Часть 4. Люди и призраки (2)

— Жаль, — вздохнул господин Факстон. — А как было бы здорово, если бы было можно. Представляешь, сколько интересной и полезной информации хранится в этой стриженой башке?

Когда он скрылся за дверью, мэтресса печально посмотрела ему вслед и вздохнула.

— Эх, Зюси... Такую башку, как у Шеллара, надо иметь свою, а не мечтать заглянуть в чужие. Уж он-то, я уверена, правит своим королевством без всякой бабушки.

Она вздохнула еще раз, достала небольшое карманное зеркальце, поправила прическу, освежила макияж, после чего глубоко о чем-то задумалась. Дожидаться возвращения любимого внука пришлось недолго. Видимо, его величество был, как всегда, краток и конкретен. И даже более чем всегда, поскольку его дома ждала молодая жена.

— Что интересного сказал тебе Шеллар? — поинтересовалась мэтресса, созерцая, как вернувшийся внучек утирает кружевным платочком взмокшую лысину.

— Бабушка, — подозрительно ответил тот. — А ты точно уверена, что этот мистралиец не то, что думает Багги?

— Абсолютно, детка.

— А ты не ошиблась с анализом? Ты хорошо умеешь их делать?

— Я их вообще не умею делать, я ходила к специалисту. А что заставило тебя усомниться в словах твоей дорогой бабушки?

— Только что Шеллар живо интересовался этим человеком. Намекнул, что он оказал бесценную услугу короне и лично Шеллару, и просил со своей стороны выяснить, что Багги собирается с этим мистралийцем делать и зачем он ему вообще. Не бесплатно, разумеется. Также намекнул, что если господин Дорс намеревается извлечь какую-то материальную выгоду из своего пленника, то корона заинтересована в нем и готова заплатить куда больше, чем мистралийское правительство может предложить и за него, и за его друзей вместе взятых. А также как бы между прочим порассуждал о репутации и ее роли в бизнесе и в политике, и, в частности, привел господина Дорса в качестве примера. Репутация у него, дескать, и так не самая чистая, а он еще имел неосторожность кинуть клиентов, и будет очень печально, если эта информация всплывет, подкрепленная доказательствами... и тому подобное. Перевести тебе это все с дипломатического языка на нормальный?

— Не трудись, — усмехнулась бабушка. — И так понятно. "Передай своему дружку Багги, что его мистралиец мне нужен, и я за него заплачу. А добром не отдаст, репутацию подпорчу так, что из Совета Магнатов вылетит со свистом. " Он тебе обещал комиссионные за посредничество?

— А как же! Разумеется, обещал. Только вряд ли я их увижу, если Багги так решительно настроен, он лучше репутацией пожертвует... тем боле она у него и так не самая лучшая. Бабушка, а ты точно уверена? Твой специалист не мог ошибиться? Если этот мистралиец никто, почему Шеллар так настойчиво желает его заполучить? Или ты думаешь, он тоже его логически вычислил, как он это называет, и ошибся? Не верю я, что Шеллар в таких вещих ошибся...

— Зюси, ты несносный мальчишка! — возмутилась бабушка. — Разумеется, Шеллар не мог ошибиться, как ты или Багги! Он лично знал Орландо, и довольно близко, и не узнать его в лицо он бы не мог. Равно, как и принять за него постороннего человека с совершенно другим, кстати, типом лица. А дела у них могут быть какие угодно. Начиная с того, что этот человек — его агент, и кончая тем, что у них любовь. Это я шучу, разумеется, просто чтобы нагляднее проиллюстрировать тебе, насколько велик простор для фантазии по этому вопросу. И оставь ты дурацкую мысль о том, что твоя бедная бабушка ошиблась, я абсолютно права. Лучше давай подумаем, что нам с тобой выгоднее — комиссионные от Шеллара или подпорченная репутация Багги.

