Не плачь, орчанка!

Из дома высыпала и растеклась по двору толпа. В ней были мужчины, женщины и очень много детей. Они бросились к убитым. Мальчики хватали оружие, которое у них тут же отбирали взрослые, женщины стаскивали с зургов одежду и обувь.

Антон поставил автомат на предохранитель и сложил приклад. Забросил оружие на плечо и отошел в сторону. Его участия более требовалось. Он стоял, размышляя над тем, что произошло. В горячке боя думать было некогда. По всему выходило, что он вляпался в историю. Последствия вряд ли будут добрыми. Расстрелять полтора десятка человек! И пусть это не люди, а какие-то зурги, к тому же охотники на рабов, но приказа на их уничтожение Антон не получал. Самоуправство в СССР не приветствуется. Не ясно, как отреагирует на это командование, хотя догадаться можно. Из кандидатов в члены КПСС его исключат, из комсомола — тоже. Так что о карьере можно забыть. Хорошо, если не посадят. Надо же, как не повезло!

— Думнеавоастрэ!

Перед Антоном стояла Нулорк с каким-то кряжистым орком в синей рубахе и таком же колпаке. В бороде орка виднелась обширная седина. Темные, почти черные глаза смотрели на Антона с настороженным любопытством. Орк посмотрел на девчонку и что-то длинно произнес.

— Староста Зулорк благодарит тебя, господин, за помощь, оказанную нашему селению, — перевела Нулорк. — Он хочет знать твое имя, дабы вознести за тебя молитвы богам.

— Старшина Ильин, — пожав плечами, ответил Антон.

Глаза у старосты едва не вылезли из орбит.

— Иль? Ин? — задыхающимся голосом переспросил он.

— Ильин, — подтвердил Антон. — Это моя фамилия. А зовут Антон.

— Иль! — завопил Зулорк, бухаясь на колени. В одно мгновение гул голосов во дворе стих. А затем орки, словно горох, посыпались на колени. Антон растерянно посмотрел на Нулорк. Та тоже стояла на коленях, склонив голову к его ногам.

— Ты что? — Антон тронул ее за плечо.

— Прости мне, высокородный, — пролепетала девочка. — Мне сразу следовало понять, что ты иль, и приветствовать надлежащим образом. Но я никогда ранее не видела высокородных, потому и не узнала. Не наказывай меня строго.

— Да что тут у вас, бл...дь, происходит?! — возмутился Антон.

Поскольку спросил он это по-русски, ему не ответили.

3.

Болела голова...

Как часто книги про попаданцев начинаются с этой фразы! В представлении их авторов попасть в другой мир можно лишь в состоянии глубокого наркоза, то есть нажравшись до поросячьего визга. Или до положения риз. Последнее выражение, правда, не в ходу, поскольку непонятно читающей публике. В попаданченском жанре все должно быть просто. Нажрался, стукнулся головой в камень — и ты в другом мире. Вариант: тебе врезали по голове добрые люди. Таковых в нашем Отечестве много, и они всегда рады оказать услугу будущему попаданцу.

В этом отношении Антону не повезло. По голове его не били, и выпить накануне перемещения не удалось. В пограничных войсках сухой закон. Нельзя сказать, что его не нарушают, тем более в Молдавии, где вино пьют вместо воды. А если учесть, что ты служишь на КПП, где работает местное население, которое к тебе по-доброму относится... Молдаване научили Антона разбираться в винах. Он пробовал молодое и выдержанное, "гибрид" и марочное, даже крепленое. Последнее в Молдавии производят исключительно для себя, поэтому в качестве напитка можно не сомневаться. Разумеется, процесс дегустации проходил втайне от командования и не превращался в пьянку. Да и вино — это не спиртное, а продукт питания. Это вам любой молдаванин подтвердит. А также — француз, итальянец или испанец.

