что же это такое? Почему слезы несуществующей женщины столь горячи? Почему ее ласки столь приятны, аромат волос дурманит и чарует? Почему я так остро ощущаю ее тоску и принимаю к сердцу печаль. Ведь одиночество и непонимание — удел всех неординарных личностей. Но вряд ли это можно считать утешением.

Моя рука сама ее гладит, перебирает длинные шелковистые волосы.

— Андрию! Что будет с нами дальше? Знаешь? Ты со мной, наверно, не останешься? Уйдешь?

— Уйду, Улита... Я же говорил, что всего лишь странник. А ты...

— Не нужно! Лучше помолчи! Сегодня моя ночь...

Страстные уста вновь жадно ищут мои губы...

Горько про себя ухмыльнулся. Весь мой боевой арсенал — телепатия, навивание, контроль сознания — не пригодились. Там, где говорят уста и тела — пушки молчат. Парубков губила не Улита, а ее любовь: сладкая и дурманящая. Непостоянная и непостижимая натура колдуньи сводила их с ума, толкала на крайности...

Мы снова любили друг друга не менее страстно, чем в первый раз. Может, не столь поспешно и отчаянно, зато более чувственно и нежно...

Пропел петух, возвещая о том, что ночь любви миновала...

Улита подхватилась с постели. Накинула на разгоряченное тело нательную вышитую дорогими кружевами тонкую рубаху. Склонилась ко мне, испытующе заглянула в глаза, будто все еще сомневаясь, что все произошедшее не сон. Я же не мог оторвать восхищенного взора от упругих грудей, видневшихся в глубоком вырезе.

Поймав мой взгляд, густо зарделась. Прикрыла "декольте" рукой. Ночью за ней такой стеснительности вроде не наблюдалось.

— Вставай, Андрию. Накормлю тебя, заслужил.

Теперь пришла очередь краснеть мне. Вот уж не думал, что на такое способен. Одно слово — ведьма. Видать, этой ночью я "служил" ей исправно.

На столе появились: белый пшеничный хлеб, гречневая каша с куриной ножкой, сало, "глечык" со сметаной, огурцы и буряковый квас. По всему видать, что жила Улита не бедно.

— Не тебе мои доходы считать... — нежданно фыркнула она.

"Вот мерзавка, еще и мысли читает".

— Да Бог с тобой, Улита. Я и не собирался вовсе...

— Они кровью... щедро кровью окроплены...