Простые истории

— Кхм... Да, завтра. Но сегодня один кандидат выпал. Выступите вместо него?

По плану сейчас защита проекта, первый день. Репетиция будущего диплома.

Первый день — день отличников. А я так, второй эшелон. Если не третий.

— У вас же проект готов? — спросил Андреев.

— У меня плакаты не с собой.

Андреев вздохнул, сунул в рот трубку.

— Часа вам хватит?

Я прикинул. Рысью через Ленинский проспект, на остановку. На маршрутке двадцать минут до фотоателье, двадцать обратно. Дискета у меня с собой. Только вот там очередь, наверное, черт. Плакаты формата А1, распечатать нужно на плоттере. Какое слово интересное — плоттер. Плот-тер. Завораживающе.

— Да.

Я успел. Взмыленный, как рысак на скачках, я примчался в институт с плакатами, еще горячими после печати. Сашка Кротов, звезда нашего курса и мой друг, только что защитился. Пока я переводил дыхание, ребята развесили плакаты. Я выдохнул и шагнул в класс.

Комиссия сидела на стульях, смотрела на меня. Замдекана Попадько, элегантный как рояль, в дорогом костюме — даже отсюда я чувствовал холодноватый аромат его одеколона, профессор Браго, весь круглый, словно собранный из чугунных гирь, его галстук-слюнявчик знаменит на весь институт, как и его требовательный характер, профессор Тумайкин — добрый и мягкий, мы очень любили. Доцент Андреев стоял в стороне, прислонившись к приборной стойке, и покусывал трубку. Похоже, нервничал. Вокруг расположились зрители — мои одногруппники.

— Дима, вы готовы? — сказал Андреев. — Начинайте.

Я начал доклад.

Мне повезло, что из-за спешки я не успел испугаться. Слушали меня вежливо, но довольно равнодушно. Еще бы, думал я. После блестящего, наверняка, проекта Сашки Кротова... Эх.

Я закончил доклад, повернулся к комиссии, ожидая вопросов. "Десять минут позора, и ты инженер", шутили на курсе. Правда, до диплома еще надо дожить.

— Скажите, — начал Попадько вежливо, с легкой холодцой в голосе. Я мысленно приготовился к худшему. — Вот вы выбрали такой дорогой прибор, а датчики поставили простые "сапфиры". Почему?

К тому моменту мне эти "сапфиры" уже снились. До сих пор при слове "сапфир" мне представляется датчик давления в разрезе, а не сверкающие россыпи графа Монте-Кристо.

Но в тот момент все знания о "сапфирах" куда-то улетучились. Осталось только удивление.

— Так хорошие же датчики? — сказал я. — Пока вроде никто не жаловался...

Эффект оказался странный. Сокрушительный.

Простая фраза порвала зал.

Смеялись все. Даже элегантный Попадько. Смеялся великий и невыносимый Браго. Профессор Тумайкин закрыл глаза ладонью и хихикал.

И все изменилось.

Я поймал волну. Забрал внимание. Теперь они были мои.

Я фактически заново описывал проект, только теперь — по-другому. Это было путешествие в мир невероятных вертикальных сепараторов и их автоматического регулирования. В этом мире кипели страсти, и сталкивались потоки, добро и зло мелко сепарировались, а фракции разделялись. Это был Шекспир. Это был театр — как я понял намного позже, когда уже учился на актерском. Я играл на сцене. И даже не подозревал, что играю.

Вдохновение. Разойдясь, я схватил мел и начал рисовать на доске схемы и диаграммы.

— ...а раз характеристика датчика линейная...

— Как линейная? — встрепенулся Браго. Кажется, он сделал попытку вырваться из паутины моего обаяния. "Слышите вы меня, бандерлоги?"

— Все правильно, на этом интервале — может быть принята за линейную, — отрезал профессор Тумайкин. "Слышим, Каа". — Продолжайте, пожалуйста.

И я продолжал.