После столь удивительной реакции на представление спасителя орки устроили праздник. Перед этим тела раздетых догола зургов погрузили в телеги и увезли. Кровь на земле и черные пятна от разрывов гранат присыпали песком. Затем из общинного здания вытащили столы и лавки, которые расставили буквой "П". Антона, как почетного гостя, усадили в самом центре перекладины. Он тут же подгреб Нулорк и примостил ее рядом. Девчонка смущалась, уверяя, что ей не по чину почетное место, но Антон это пресек — ему требовался переводчик. Молдавский в деревне, как выяснилось, знала только Нулорк и ее "бапця". Он был, как объяснили Антону, языком "пришлых", некогда живших в этих краях. Нулорк и "бапця" были их потомками. Антон на них удачно вышел.

Гуляла деревня от души. Нападение зургов завершилось для нее удачно. Мало того, что врагов уничтожили, так еще никто не погиб. Одного селянина ранило стрелой — и все. Нулорк заверила, что "бапця" поставит его на ноги. Она у нее знахарка и травница. Так что деревня праздновала. Антону-освободителю поднесли лучшие блюда. Жареную курицу, томленую в горшке свинину, ржаной хлеб, какие-то вареные корнеплоды, вкусом напоминавшие картошку, и разнообразную зелень. При этом староста извинялся, сокрушаясь, что не может угостить высокородного гостя соответственно его статусу. Но по глазам Нулорк Антон понял, что подали ему самое лучшее, а сама девчонка такие деликатесы если и вкушала, то очень редко. Поэтому Антон навалил ей полную миску мяса, велев не стесняться. Уговаривать не пришлось. Набросилась так, что только кости на зубах захрустели. Вторую миску с деликатесами Антон велел отнести Телорку. Как-никак воевали вместе. Паренек засиял и принял угощение с поклоном. Расправившись с едой, он, размахивая руками, стал рассказывать односельчанам о состоявшемся сражении. Звучало оно, как понял Антон, примерно так: "Тут я ему — тыц! А он мне — бах! Я — вжик! А он за мной — скок!.." Затем Телорк вскинул к плечам ладони, свел их в линию и произнес: "Тр-р-р!". Антон понял, что молодой орк рассказывает о нем, поскольку немедленно поймал восхищенные взгляды селян.

Угощение подавали в глиняных мисках. Вилок не имелось, а ложки были деревянными. Да и теми почти не пользовались — ели руками. Антон — тоже. Каждый орк, включая женщин, носил на поясе нож, которым и разделывал угощение. Запивали еду каким-то мутным напитком из ягод. На вкус тот оказался неплох. Кисленький, прохладный — видимо, из погреба достали — он хорошо утолял жажду и пощипывал язык. Градус в нем имелся, что Антон вскоре почувствовал. Придя в благодушное настроение, он подозвал старосту и принялся расспрашивать. Нулорк бойко переводила. И вот тут пограничника ждал облом. Именно так можно было расценить его впечатление от услышанного.

Он находился не в СССР. Староста о такой стране никогда не слышал, что было невероятно. На Земле о Советском Союзе знали даже полярные медведи. Предположение, заставившее Антона вздрогнуть, немедленно подтвердилось. Мир, в котором он оказался, носил имя Нимей (слова "планета" орк не знал), а государство — Рум. Во главе его стоял король Архиль. Деревня, которую Антон защитил, звалась Гаць, и находилась она в лофстве Горсей. Это все, что смог поведать староста. Цепляясь за последнюю надежду, Антон расспросил его об окружающем мире. Тут надежда рухнула окончательно. Бой с дезертирами случился весной, в Нимее заканчивалось лето. Названия времен года, конечно, могли быть другими, но что делать с копнами сена, которые видел Антон? Откуда они весной? А встреченный им выводок волчат? Те появляются только летом — это Антон знал от охотников. Он спросил, слышали ли здесь о людях, которые приходят из других миров? Староста ответил, что такое бывало, но очень давно. В подтверждение ткнул в Нулорк, объяснив, что девочка и ее "бапця" — потомки пришлых. Потому и язык их знают. В семьях его хранят, как реликвию. Возвращались ли пришлые обратно в свои миры? Староста сказал: "Нет!", и вновь указал на Нулорк. Пришлые оставались в Нимее. Заводили здесь семьи, рожали детей. К пришлым и их потомкам отношение почтительное. Они много знают и умеют. Иметь такого в селении — великая честь. Особенно, если гость — иль. При этих словах староста встал и поклонился Антону.

