Партизанка или как достать начальство

— Мерзавец! — продолжила я первый акт мерлезонского балета, — Значит, пока я дома тебе носки вонючие стираю, ты тут развлекаешься с всякими..., — презрительный взгляд на брюнетку, — девицами легкого поведения.

— Что?! — пискнула девица.

— Что?! — басом вторил Васек.

— Вот и я спрашиваю: что ты здесь делаешь, сволочь кобелиная! — припечатала я, изображая крайнюю степень возмущения и, для пущего устрашения, потрясла кулаком в воздухе.

Девица поняла все правильно и решила смыться пока ветер без камней. Собрала разбросанные в порыве страсти вещички, и пока я вдохновенно продолжала костерить шефа, на чем свет стоит, быстренько смоталась.

— Ты предатель! — продолжала надрываться я, — Я подарила тебе лучшие годы своей жизни!

Грохнула входная дверь на верху, и я перевела дух:

— Фух, в горле пересохло. А что у вас тут? — взяла в руки стакан, — Бе, шампанское.

Перевела взгляд на окаменевшего Васька. Он смотрел на меня таким шокированным взглядом, словно пытался решить, кто из нас свихнулся он или я. И пока он этим занимался, решила смыться вслед за брюнеткой.

— Раз выпить ничего нет, я, пожалуй, вас покину.

Но стоило мне обернуться по направлению к двери, как на плечо легка директорская рука и хорошенько сжала.

— Не так быстро, — произнес Васек, тоном, от которого коленки затряслись.

Он волчком развернул меня и стал сосредоточенно разглядывать. И чем дольше разглядывал, тем кислее становилась его физиономия.

— Вроде не пьяна, — заметил он, — Под кайфом?

— Что за чушь?! — крякнула я возмущенно.

— Чушь — это твое незабываемое представление, — злобно прошипел он, и меня обдало стойким перегаром, — Какого хрена ты тут устроила?!

Секунд пятнадцать совершенно искренне любовалась его полыхающими яростью глазами. Как его проняло, однако. Прямо бальзам на мою поруганную гордость.

— Я? Устроила? — абсолютно натурально удивилась я и придвинулась к Ваську поближе, принюхиваясь, — Василий Михайлович, да вы пьяны! Зачем же вы так? Так и до инсульта допиться можно, коль всякие странности мерещатся.

Судя по незабываемой гримасе бешенства, до инсульта и вправду не далеко осталось. Победно улыбнулась и собралась оставить директора поправлять здоровье, но сделать мне это не дали две сильные ручищи, на локтях. Ой, а чего это он так близко наклонился и смотрит как удав на кролика?

— Стерва, — выругался Васек и, обхватив покрепче, поцеловал.

Целовался он, страстно прижимая мое хрупкое податливое тело, порывисто до боли терзая мои губы и т.д. и т.п. Нет, он, правда, такой козел или прикидывается? Я секунд десять с выпученными глазами рассматривала картину на стене и со всей дури треснула директора по коленной чашечке.

Раздался короткий вопль и руки разжались, что бы тут же обхватить пострадавшую конечность. Я же получив свободу, рванула к двери.

Уже на улице тыльной стороной ладони вытерла обслюнявленный рот и поняла, что за это тоже нужно отомстить. На глаза попалась шикарная машина директора. Вся такая беленькая, намытая, блестящая. И в голове родилась кровавая идея. Почему кровавая? Да потому, что я сначала отправилась в свою машину, а вернулась с ярко-красной помадой в руке. Сняла колпачок и приступила...

Рисовала в детстве я очень хорошо. И сейчас рассматривая свое новое творение, думала, что навык не забылся. На широком капоте изобразила козлика симпатичного такого с бородкой. Склонила голову на бок. Чего-то не хватает. И дорисовала ему сверху облачко как в комиксах с надписью "Бе-е-е-е".

— Вот тебе! Получай!

Обошла внедорожник сзади и, не удержавшись, подписала "Я ем травку" и ниже "Покорми меня".

