Орбита мира

— Если через полчаса не пройдёт, съешь таблетку, — Степняков что-то быстро прикинул в уме. — Для серьёзного отравления ещё рано.

Бороденко выдавил из пакета шарик воды и устало смотрел как тот медленно, по сантиметру, ползёт к его лицу.

— Жарко, — сказал он, повернулся к иллюминатору и осёкся.

— Эй, — Степняков его молчание понял однозначно, пусть и совершенно неверно. — This is ground control to major Tom!

Шутка не удалась. Шарик воды ударился о лицо бортинженера и растёкся по нему дрожащей лужицей.

— Командир, — Юлий Бороденко спазматически размазал воду по лицу и скорей просипел, чем сказал. — Посмотри в окошко. Немедленно.

— Что там? — начал было Никитин и тоже осёкся. Внизу проплывал знакомый пейзаж американского материка. Только вот на месте стартового комплекса мыса Канаверал оказались различимые даже с орбиты плеши. Совсем такие же, какие частенько показывали любопытному гражданскому специалисту военные члены экипажа на месте старых полигонов.

— Это чего? — обалдело повторил Бороденко. — Командир, мы что, ядерную войну проспали?

— Они старые, — вмешался Степняков. — Несколько лет, минимум. Командир, ты про ту железяку, что мы испытывали, сам вообще чего знаешь?

— Широкодиапазонный подавитель с некоторыми дополнительными возможностями. Новый и жутко секретный, — признался Никитин. — Мы им под конец программы должны были имитатор боеголовки убить. И учтите, я вам этого не говорил. Машину времени испытывать точно не требовали.

— И что теперь? — осторожно поинтересовался Бороденко. — Если там внизу правда война? Будем им межконтинентальные ракеты давить?

— Не будем, — отрезал Никитин. — Если ты забыл, установки тоже больше нет.

— Приехали, — выдохнул Бороденко.

— Да нету внизу никакой войны, — поспешил успокоить его Степняков. — Орландо на месте, даже порты рядом все целы! Бомби там кого-то всерьёз, всё побережье в мелкую дырочку оказалось. Просто вместо Канаверала заброшенный ядерный полигон.

— Хрень какая-то! — Бороденко потряс головой так, будто от этого ситуация за иллюминатором могла волшебным образом измениться, но вместо этого только расплескал ворох мелких капелек воды по сторонам.

— Хрень, не хрень, — Никитин поспешил урегулировать неприятную ситуацию, — но как ваш командир я сначала требую восстановить минимальную живучесть станции, а потом — дальнюю связь. Гадать здесь бесполезно, знать нужно. Так что доедаем, и за работу.

— Е-есть, — Бороденко нашёл в себе достаточно сил, чтобы оторвать взгляд от иллюминатора.

Крайне вовремя. Желанием запускать по новой цикл неудобных вопросов без малейшей возможности быстрого ответа командир экипажа отнюдь не горел. Было у него подозрение, что если посмотреть вниз хотя бы через хороший фотоаппарат, новых вопросов появится куда больше, чем ответов. Пришлось торопливо занять подчинённых делом.

Благо, дело стало вопросом жизни и смерти в буквальном смысле этого слова. Капризный "Электрон" вновь показал себя изрядной дрянью — и наотрез отказывался приходить в себя. Время шло, а штатная система жизнеобеспечения станции так и не собиралась оживать.

— Придётся её разбирать и осматривать каждую деталь и каждый отдельный контакт, — решил Никитин.

— Вот уж спасибо, — недовольно пробормотал Бороденко и, уже громче, добавил: — Айболит, проверь, как там шашка в регенераторе.

— Лечу, — торопливо согласился медик. Признаваться в том, что ему самому давно уже не по себе, не хотелось. Мир вокруг сжался до крохотного жилого объёма, после катастрофы способного убить своих обитателей куда больше чем одним способом — и порождало это в пока что самом бесполезном из всего экипажа специалисте далеко не лучшие эмоции.