Когда я закончил, раздались аплодисменты. Я вышел из лаборатории, не чувствуя под собой ног. Меня поздравляли, хлопали по плечу. "Ну ты даешь", сказал кто-то. Я только помотал головой. Особое чувство. Полет. Ты легкий-легкий, а земля проносится где-то далеко внизу под твоими ногами. Словно ты человек с картины Марка Шагала. И вслед за тобой летит бесконечный, на все небо, лохматый шарф. Кайф.

Именно ради этого чувства актеры выходят на сцену.

Комиссия ушла. Доцент Андреев позвал всех в лабораторию, чтобы огласить итоги.

— Кротов — пять, отличный проект, отличные знания. Овчинников... — доцент помедлил, пожевал шкиперскую бородку. И добавил, с сомнением глядя на меня: — Овчинников пять. Понравился.

Кажется, в этот момент мне стоило что-то заподозрить...

* * *

=========

В качестве иллюстрации: Лоуренс Оливье в фильме "Гамлет" :)

9. Как я попал в актеры (часть 2)

Знаки были повсюду, но я их игнорировал. Кого боги хотят наказать, делают Врочеком.

Квартиру на двоих с Юркой Рюминым мы снимали в подъезде Тарковского, недалеко от Мосфильма. Каждый день я проходил мимо усатого изможденного профиля великого режиссера — и хотя бы раз задумался. От проходной Мосфильма к киоску на углу регулярно бегали за пивом и сигаретами робин-гуды и революционные матросы. Это было забавно, но я не представлял себя на их месте. Как-то раз в очереди за хлебом передо мной стояла актриса Елена Сафонова с сыном. Высокая и страшно худая. Я вспомнил, что французы назвали ее идеалом женской красоты, и подумал "ничего себе худая", надо маме рассказать (маме нравится фильм "Зимняя вишня"). Но даже мысли об актерской профессии у меня не возникло.

Хуже того. Хозяйка квартиры, что мы снимали, тоже оказалась непроста.

Мой отец был в Москве по делам. Мы поехали смотреть квартиру.

Я за день до этого подстригся налысо. И почему-то сильно понравился бабушке, хозяйке квартиры.

— В этом году был очень серьезный конкурс, — рассказывала она, сидя на кухне и помешивая ложечкой чай. — Набрали ребят, таких талантливых, неординарных... Прекрасные ребята!

Я кивал. "Конкурс? Курс? О чем это?"

Когда через два года я прослушивался во МХАТ, бабушка сидела в комиссии. Я как раз читал басню Крылова "Волк и ягненок" (НИКОГДА! Никогда не читайте на поступлении две басни: "Ворона и лисица" и "Волк и ягненок") и вдруг сообразил, кто это.

Мы оба сделали вид, что друг друга не узнали.

* * *

"Керосинка", 2000 год

— Прекрасно выглядите, — сказала доцент Гершкович.

— Спасибо, Юлия Борисовна.

Черный костюм я выбрал, чтобы он был в точности как у Джорджа Клуни в фильме "От заката до рассвета". Плюс белоснежная рубашка и бордовый галстук (отцовский). На меня весь троллейбус оглядывался, что есть, то есть. Вообще, наверное, нечасто видишь человека, который второй раз в жизни надел костюм.

— Дима, вы подготовили речь?

— Почти.

Я показал план. Я набросал его по пути в троллейбусе. Доцент Гершкович покачнулась, но устояла. Железная женщина.

— Ну меня же будут ругать, — протянула доцент Гершкович детским голосом. Это был ее способ впадать в панику. В этот момент ее лицо стало как у хорошей девочки, чей непослушный котенок разбил мамину чашку.

— Юлия Борисовна, честное слово, я справлюсь.

— Хорошо, Дима. Давайте порепетируем, пока есть время.

Я начал доклад — и сбился три раза подряд. Еще на вступлении.

Юлия Борисовна и это вынесла. Не зря я ее выбрал в дипломные руководители. Горжусь ей. Даже почти не побледнела.

Доцент Гершкович всегда очень аккуратно и интеллигентно выражала свои чувства. Вместо того, чтобы закричать: "Боже, мы все умрем!" и убежать, заламывая руки, она спросила:

— Дима, но почему вы записались первым?