Глава 7

Где-то часам к двум Кантор, наконец уснул. Без особого труда, поскольку за пять часов, прошедших с момента ухода Тедди, измотался так, что усталость все же взяла верх над болью. Все это время он был занят очень полезным и адски трудным делом — выковыривал из своих нар гвоздь. Этот весьма перспективный предмет он заметил еще, когда препирался со "специалистом" по поводу одеяла. Один из гвоздей, которыми были сколочены нары, расшатался и не особенно крепко сидел в дереве. Даже шляпка немного неплотно прилегала к поверхности. И когда заботливый палач удалился, так и не дав никакой тряпки и заявив, что Кантор, дескать, еще благодарить его за это будет, узник принялся за работу.

Сначала работать приходилось зубами, то и дело обдирая губы о неструганные доски, матерясь и одновременно благодаря небо, что эти самые зубы ему не выбили. Долго и старательно, по щепочке, как бобер какой, он выгрызал дерево вокруг гвоздя, чтобы получше его расшатать и чтобы иметь возможность уцепить его пальцами или хотя бы теми же зубами. Затем так же долго, упорно и осторожно, стараясь не шуметь, чтобы никто не обратил внимания на подозрительную возню в камере, расшатывал и тащил неподатливый гвоздь, никак не желавший вылезать из своей норки. Попеременно, то уцелевшей левой рукой, то зубами, он расшатывал и тащил, расшатывал и тащил, выбиваясь из сил, но ни на минуту не оставляя свой тяжкий труд. Ему позарез нужен был этот гвоздь, и он не собирался отступать, пока не получит его. В его положении, когда он был бы рад даже маленькому кусочку проволоки, гвоздь был просто роскошным подарком судьбы. Им можно было не только отомкнуть наручники но и много чего еще сделать. А делать как раз что-то надо было, и срочно. Два момента из сегодняшней застольной... вернее, затабуреточной беседы не давали Кантору покоя.

Во-первых, то, что босс не велел его убивать, но и продолжать пытать тоже не велел. Во-вторых — известие о смерти короля Шеллара.

Если сразу отбросить предположение, что господин Дорс психически болен и страдает тяжелыми припадками гуманизма, вывод из первого момента следовал единственный. Кантор им все еще для чего-то нужен, но метод обработки будут искать другой. Поскольку угрозы, пытки и сканирование уже попробовали, оставались шантаж и заложники. Шантажировать его нечем, перед своими он чист, и даже если попробуют подставить, Амарго ему поверит в любом случае и пропасть не даст. А вот если они начнут искать, нет ли где на свете людей, дорогих товарищу Кантору до такой степени, что для него будет большим несчастьем их потерять, то могут и найти. Нет, маму они, конечно, не найдут, никому и в голову не придет предположить, кто он такой на самом деле. На это только у короля Шеллара могло хватить фантазии, да и то потому, что у него есть очень интересный шут... так что, за маму можно не беспокоиться, как не беспокоился все последние пять лет. А вот Ольга найдется немедленно. Если они попробуют искать в Ортане, то первый же городской сплетник охотно расскажет про ненормальную переселенку, которая дружит с королями, сражается с драконами и трахается с мистралийскими убийцами, да так, что у всех соседей в двух ближайших подъездах случается коллективный оргазм. Вот ведь придурок, как же у него ума хватило не предупредить ее, чтобы помалкивала об их отношениях... Да еще шлялся по городу в ее обществе, по балам таскал... Совсем голову потерял от счастья, кретин влюбленный! Ведь она же совершенно беззащитна, проще простого ее где-нибудь посреди улицы схватить за руки и впихнуть в карету, она даже свое дежурное "ой!" сказать не успеет, не то, что пистолет выхватить. Если бы она хотя бы знала, что ей грозит, и поостереглась! Но ведь предупредить ее совершенно некому. Даже, если этот полоумный медитатор товарищ Пассионарио уже слез со своего насеста и пожаловался Мафею, толку от этого никакого. Был бы жив Шеллар, он бы мигом сообразил, что из чего следует, предупредил бы, охранял бы, присматривал. А Элмару и в голову не придет в день похорон любимого кузена задумываться о судьбах всяких там посторонних мистралийцев, да еще делать логические выводы, а не может ли это быть как-то связано с Ольгой. Да и потом не до того ему будет, стоит только вспомнить памятный рассказ Мафея, как приходилось надрываться бедному Шеллару в первые месяцы после коронации, чтобы въехать во все вопросы управления государством. Так ведь Шеллар был мужик сообразительный, трудолюбивый и с юридическим образованием, а что со всем этим будет делать Элмар, вообще подумать страшно. Да и все прочие на известие о печальной судьбе товарища Кантора отреагируют просто и естественно — огорчатся, расстроятся, и договорятся ничего не рассказывать Ольге. А о том, что ей может грозить опасность, ни один не додумается. Разве что Элмар случайно обмолвится своему проницательному Флавиусу, может, тот догадается и поделится догадками. Но на это рассчитывать не стоит, уж слишком маловероятно. Значит, надо что-то делать самому, и срочно. Что можно сделать в его положении, Кантор с трудом себе представлял, и пока сосредоточился на низменном физическом труде, решив отложить труд умственный на тот момент, когда добудет себе хотя бы какое-то орудие.