Пограничник не стал спрашивать, кто такой этот "иль". На него накатила тоска. Недавняя печаль о карьере, казалась смешным. Будущего у него нет. Он никогда более не увидит отца и сестру, друзей-товарищей. Даже грозное командование, которого он ранее боялся, осталось на Земле. Сейчас Антон готов был сесть на "губу", быть разжалованным в рядовые, исключенным из кандидатов в члены КПСС и ВЛКСМ — лишь бы вернуться домой. Однако приносить эти жертвы было некому.

И он напился...

* * *

Застонав от прихлынувшей боли, Антон сел. В маленькое окошко в стене вливался дневной свет. Антон осмотрелся. Он лежал в остели, прикрытый одеялом из грубой шерсти. Та ощутимо покалывала тело. Сама постель представляла матрас, брошенный на топчан без спинок. Судя по ощущениям, матрас, как и подушку, набили сеном. Рядом с топчаном стояла лавка. На ней, аккуратно сложенная, покоилась форма Антона. Здесь же стояли сапоги с обернутыми вокруг голенищ портянками. Это говорило о том, что разделся Антон сам. Пограничник стал вспоминать вчерашнее. Сначала он мрачно пил. Заметив его состояние, орки решили развеселить гостя. Стали бить в бубен и танцевать. Получалось у них это, по мнению Антона, плохо. Он вышел в круг и врезал цыганочку с выходом. Танцевать Анатон умел — в школьном кружке научили. Орки пришли в восторг: хлопали в ладоши и свистели в дудки. Распалясь, Антон вытащил в круг Нулорк и отжег с ней. Поначалу та смущалась. Но, подбадриваемая сородичей, оттаяла и пустилась в пляс. Получалось у нее это ловко. Антон сплясал с ней русского и полечку. Затем подозвал Телорка и стал учить соратников петь "Сегодня ночью все спокойно на границе..." Слова песни он переводил на молдавский, а Нулорк — на оричьий. Не пошло. Орки многое не понимали. Например: "А на плечах у нас зеленые погоны". Или: "В любой момент ракета может в небо взвиться, в любой момент приказ "В ружье!" разбудит нас". Объяснять было долго. Антон решил не мучиться и предложил спеть "Не плачь девчонка!". Эта песня пошла, пришлось только слегка переделать текст. Скоро вся деревня голосила:

— Не плачь, орчанка! Пройдут дожди!

Твой орк вернется, ты только жди.

Пускай далеко твой верный друг.

Любовь на свете сильней разлук!

В финале Антон разошелся настолько, что спел скабрезные частушки:

Манька Ваньку тянет в лес.

Ванька упирается:

В магазине мяса нет,

Хрен не поднимается.

И еще эту:

Все картошка да картошка

И с водою молоко.

От картошки хрен — гармошкой,

И не лезет далеко.

Здесь следует пояснить, что столь вредные для советской власти песнопения Антон выучил отнюдь не по вражеским "голосам". И даже не в институте, где, как водится в интеллигентной среде, к советской власти относились скептически. Частушкам его научили в рабочей среде. Той самой, которая, по мнению КПСС, была ее надежной опорой. Что, однако, не служило Антону оправданием. Советский человек за границей должен вести себя достойно. И не важно, куда он попал: в капиталистическую страну или фэнтезийный мир. Стыдно!

Осознав это, Антон вздохнул и попытался вспомнить, переводил ли он слова частушек местному населению. Этого не удалось, поскольку вслед за их исполнением в памяти следовал провал. Антон вновь вздохнул — на этот раз громко. В ответ занавесь, ограждавшая его закуток, колыхнулась, и в образовавшемся проеме появилась лукавая мордочка Нулорк.

— Вы проснулись, высокородный Иль?

— Проснулся, — подтвердил Антон и пожаловался: — Голова болит.

— Сейчас!

Лицо исчезло. Скоро Нулорк появилась вновь на этот раз с глиняным кувшином в руках.