Кислородная шашка горела неторопливо, как и положено. В атмосферу станции активно шёл кислород. Вспоминать, что углекислый газ при этом так и оставался на станции, не хотелось.

Валентин Степняков нервничал — и впервые за время пребывания в космосе поймал себя на мысли о том, что хочет жрать. Не мешали даже реакция организма на постоянную невесомость и душная и горячая атмосфера станции.

— Спишем на обстоятельства, — пробормотал он, и ухватил пакетик с порционным хлебом из укладки пищевого блока.

Чтобы не крошить, медик подобрался к самому иллюминатору, аккуратно ободрал упаковку, машинально поднял голову и замер.

С другой стороны иллюминатора, на минимальном удалении от станции висел хищного вида клиновидный аппарат. Маленький, размером не сильно больше "Союза", но явно самого предосудительного назначения. Буквы USAF и белые звёзды на боках и плоскостях неизвестной машины свидетельствовали об этом крайне убедительно — как и настоящая турель в распахнутом люке на "спине" космоплана. Помимо набора окуляров, целого куста неизвестно для чего нужных антенн и небольшого прожектора, нашёлся в ней и продолговатый кожух с откинутым в сторону защитным колпачком.

Ствол чего-то малокалиберного, но совершенно однозначно стрелкового, перепутать с прибором мирного назначения и при всём желании не вышло.

— Звёздные войны? — не поверил Степняков. — Да ладно?

Словно в ответ, машина за иллюминатором очень знакомо фыркнула столбами газа из маневровых двигателей и неторопливо пошла заваливаться куда-то в сторону.

— Эй, ты куда? — не выдержал Степняков и заорал так, будто неизвестный пилот действительно мог его услышать. — А ну стоять, падла носатая!

— Айболит, чего орёшь? — устало поинтересовался Никитин из глубины отсека. — У тебя сок в пакете забродил там, что ли?

— Космоплан там у меня. Американский. Я такого никогда в жизни ещё не видел, — ответил Степняков. И совершенно обалдело закончил: — Военный.

Глава 4

— Парсек-четыре — Заре, — Васильев убрал руку с контрольной панели, и теперь лишь слушал, как гудят системы жизнеобеспечения в кабине. — Первый импульс коррекции завершён успешно. Ждём дальнейших указаний.

Даже советские навесные блоки орбитальной мобильности не позволяли ликвидировать расхождение орбит и перехватить неизвестный объект сразу. Требовалась серия из нескольких коррекций.

— Ждите, — откликнулись с Земли.

— Незачёт тебе, Михалыч, по орбитальной механике, — сказал Васильев. — Что, бак с бесконечным топливом на схеме условно не показан?

— Ну това-арищ подполковник, — обиженно протянул Семецкий. Ошибку в расчётах старший лейтенант воспринял тяжело. Хотя бы потому, что понял он её лишь когда с Земли пошёл уточнённый курсовой пакет.

— Спокойно, боец, — успокоил его Васильев. — Я тебе не экзаменатор. Ещё насобачишься.

— Ну, всё равно, — обиженно повторил старший лейтенант. — Так ошибиться...

— На Земле в библиотеку сходишь, — ответил Васильев. — Главное, у станции не ошибись.

— Она так и молчит? — зачем-то поинтересовался Семецкий, хотя и слышал земные сводки, и видел результаты собственного радарного наблюдения. В оптическом диапазоне получилось только прикинуть размеры объекта — порядка ста метров. И то лишь с помощью бортового телескопа. Его предназначали для наблюдения за объектами на поверхности, но и в космосе нацелиться в сторону неопознанного космического объекта получилось достаточно легко. Даже на таком расстоянии и в телескоп, неизвестная космическая станция впечатляла. Настолько грандиозные космические сооружения до этого старший лейтенант Юрий Семецкий видел разве что на обложках "Техники-молодёжи". Ну а подполковник Васильев, если и видел что-то похожее в немного других изданиях, куда менее популярных, с проставленным от руки на обложке номером сильно меньше тысячи и личной подписью единственного читателя о получении, то держал это знание при себе.