После пятичасового каторжного труда он получил в свое распоряжение замечательный стальной гвоздь в три пальца длиной, крепкий и почти острый. Затем оторвал лоскут от рубашки и, зажав свою добычу между пальцами правой руки, насколько смог аккуратно соорудил некое подобие повязки. Затем снова лег, успел еще подумать, что вот теперь самое время начать строить планы на будущее, и неожиданно отключился.

Ему приснился коротенький кошмар. Якобы он — жаркое, и его готовят на вертеле. Он висит над очагом, и огонь обжигает ему спину. А рядом стоят Тедди и советник Блай, оба в несуразно огромных поварских колпаках, и препираются. Советник будто бы говорит, что жаркое надо поворачивать и равномерно перчить со всех сторон. А Тедди, возмущенно указуя толстым пальцем на очаг, отвечает: "Перчить — это халтура! Что за дилетантство! Кто здесь специалист, я или вы? Зачем такой сильный огонь, подгорит ведь в первые же сутки!" "Ну, раз перчить не надо, — решает советник, — Тогда я посолю". И начинает на полном серьезе переворачивать вертел и солить со всех сторон. Равномерно. В том числе спину. И даже в основном спину, поскольку вертел что-то заело. Ощущение было настолько реальное, что Кантор не выдержал, закричал и проснулся. И что ужаснее всего, обнаружил, что эта адская боль ему не приснилась.

— Опять притворяешься? — грубо спросили рядом. Не Тедди, кто-то другой. Тот всегда точно определял, когда он притворяется, а когда нет. И говорил всегда спокойно, где-то даже добродушно...

Кантор открыл глаза, с трудом вырываясь из бредовой мути сна, и, разумеется, тут же увидел успевшие ему надоесть сапоги господина Кроша.

— Да сплю я, мать твою... — простонал он, догадываясь, что злопамятный начальник охраны не нашел ничего лучше, как разбудить его размашистым ударом по спине.

— Вставай, — так же грубо произнес господин Крош и добавил, для пущей убедительности еще раз огрев Кантора по спине: — А услышу от тебя еще одно непочтительное слово, получишь еще. За каждое слово отдельно. Понял?

Кантор усилием воли сдержал свой дерзкий язык, который уже порывался обложить господина начальника матом и продолжать обкладывать все время, пока его будут бить, чтобы господин начальник не думал, что его тут боятся и уважают. На этот раз это было бы не к месту и не вовремя. Вдруг представится возможность бежать, а он будет тут валяться без сознания из-за своего проклятого языка.

