Книга 2. Клан. Обрести силу

Конечно же старик преувеличивал… Власть Верховного кади (судьи) была несомненно велика … в Шаморе, но здесь все было иначе. За достойнейшим Сульде, десницей султана, стояло слишком много лично преданных ему воинов. Проверять же чье слово для легионеров окажется главным проверять не хотел явно ни тот ни другой.

Молчаливый поединок глаз снова продолжился, еще больше поднимая градус напряжения в шатре. Слишком уж высоки были ставки в этом тайно сражении двух глыб шаморского султаната, здесь, на оккупированной территории, олицетворяющих абсолютную власть великого султана.

Для кади Рейби, Ока султана и верховного судьи, сейчас на кону стояла не просто власть над вновь покоренными землями, а Власть с большой буквы над жизнью и смертью тысяч и тысяч людей, и соответственно их имуществом. Все дело было в том, что города и крепости, «добровольно вошедшие» в состав Великого Шамора сражу же попадали под власть гражданской администрации султанат, то есть под руку самого Верховного судьи. В случае же упорства жителей и правителей захватываемых земель всю власть над ними до полного успокоения получал командующей Атакующей орды — Победоносный Сульдэ.

Последний же хотел лишь одного — добраться до убийцы своего сына и вырвать своим голыми руками его сердце. Поэтому его буквально трясло от каждой минуты и часа промедления, грозящего бегством его личного врага.

— Великому султану, да продлят Благие его годы на вечность, нужны не сгоревшие головешки и каменные завалы, а богатые города и крепкие крепости, — старик медленно гладил свою бороденку, настаивая на своем. — Только тогда иссекающий золотой ручеек золотых и серебряных монет начнет превращаться в полноводную реку, питающую султанскую казну, из которой …, — он с хитрым прищуром посмотрел на Сульдэ. — Питаешь и ты!

Все эти мысли для командующего были ясны как день, что он не преминул и отметить.

— Не путай султанскую казну со своим личным кошельком, — язвительно буркнул он. — Все их золото и так станет нашим! Этот мальчишка на коленях будет умолять нас забрать накопленные им богатства, — вскочил Сльдэ с мягкой кошмы. — Умолять… давясь кровью и слезами… Ползать на коленях, целую кожу моих сапог, — он вплотную подошел к кади и смотря на него сверху вниз, угрожающе произнес. — Завтра, ранним утром, левое крыло орды ударит по лагерю врага. Правое же зайдет с противоположной стороны от города и погонит оставшихся трусов к реке, где…, — его пальцы с хрустом сжались в кулаки. — «Бессмертные» растопчут их.

Одетый в те же массивные инкрустированные шаморскими символами доспехи, что и его легионеры, Сульдэ в этот момент буквально расточал вокруг себя неотвратимую угрозу. Однако, прожившего при дворе великого султана полную опасностей жизнь кади сложно было пронять этой внешней мишурой.

— Я слышал кое-что про одного твоего тысячника, — за спиной повернувшегося Сульдэ раздался вкрадчивый, с показной тревогой, голос. — Кажется, его Борхе зовут…, — командующий орды замер с неестественно прямой спиной, словно в нее кто-то воткнул металлический стержень. — Говорят, какие-то дикари, — старик намеренно тянул некоторые слова и, казалось, испытывал при этом непередаваемое удовольствие. — За пару часов почти уполовинили его тысячу… Это странно, не правда ли? — продолжал он разговаривать со спиной, скрипящего зубами Сульдэ. — Тысячу «бессмертных» из алого тумена, возглавляемого самим Сульдэ Победоносным, перестреляли как жалких куропаток дикари. Думаю, великому султану, да правит он вечность и сто лет, будет опечален, когда узнает, его непревзойдённых «бессмертных» разгромили торги… Да-да-да, те самые торги, что несколько десятилетий назад посмели выступить против власти великого султана, да не оставят Благие его своими милостями.