В итоге домой возвращалась в приподнятом настроении. Даже помаду было нисколько не жалко. Деды уже спали. Дверь оказалась не заперта. Я тихонько проскользнула к себе в комнату и обнаружила там мирно посапывающую на постели Мурку. Скинула одежду, обняла кошку и с довольной улыбкой уснула, только голова коснулась подушки.

Следующие несколько дней мое начальство отсутствовало. Какое облегчение. Если честно на утро после устроенных мною шалостей, было немного страшновато показываться на глаза Ваську. Может он тоже злопамятный.

Жалела ли обо всем? Да ни капельки! Получил этот надутый индюк по заслугам. Машина, разрисованная мной, так и стояла во дворе. Мужики целый день смеялись, а Андрюха даже решил у нее сфоткаться.

— Слушай Жень, был в управляющей компании — показал фотку. Там все со смеху под стол попадали, — юрист пакостливо хихикнул, — Ты теперь героиня, приструнившая дракона.

— Хм, — только и была моя реакция на неожиданное геройство, — Ты, кстати, не в курсе, где наш огнедышащий?

— Соскучилась? — поддел парень.

— Сейчас в лоб получишь, — обиделась я, — Просто интересно.

Андрей успокаивающе похлопал меня по плечу.

— Никуда твой "козлик" не делся. Бухает он третий день.

Я даже мороженным поперхнулась, которое с наслаждением ела.

— Чего? Пьет?

— Ага, — подтвердил молодой человек.

Помолчала, переваривая информацию и не выдержав, поинтересовалась:

— И часто он так... стресс снимает.

— Нечасто, — равнодушно ответил Андрей, — Последний раз, когда его бывшая послала. Обычно он вообще не пьет и другим не дает.

Тут я вспомнила, что в последнюю нашу встречу, Васек был пьян. Сильно пьян. Иначе бы не полез целоваться. Что же такого случилось, что он запил? Так, стоп! Это я чего, жалею его? Делать мне, что ли нечего, вон завтра защита бюджета. Нужно сосредоточиться на работе.

На следующий день, меня ждала видеоконференция с финансовым директором из управляющей компании. Его я видела всего один раз в жизни, когда устраивалась на работу, но уже боялась до дрожи.

— Поганый мужик, — кратко резюмировала на мои расспросы Елена Васильевна и скривила лицо.

Глеб Игнатьевич был маленьким лысоватым дядькой средних лет. Не знаю, то ли внешность так повлияла на его характер, то ли работа в бухгалтерии. Как показывала практика, только полные придурки мужского пола могли выжить в бабском коллективе и дослужиться до финансового директора.

— Какая-то совершенно безрадостная картина у вас складывается, — сказал мне с экрана ноутбука Глеб Игнатьевич.

Он сосредоточенно разглядывал распечатку документов. Наверняка мой многострадальный бюджет.

— Что имеем, — развела я руками, мысленно посылая его на все известные буквы.

Вот ведь достал. Ведь к каждой запятой придирается. Пока Глеб Игнатьевич продолжал изучать документы, в дверь вошел главный агроном и инженером.

— Заняты Евгения Николаевна? — спросил инженер.

— Да, — напряженно ответила я, хмуро глядя на них.

— Мы подождем?

Я, молча, кивнула. А что? Пусть послушают, как за их косяки меня распекает финансовый директор. С каменным лицом повернулась к начальнику и понеслось. Он каждую цифру вывернул наизнанку и ядовито комментировал каждый недочет. А под конец прозвучало самое страшное:

— Я надеюсь, сей труд, — он потряс перед экраном распечатку, — не ваше единоличное творчество.

— К-к-конечно, — заикаясь, ответила я.

— То есть, — Глеб Игнатьевич внимательно посмотрел на меня поверх своих жутких очков, — Вы хотите сказать, что Василий Михайлович самолично принял участие в разработке данного документа и у вас есть заявки, утвержденные компетентными службами.

Невольно взглянула на агронома и инженера. Они сидели, будто мумии в саркофагах, такие же неподвижные, молчаливые и с оскалившимися улыбочками. Чего это они? Ага, страшно стало. Думают, что спалю контору.