— Выпейте, высокородный!

Антон взял кувшин и приник к влаге. Это был рассол! Настоящий, капустный. Видимо, такой овощ в этом мире водился. Антон опустошил кувшин и, чувствуя, как затихает боль в висках, вернул его девочке. Та не ушла, застыв в ожидании приказаний.

— Вот что, Нулорк, — начал Антон, чувствуя, как горят уши. — Я там вчера не позволил себе ничего лишнего?

— Что вы, высокородный! — закрутила головой девочка. — Всем так понравилось! Особенно песня про мясо, — она хихикнула. — Если его не есть, то какой прок от орка в постели?

"Значит, слова все же перевел", — уныло понял Антон. Уши запылали.

— А вот про "картошку" не поняли, — продолжила Нулорк. — Но женщины решили, что это тап. Его вы вчера ели. Он урожайный, зимой им спасаются от голода. Но если есть только тап, женщину не захочешь.

Нулорк захихикала. Антон почувствовал себя мерзко.

— Вот что, — сказал решительно. — Принеси мне какую-нибудь ненужную тряпицу.

Нулорк подхватила кувшин и убежала. Антон встал, натянул бриджи и обулся. Куртку надевать не стал, чтоб не испачкаться. В углу, прислоненный к стене, стоял нечищеный АКМС. Позор! Оружие следует обихаживать сразу после стрельбы, Антон об этом забыл. И вообще распустился.

Быстро разобрав автомат, Антон пропустил в прорезь шомпола полоску чистой ткани, макнул ее в оружейное масло и стал чистить канал ствола. Где он взял масло и ткань? В подсумке. Там есть специальный кармашек, в котором у солдата хранится алюминиевый пузырек с маслом и тряпица. К возвращению Нулорк канал ствола сиял. Взяв принесенную ею тряпку, Антон разорвал ее на части и быстро довел другие части автомата до надлежащего состояния. Затем собрал его. Нулорк следила за его действиями, приоткрыв рот.

— Это ваш магический посох, высокородный? — спросила, не удержавшись.

— Просто автомат, — буркнул Антон. — И вот что. Не называй меня высокородным.

— А как?

Антон задумался. По имени? Получится панибратски. Да и девчонка слишком мелкая, чтобы звать его так. Товарищ старшина? Слишком официально. К тому же придется объяснять, кто такой старшина, и почему обращаться к нему надо "товарищ". По имени-отчеству? Смешно.

— Я могу звать вас господином, — пришла на помощь Нулорк.

Антон кивнул. Господин так господин. В западных странах это обычное обращение. В СССР оно не в ходу, но здесь другой мир. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Покончив с автоматом, Антон достал из кобуры АПС и почистил его. Вернее, снял лишнюю смазку. Заодно разобрался с устройством пистолета. Прежде Антону не доводилось держать его в руках — только видеть на плакатах в оружейной комнате. Но разобрался, ничего сложного.

— Это тоже автомат? — полюбопытствовала Нулорк.

— Да, — ответив Антон, решив не пускаться в объяснения. Он пристегнул АПС к деревянной кобуре и вложил его в руки девчонке. — Прижимай его к плечу и смотри вон туда. Палец клади сюда. Теперь нужно поймать врага в прорезь прицела и потянуть за крючок. Ну!

Сухо щелкнул курок. Патронов в обойме пистолета, естественно, не было. Правила обращения с оружием Антон знал назубок. Взгляд Нулорк, вернувшей ему оружие, был полон обожания. Антон сунул пистолет в кобуру и положил ее на лавку.

— Мне бы умыться, — сказал, глянув на испачканные руки.

— Сейчас! — Нулорк словно вихрем смело.

Вернулась она с деревянной шайкой, кувшином и домотканым полотенцем, переброшенным через плечо. Затем принесла плошку с какой-то серой массой. Щелок. В деревне у бабушки Антон видел такой и умел им пользоваться. Поэтому быстро отмыл руки, ополоснул лицо, вытерся, после чего надел куртку. Застегнул пуговицы и опоясался ремнем. Обвешиваться оружием не стал.