«Опечален…, — проносилось в голове у застывшего в центре шатра командующего. — Великий будет просто в ярости, если это ему расскажут так, как надо!». Сульдэ, наконец, медленно повернулся и встретился с глазами кади, все также поглаживающего свою бородку.

— Хорошо…, — глухо и еле слышно проговорил Сульдэ. — У тебя есть еще один день. Я буду ждать ровно сутки… И если этот королик до восхода солнца второго дня не придет сам и не приведет того, кто повинен в смерти моего сына, то «бессмертные» все здесь смешают с грязью и … кровью.

В этот момент тяжелая ткань, расшитая золотыми цветами и птицами, у входа шелохнулась, и оттуда раздался негромкий голос.

— Господин, — вслед за голосом показался тяжелый шлем с высоким плюмажем из конского волоса, принадлежащий хранящему покой командующего телохранителю. — Господин! — у входа застыл, преклонив одно колено, массивный воин. — У лагеря схвачен лазутчик, — он поднял голову и сразу же увидел нетерпеливый взмах руки.

Воин сделал шаг назад и уже через несколько мгновений снова появился в шатре, ведя пригибающегося перед ним человека в рванном овчинном зипуне.

Несколько минут взгляды всех присутствующих были прикованы к этой невысокой фигуре с рожей пройдохи, увидев которого в толпе сразу же хотелось звать стражу или вязать его самому.

Видимо именно эти мысли и гуляли в голове у Сульде, когда, нарушив молчание, он бросил краткое:

— На кол лазутчика.

Крепко державший пройдоху дюжий легионер был готов ко всему — к мольбе и стонам, целованию земли и сапог, припадочной пене изо рта и падениям замертво. Но перед тем, что случилось дальше, его выдержка спасовала…

— Слово и дело, — после сказанных хрипящим голосом двух едва связанных между собой слов (по крайней мере, для несведущего) в шатре словно по мановению волшебной палочки установилась могильная тишина. — Слово и дело великого султана, — легионер, еще секунду назад тащивший человека как щенка за шиворот, резко отдернул руки, словно от пышущего жаром раскаленного металла.

Поистине магический эффект двух слов, произнесенных доходягой в грязном и вонючем зипуне, объяснялся просто… «Слово и дело» — это не оскорбление или иная неприличная фигура речи. Это словесная формула выражала готовность говорившего донести о преступлении против Великого султана или государства, что, как правило, было одним и тем же. Этими двумя простыми словами можно было остановить отряд здоровенных лбов городской стражи, во весь опор несущихся за воришкой; или заставить покрыться холодным и липким потом жирного и холеного аристократа, который с высоты своего жеребца не замечает чернь; или руками султанского палача избавиться от своего заклятого недруга, что своим существованием отравляет тебе жизнь… Под страхом мучительной смерти любой произнесший эту словесную формулу должен быть доставлен к высшему должностному лицу и допрошен.

— Прочь! — бледного легионера, словно ветром сдуло из шатра.

Оставшийся в шатре лазутчик (получается, что свой лазутчик) сразу же встал на колени и поднял над своей головой небольшой сверток, который оказался прямоугольным кусочком пергамента с четким тисненным изображением золотого льва. Увидевший изображение на пергаменте, кади тут же приложил его ко лбу, что-то почтительно прошептав при этом.

— Тамга Великого султана, да будет он здоров бесчисленное число лет, — Верховный судья держал в руках пергаментную тамгу — знак султанской власти, требовавший от любого щаморца, независимо от его ранга и статуса, оказать помощь его предъявителю (пергаментная тамга — знак низшего ранга, в отличие от серебряной и золотой тамги). — Говори!

Стоявший на коленях человек не сразу начал говорить. На осунувшемся лице, покрытом грязными разводами пота, выделялись глубоко сидящие глаза, которые были жадно устремлены в одну точку — на серебряный кубок с вином, стоявший на невысоком столике возле Верховного судьи.

— Теперь это твой кубок, — проследи за жадным взглядом, усмехнувшийся кади Рейби протянул ему кубок.