Это правда. Первый день — день отличников. А теперь он начнется с меня. Сюрприз-сюрприз.

— Потому что мне завтра на армейские сборы.

— Профессор Браго, — осторожно начала Юлия Борисовна. — Очень любит задавать вопросы.

— Понятно, — сказал я. "И вопросы не по теме". Браго я три раза пересдавал экзамен. Каждый раз Браго атаковал меня десятками вопросов, пока не забирался в такие космические дали, что меня засасывала черная дыра невежества. Тогда Браго кивал и говорил: "Мда. Четверку я вам ставить не хочу, а пятерку вы не заработали" и отправлял меня на пересдачу. Я скрипел зубами. Четверки мне было бы вполне достаточно. В итоге в третий раз Браго принял экзамен — но поставил "удовлетворительно". Сложный человек.

Разозлившись, на следующем семестре я вызвался к нему писать курсовую. К невыносимому Браго из двух групп записались только двое — Сашка Кротов, монстр и сверхчеловек, и я. В первый раз я увидел Браго удивленным. В итоге за курсовую он поставил мне "отлично". Но это была железобетонная "пятерка", озаряемая вспышками сверхновых звезд...

— Главное, Дима, — сказала доцент Гершкович своим извиняющимся голосом. — Никогда не признавайтесь Бра... комиссии, что чего-то не знаете. Нужно всегда говорить, размышлять, искать ответ. В крайнем случае можно сказать: это не входило в задачи данной дипломной работы. Но это в самом крайнем случае. Понимаете?

Я кивнул.

— Ни пуха, ни пера, — сказала Гершкович, глядя на меня со всевозрастающей паникой.

— К черту!

Доцент Гершкович забралась в самый конец аудитории и сидела там тихо, как мышка. Я бродил у дверей, десятый раз проверял плакаты и вспоминал свою речь. И ни слова не мог припомнить.

Комиссия расселась. Главой комиссии был незнакомый мне седой профессор.

— Пожалуйста, можете начинать, — сказал он. Я выдохнул, представился...

И вдруг, неизвестно откуда, появились слова. Много слов — и в нужном порядке.

Я дошел до места, на котором три раза споткнулся до этого... и продолжил говорить гладко и уверенно. Мой голос окреп, речь лилась легко и свободно. Словно мое выступление было отполировано многочасовыми репетициями. Мгновенного щелчка, как в случае с проектом ("Вроде никто не жаловался"), не было, но появилось что-то другое. Контакт, драйв. И кураж.

Я говорил и чувствовал, как с каждым моим словом расцветает Юлия Борисовна.

Даже экономическая часть, которую я терпеть не мог, пролетела в один миг. Я договорил и поставил точку. Пришло время вопросов.

Я ответил на вопрос седого профессора, затем еще на чей-то... Но все знали, чего мы ждем. И я знал.

— У меня всего один вопрос, — сказал профессор Браго. В аудитории раздались сдавленные смешки. Профессор Браго недоуменно покрутил головой. И началось.

В 1952 году на Олимпиаде в Хельсинки молодой Евгений Браго стал серебряным призером по академической гребле ("восьмерка с рулевым"). Так что упорства ему было не занимать. Советская профессура к бою готова. Он атаковал меня вопросами то справа, то слева, то справа, то слева. Я сражался с олимпийским чемпионом. Его вопросы были похожи на мерные взмахи весла. И с каждым гребком он все дальше удалялся от темы моего диплома. Когда Браго забрался совсем уж в космические дали, я не подал вида. Я продолжал отвечать, плавно возвращая наш корабль в пределы Солнечной системы. Браго снова перебросил нас на десятки парсеков в бездну. Я снова вернулся к теме. Браго поднажал... Он задал какой-то совершенно зубодробительный вопрос. Я понял, что пропал, но все равно начал отвечать.

И вдруг с "камчатки" заговорила доцент Гершкович. Голос был звонкий и счастливый:

— Это не входило в задачу данной дипломной работы!

Браго нахмурился:

— Так бы сразу и сказали.

Но он уже понял, что проиграл.