— И американец возле неё будет первым, — добавил подполковник. — Даже со всей этой их орбитальной рокировкой...

— А зачем она им вообще понадобилась, тащ подполковник? — не выдержал Семецкий.

— Михалыч, а самому подумать? — вопросом на вопрос откликнулся Васильев. — Ты на моём бы месте неопытного подчинённого вперёд пустил, или сам пошёл?

— А с нами сближаться для радарной инспекции ему, значит, нормально было? — в самое простое объяснение Семецкий по неопытности верить не торопился.

— Михалыч, я тебя на Земле сам в библиотеку отведу, — подполковник не выдержал. — За ухо! Ты видел где он был относительно нас? Что ему сделать надо было, начни мы орбиту менять? Ну?

— Дать импульс, — откликнулся Семецкий, и после небольшой паузы добавил. — Метров на... ой.

— Вот то-то же, — согласился подполковник. — Что ой. Последний балбес справится. Их ЦУП не хуже нашего работает. Они даже так Шепарда раньше нас выводят. Манёвр сближения у пассивной цели он с закрытыми глазами выполнит. А вот что дальше будет... Кстати. А ну-ка обрисуй мне, что?

— Инструментальное наблюдение при сближении, — начал Семецкий. — Визуальная инспекция при выходе на минимальное расстояние. Оценка массогабаритов объекта. Действия по обстановке.

— У тебя шпаргалка там, что ли, в полётный журнал вклеена? — пошутил Васильев. — Но ты продолжай.

— Установление контакта с экипажем, оценка повреждений, ретрансляция на Землю полученных результатов, — неуверенно закончил Семецкий. — И наверное...

— Что? — спросил Васильев. О вероятном ответе подчинённого он прекрасно знал из намертво забитых в голову инструкций, но всё же хотел услышать его от подчинённого.

— Недопущение посторонних на расстояние ближней инспекции, либо перехвата лишённого хода и экипажа объекта, как имеющего статус брошенного космического имущества, — как на экзамене отбарабанил Семецкий.

История с вывезенным с орбиты научным спутником откликнулась слишком многим, и всё больше по должностям и погонам. Даром что на спутнике ничего секретного уже не оставалось — был он действительно научным, да и всеми добытыми результатами с него поделились ещё пока бортовые системы исправно работали. Но вот урон для престижа оказался вполне весомым, сколько бы штатные художники "Крокодила" ни упражнялись в новомодном жанре карикатур о космических старьёвщиках.

Урок по обе стороны границы уяснили крайне хорошо — и повторения истории не желали. Только не с многотонной космической станцией.

— Парсеки, минутная готовность к внеочередному сеансу прямой связи, — разговор космонавтов нарушил вызов с Земли. — САМ на проводе.

— Есть минутная готовность, — подтвердил Васильев, и, уже по другому каналу добавил, — Михалыч, ты когда в следующий раз в кабине свистеть от восторга решишь, перед этим посмотри лишний раз, какую из кнопочек прожимаешь.

— Ой, — старлей торопливо схватился за тангенту, и только в этот момент обнаружил подставу. — Това-арищ подполковник!

Васильев негромко хохотнул. Семецкий хотел было обидеться, но понял, что тоже расплывается в улыбке. С этим настроем оба звонок генерального секретаря ЦК КПСС и встретили.

— Алло, Парсеки, — начал тот хорошо знакомым по сотням телевизионных и радио-выступлений голосом. — Это генеральный секретарь беспокоит. Извините, что посреди работы, так что буду краток. Вторая атомная многонациональному советскому народу решительно излишня. С американцем там делайте что хотите, но станция должна быть наша. Хоть тушкой, хоть чучелом, но чтобы советские люди рядом с ней летали, а всякая американская сволочь — нет.