— Разумеется, — поспешно заверила собеседника.

Рядом кто-то облегченно выдохнул.

— Странно, — удивился Глей Игнатьевич, — Выходит это первый бюджет, который составлен, солгано регламенту. Как вам это удалось?

Как, как. Да, вот так! Две ночи за компьютером и вам глядишь удастся.

— Глеб Игнатьевич, — включив все свое обаяние на полную катушку, улыбнулась я, — не сомневайтесь в моих профессиональных способностях.

Рядом кто-то закашлялся.

— Вы первый экономист, который сумел сработаться с Луганским. У него очень своеобразный подход к управлению, — авторитетно поведал финансовый директор.

Перед глазами проплыла картина: Михалыч в объятиях дочки Тамары Сергеевны и открытая бутылка шампанского рядом с ящиком водки. Как его еще все мамаши округи не прибили своеобразного такого.

— А мне Василий Михайлович показался очень отзывчивым руководителем. Даже любезно предложил своим ноутбуком попользоваться, пока мне не купят, — пропела я, продолжая улыбаться так, что скулы заболели.

Рядом что-то громко упало. Скосила глаза — инженер подирал с пола номера от трактора.

— Отзывчивый? Любезный? — недоумению Глеба Игнатьевича не было предела, — Ну что же, жду от вас чистовой вариант бюджета со всеми заявками. Разумеется в оригинале.

— Да-да, — радостно закивала я как китайский болванчик.

От всей души попрощалась с начальником. С огромным облегчением захлопнула крышку ноутбука и выдохнула:

— В вашем колхозе нужно молоко давать за вредность.

Посмотрела на своих притихших коллег. Вид у них какой-то пришибленный.

— Чем обязана уважаемые? — каюсь, не удержалась от насмешливого тона.

Мужики одновременно сглотнули. Чуют. Чуют, сволочи за собой косяк.

— Тут такое дело, Евгения Николаевна, — начал неуверенно агроном, — Зав. склада на нас жалобу накатал Михалычу. Говорит солярка сквозь пальцы уходит.

— А при чем здесь я? — откинулась на спинку стула с интересом изучая собеседников.

— Так это, — замялся он, — Вы ж экономист. Проверьте.

Экономист — от слова экономить. Это как раз про советских экономистов сказано. В те времена они похлеще службы безопасности были. Фанатики. Служу отечеству на благо колхоза. Мышь и зернышка не утащит. Да только прошли те времена — меня тогда на свете еще не было. В институтах этому не учат.

Склонила голову на бок и задумалась.

— Хорошо, коллеги, — процедила я, наконец, и полезла в ящик стола.

Мужики несколько мгновений наблюдали, как я роюсь в столе.

— Николавна, что вы там ищете? — осторожно спросил инженер.

— Взятку, — буркнула я, доставая пачку нужных листов.

— Вы! Нам! Взятку!? — ошарашено воскликнул он.

Посмотрела на него с подозрением. Дурак что ли?

— Не-а. Вы — мне, — и сунула под нос пачку заявок на бюджет, — Вот как напишите все по делу, с чувством, с расстановкой, так и будет вам проверка.

Мне кажется, если бы они могли пустить скорбную слезу, то определенно пустили бы ее. Так им было жаль портить бумагу своими каракулями. Но меня не разжалобишь. Я не первый год в колхозе работала, знаю этот потерянный взгляд, при виде документов. Ничего я вас научу родину...тьфу...экономиста уважать.

— И не днем раньше, — строго сказал я, и указала мужчинам на дверь.

Уходили они в расстроенных чувствах и с тоской, видимо, вспоминая борщ, что не успели доесть дома. Потому, как, с ужином они явно сегодня пролетают.

Выходные прошли здорово. В пятницу мы с дедом Сеней, наконец, уходили с работы вместе. Заехали в местную мясную лавку и прикупили ребрышек для шашлыка. На мясо денег не хватило. Пока я мариновала ребра по своему фирменному рецепту, дед Сеня развел костерок и вытащил на улицу небольшой столик. Баб Валя нарезала хлеб, надрала в огороде зелени.