Поэтому он только молча кивнул и стал сползать с нар. Два охранника отомкнули браслет, которым он был прикован к стене, завели ему руки за спину и надели наручники, попутно обыскав. Гвоздя они, разумеется, не нашли, хотя могли бы, если бы искали потщательнее или если бы знали, что именно надо искать. Затем толкнули в спину — хорошо хоть, не в больное место, а выше — и кратко скомандовали идти. С чего бы это, удивился Кантор. И куда, интересно? В подвал? Так ведь Тедди домой ушел. Или обиженный господин Крош решил начхать на указания босса и позабавиться как следует? Или босс все-таки передумал? Или, что еще вероятнее, просто велел от него избавиться, а Тедди соврал, не желая портить себе нервы с безутешным собутыльником? Но в таком случае все равно в подвал. Не стоит надеяться, что ему дадут умереть легко и быстро... Нет, поворот прошли. Куда же в таком случае? Еще раз налево... Не может быть! Это же на выход! У них что, принято вывозить будущих покойников за город? Ерунда полная, труп ведь проще вывезти. Или просто перевозят в другое место? Впрочем, это вопрос не принципиальный, куда бы его ни везли, добраться до места назначения он не должен. А должен, во-первых, возблагодарить небо за такой редкий шанс, а во-вторых, быстро сориентироваться и сообразить, что делать.

Его втолкнули в закрытый фургон без окон и с замком на двери и посадили на пол в углу. Два охранника заперли дверцу и сели на скамейку у стенки. Сам господин начальник, видимо, ехать с ними не собирался. Счел ниже своего достоинства ездить в вонючей будке или на козлах вместе с возницей. Ну и ладно. Чем меньше их, тем лучше.

Кантор привалился к стене и закрыл глаза, делая вид, что собирается спать, а на самом деле изо всех сил стал стараться сосредоточиться. Должно было получиться. Обязательно. Жизнь, конечно, дерьмо, но не настолько же...

* * *

О том, что его величество никогда не спит подолгу, знал весь двор. Придворные дамы неоднократно жаловались, что если он укладывался раньше полуночи, то в четыре утра немилосердно будил официальную фаворитку и выставлял из своих покоев, ссылаясь на необходимость работать. А если нет, то возился с бумажками в своем кабинете часов до двух, а бедная дама сидела и ждала в полной боевой готовности, как дура. Так что, никто никогда не удивлялся, встретив его величество куда-то спешащим среди ночи. А Мафей и вовсе одно время полагал, что его трудолюбивый кузен вообще не спит, пока мэтр не прочел ему краткую лекцию о физиологии сна.

В эту ночь его величество действительно не смог уснуть. То ли от переполнявшего его счастья, то ли просто прошлой ночью поспал лишнего. Сначала он долго лежал, не шевелясь, чтобы не разбудить королеву, и любовался ею с безмолвным обожанием. Затем лежать стало неудобно, и захотелось повернуться, а заодно и еще кое-куда захотелось, и он решил, что нечего валяться и ворочаться, если не хочется спать, надо встать и чем-нибудь заняться. Что он и сделал.

Поскольку в том блаженном состоянии, в каком он пребывал, всякие мысли о работе казались кощунством, король набросил халат, вышел на балкон и стал просто любоваться окрестностями. Ночь выдалась теплая и тихая, как всегда в это время года, и удивительно красивая. Луна, вступившая в последнюю четверть, сияла ясно с безоблачного неба, заливая волшебным серебристым светом благоухающие кусты сирени, мощеные дорожки и мраморные скамейки дворцового парка. Свежесть и красота этой весенней ночи полностью гармонировали с возвышенно-лирическим настроением его величества, который до сих пор еще не мог привыкнуть к своему счастью и от этого переполнялся восторгом по поводу и без повода. Побывав всего сутки назад между жизнью и смертью, и познав на столь наглядном примере хрупкую красоту бытия, он с тех самых пор не уставал восхищаться окружающим миром, так, как будто столкнулся с ним впервые. Он восторженно любовался лунным светом, удивляясь, как можно было не замечать этой прелести до сих пор, с удовольствием подставлял лицо прохладному ветерку... Да что там ветерок — обычным воздухом его величество наслаждался, как хорошим старым вином, ибо еще не забыл, какое это блаженство — просто дышать. Помимо всех упомянутых радостей Шеллар III со сладким замиранием вспоминал некоторые особо прекрасные моменты своей супружеской жизни, которая состоялась не далее как полчаса тому назад и, вопреки его опасениям, оказалась действительно счастливой.