Когда я вышел из аудитории, то оказался нарасхват. В студенческой среде есть такой феномен — байки ветерана. Если ты сдал сложный экзамен, ты уже аксакал, уникум, выживший на поле боя. И должен срочно передать опыт другим бойцам, чтобы они тоже могли пойти и выжить. Часа два я работал языком. И вот, когда все шло к подведению итогов, комиссия удалилась на совещание, я вдруг сообразил, что не сделал одну важную вещь. А времени почти не осталось...

Я побежал.

Иногда мне кажется, что мы с Форрестом Гампом похожи больше, чем мне хотелось бы.

Как назло, ближайший цветочный оказался закрыт. Я рванул к следующему, через проспект, через две светофора.

Когда я вбежал в институт с огромным букетом белых хризантем, меня остановил седовласый профессор. Я не сразу узнал в нем главу комиссии. Получается, результаты уже объявили — и все разошлись? Черт.

— Молодой человек, — сказал профессор. — Вот вы где. Жаль, что вы пропустили подведение итогов. Но я понимаю, — он улыбнулся. — Это для Юлии Борисовны? — я растерянно кивнул. Профессор продолжал: — Я сказал много хороших слов вашему руководителю, не буду повторяться. Добавлю одно: это была прекрасная защита. Вы молодец. Ну, теперь бегите к Юлии Борисовне. Она это заслужила.

Доцент Гершкович сияла чистым белым светом.

— Особенно мне понравилось, как вы отвечали на вопросы, — сказала Юлия Борисовна.

В следующий раз я увидел ее через месяц.

— Здравствуйте, Юлия Борисовна!

— Дима! — обрадовалась доцент Гершкович. — Откуда вы такой загорелый?

— Из армии.

После месяца армейских сборов я был черным, как мавр. Никогда больше в жизни я до такой степени не загорал.

— Юлия Борисовна, у меня вопрос.

— Да, Дима?

— Юлия Борисовна, возьмете меня аспирантом?

Пауза.

Доцент Гершкович аккуратно села.

10. Сухов и гарем

Мы с Андрюхой учились вместе с первого класса школы и по выпускной курс "Керосинки". И даже в академ отпуск успели сходить, хотя и в разные годы и по разным причинам, но в итоге РГУ нефти и газа мы начинали и заканчивали в одной группе. Судьба, видимо :) А лучшими друзьями мы стали уже на второй день школы. И до сих пор так.

В 1994 году в ГАНГе (так тогда называлась Керосинка) на экзаменах была забавная система. К нам в Нижневартовск приехала выездная приемная комиссия. Можно было выбрать любые экзамены и получить баллы. Баллы как-то хитро суммировались. Самыми престижными тогда считались экономический и юридический факультеты, недавно созданные. А самыми отсталыми — технические, вроде разработки и геологии. Чертовы 90е годы все поставили с ног на голову. В нефтяном институте (пятый в Европе), технари считались неудачниками.

Чтобы попасть в экономисты-юристы, нужно было больше всего баллов. Я недобрал баллов для юридического (кой черт меня вообще понес в юристы? загадка) и поступил на автоматику и вычислительную технику. Для АСУ моих баллов не хватило, поэтому я попал в АТП (автоматизация технологических процессов). И до сих пор этому рад. Это была золотая середина. И прекрасные люди.

Андрюхе хватило баллов для экономического факультета, но там, видимо, многим хватило. Все хотели быть элитой. В ход пошли неконституционные методы. Среди абитуриентов ходили смутные полумифические рассказы про охоту на вертолетах, где на пути комиссионеров лежали заранее подстреленные олени и ковры с черной икрой, политые коньяком... В общем, Андрюху по-тихому сдвинули из элиты в простые "разработчики". Когда в первый день в институте я пришел к нему в подвал (Буквально. Разработчики, считавшиеся черной костью, сидели где-то внизу, в подвальном лабиринте), то обнаружил, что вся его группа состоит из красивых девушек, а Андрюху, как единственного мужчину, уже обласкали и выбрали старостой. Я сразу вспомнил красноармейца Сухова с его гаремом. "Дорогая Катерина Матвевна, во первых словах своего письма хочу сказать... я разработчик".