-А мы веселые медузы, пам-пам-парам. А мы похожи на арбузы, пум-пум-пурум, — напевала я, блаженно пожевывая листочек кинзы.

Люблю деревню. Не знаю за что, но люблю. Всю жизнь росла в городе. Даже бабушка у меня городская. А как стала работать в сельском хозяйстве, так и подсела на деревенскую романтику. Люди тут, что ли добрее, отзывчивее. Вот взять хотя бы мужиков местных, какими бы грубыми не казались со стороны, помогут по доброте душевной. Инженер, сегодня предложил масло моей Белке поменять. За так. Подмазывается. А мне все равно приятно. В городе мужики, знать не знают, где у моей Белочки фильтр масляный находиться. Или Васек, к примеру. Гад. Как есть гад. Но в селе его люди любят. А все почему? Потому что, несмотря на весь свой характерец, помогает всем в трудную минуту. Это мне по секрету дед Сеня рассказал.

— Николавна! — зовет дед, — Угли готовы.

Пока он укладывал шампура, на импровизированный мангал из обломанных кирпичей, я сбоку покидала в угли картошки и села на пенек. Наверное, раньше яблоня росла подле забора.

— Дед Сень, а расскажи, как вы с баб Валей познакомились?

— Так мы друг друга почти с самого детства знали. Но не дружили. Знаешь, как бывает у нас мальчишек своя банда, у девчонок — своя. Мой отец на фронт ушел в первых рядах, а через год уже и похоронка пришла. Мать тогда так горевала, так горевала..., — Дед Сеня тихонько вздохнул и поил шашлыки водой, что б не сгорели, — А я тогда был еще совсем юнец. Главного стал из себя корчить. Семья у нас была большая — две сестры и три брата. И все младшенькие. Вот и пошел работать в колхоз на склад. Зерно лопатой кидать. Я никогда ростом не отличался, а тогда и подавно. Глянет бригадир: куча зерна, а работника и не видать. Потом пришли немцы. Линия фронта почти рядом была. А бригадир наш Ванька Дегтярев собрал отряд партизанский. Мы там все почти дети были. Так с Валей и подружились. Она тогда была ух какая! У нее все померли с голоду. Зима в тот год лютая была, а фашисты корову последнюю забрали...

Он замолчал. Я тоже молчала, пронизанная в самое сердце той болью, которая, была слышна в его словах. Прошли годы, десятилетия, а память помнит и скорбит о тех, кого мы кода-то потеряли. Мне за свои двадцать пять лет еще не приходилось никого хоронить, кроме бабушки. Не представляют, даже не хочу представлять, как они все это вынесли. Наверное, потому, что очень хотелось жить. Потому это поколение так жадно до любви и радости. Они научились ценить кротчайшие мгновения счастья, тогда как мы попусту бросаем их на ветер в своем сытом и довольном существовании.

Дед Сеня, привычным движением перевернул шампура и вдруг улыбнулся.

— Я влюбился в Валю сразу. Как в книжках — с первого взгляда. А она все на командира заглядывалась. Но я упертый всю жизнь, как баран. Сказал — люблю, значит — люблю.

— А она? — заинтригованная спросила я.

— Валя все правильную из себя строила, — дед весело хмыкнул, — Недотрога. Все пацаны в отряде знали, что если полезешь к ней, то просто бланшем под глазом не отделаешься. Боевая Валька была. Как на диверсию идти — она в первых рядах. Нас часто на развертку вместе отправляли. Оба худенькие, маленькие. Везде пролезем, все узнаем.

— А когда она обратила на вас внимание?

Старик снова тяжко вздохнул.

— Беда приключилась с Валюшей. Дом родительский сгорел. Она ж гордая была. Говорила, что у тетки живет. А я смотрю — все мерзнет и мерзнет. Словно никак согреться постоянно не может. Так и понял, что соврала она. Взял ее молчком за руку и к матери в дом привел.

— А мать? — у меня сердце замерло от переживаний.

— А что мать, — он улыбнулся, — Она у меня добрая была. Увидела, как я Валю за руку держу, поняла, что в дом невесту привел.