— Есть, товарищ генеральный секретарь! — подтвердил Васильев.

— И вот что ещё, Парсеки, — добавил генсек. — Я этого требовать не имею права. Сейчас вы двое там главные. Но если сможете — попробуйте сохранить её целой.

— Есть, товарищ генеральный секретарь! — повторил Васильев.

— Подполковник, — в голосе его собеседника послышалось недовольство. — Ты меня не понял. Мне у вас наверху сейчас не два советских заводных космонавта с фабрики игрушек нужны с линией партии вместо мозгов, а профессионалы, которые грамотно оценят ситуацию и уберут американца от станции. Если он вдруг решит за ней от вас прятаться и бить на поражение — вы двое рядом с ней стране дороже, чем товарный вид объекта. Я доступно излагаю? Да или нет?

— Да, товарищ генеральный секретарь, — подтвердил космонавт. — Мы всё поняли.

— Вот и хорошо, — довольным тоном прокомментировал генеральный секретарь. — Ни пуха вам там на орбите, Парсеки.

— К чёрту! — в один голос, не сговариваясь, рявкнули оба космонавта. Перед тем как генеральный секретарь повесил трубку, они ещё успели расслышать его довольный смешок.

— Заря — Парсекам, готовность к следующему орбитальному манёвру, — голос из ЦУП раздался почти сразу после звонка верховного главнокомандующего страны. — Транслируем параметры курсового пакета.

Космопланы пыхнули газом из маневровых двигателей и снова дали тягу. Невидимые рельсы орбит медленно пришли в движение. Две боевые машины продолжали катиться по ним в бесконечном движении вокруг Земли — но эта невидимая кривая всё больше и больше становилась похожа на орбиту неизвестной космической станции. Будто две невидимых железнодорожных развилки медленно сходились в одну.

Сходились к станции, которая вполне вероятно могла принадлежать врагу. Перспективу работы с постоянной базой вероятного противника над головами оба космонавта представляли куда лучше, чем им хотелось.

Станция нарушала главный принцип шаткого орбитального равновесия. Позволяла обстрелять с высокой точностью и постоянным контролем бомбардировки практически любой орбитальный или наземный объект без необходимости поднимать дорогостоящие командно-штабные машины для надёжного поражения целей.

Всё то, что могли сделать космопланы, мог делать и контрольный пост на долгосрочном орбитальном сооружении. Только делать он это мог неделями, а то и месяцами. Более того, станция появилась в буквальном смысле из ниоткуда, и это заставляло нехорошо задуматься, что какая-то неизвестная сволочь всё же нашла способ убедительно надурить законы термодинамики и осуществить неосуществимое — замаскировать объект в условиях космоса от любого наблюдения.

— Проверка бортового вооружения, — скомандовал подполковник Васильев. — Снять пломбы с поста управления огнём.

— Есть снять пломбы, — старший лейтенант Юрий Семецкий торопливо убрал защитные крышки с предохранителей. — Система управления огнём в норме. Ракеты исправны, к старту готовы.

— Заря — Парсекам, — раздался голос из ЦУПа. — Готовность к повышению орбиты.

— Есть готовность, — откликнулись экипажи.

Сейчас, когда орбиты неизвестной станции и космопланов лежали в одной плоскости, время прибытия зависело только от высоты орбиты. Согласно парадоксам орбитальной механики чтобы догнать космическую станцию над головами, двум космонавтам требовалось как можно дольше не разгоняться. Чистая геометрия — на орбите ниже космоплан летел медленнее, но совершал оборот вокруг Земли быстрее. Совершал только потому, что длина окружности, по которой он двигался, падала в разы кратно высоте. А значит, и повышать орбиту до поры не следовало.

— Американец всё равно первым успеет, — недовольно произнёс Семецкий. — Вроде и на горючке они там сейчас экономят, а всё равно первый.