Тот снова поклонился и сразу же опустошил содержимое кубка, который мгновенно исчез в глубинах его зипуна.

— По велению моего господина, — наконец, заговорил он. — Я следовал в земли гномов, примечая все необычное…, — он говорил быстро, иногда глотая окончания слов. — Я узнал, что подгорный народ ведет тайную торговлю с ольстерским королевством… Кузницы одного из кланов, расположенного вдали от больших городов, работают день и ночи, выковывая оружие — доспехи, мечи, щиты, наконечники копий и стрел. Я смог раздобыть лишь это…, — лазутчик осторожно положил перед собой на расстеленную кошму небольшой черный кусочек металла — наконечник стрелы.

И вновь, уже в который раз за сегодняшние сутки, знаменитая каменная маска на лице командующего Атакующей орды, дала трещину. Верхняя губа Сульдэ, словно у бешенного пса, медленно поднималась вверх, а из его рта начало раздаваться тихое и злобное шипение.

— Выродок тьмы! — Сульде с силой ударил по столику, отправляя его в полет. — Поганый коротышка! За нашей спиной снюхался с этим сопляком! — с пути мечущегося как загнанный зверь шаморца в испуге отпрянул лазутчик. — Я знал! Знал! Знал…, что эта скотина… Кровольд обманывает Великого…

4

Королевство Ольстер

Около трехсот лиг к югу от Гордума

Приграничная с Шаморским султанатом провинция Керум

Где-то около суток пути до Кордовы.

Несмотря на почти скрывшееся за горизонтом зимнее солнце, лежавший на ветвях деревьев и почве тонким слоем снег делал сумрачный овраг чуть светлее. На его самом дне, чтобы не было заметно с торгового тракта был разведен небольшой костер, вокруг которого тесно прижавшись друг к другу корчилось около десятка оборванцев. Еще почти столько же от усиливающегося к ночи мороза пряталось в утлых шалашах — нескольких кривых загогулин, плотно накрытых широкими еловыми лапами.

— Жрать охота, мочи нет, — уже в который раз прогундосил мелкий со сломанным носом мужичонка, кутавшийся в потрепанную шубу, явно с чужого плеча. — Вона как пасть сводит, — он жалобно раскрыл рот, показывая как ему худо. — А?!

Греющиеся у костра и корчившиеся в шалашах оборванцы были одной из банд, которых в связи с надвигавшейся на эти земли войной во множестве здесь развелось. Тут были и нищие из соседнего города, и обобранные до последней нитки своими же хозяевами крестьяне, и несколько стражников местного барона, и даже самый настоящий аристократ. Последний и был в этой шайке заводилой, а также владельцем единственного меча — широкого полуторника и черного жеребца с точеными ногами.

— Сдохнем ведь здесь от голода, — все ни как не унимался мужичок, продолжая гнусавить и в тоже время жадно посматривать на стоявшего у дерева коня. — А в нем вона сколько мяса... А мы никто не жрамши сколько ден-то...

Тот же, кому и был адресован этот жалобный то ли плачь то ли стон, лежал спиной к дереву на толстой медвежьей шкуре и в ус не дул. Его совсем не трогали эти призывные мольбы и напрасные кривлянья быдла, с которым его временно свел случай. В этот самый момент виконт Жюль, один из младших сыновей чрезвычайно плодовитого барона Типрского, обдумывал свой дальнейший путь. Однако, жизнь, сделав очередной поворот, внесла свои коррективы в его судьбе...

Неожиданно откуда с верху на их головы посыпался куски подмороженной земли и сразу же раздался свистящий шепот.

— Едут, едут! — возглас буквально взорвал их замерзающее царство. — Тама! Цельный караван! Кажись возом пять видел!

Вскочивший с места виконт быстро понесся к своему коню, по пути дав сильно пнув какого-то замешкавшегося бродягу.

— Берите свои дубины и ждите их у поворота! Дорога сворачивает там к реке. Около валунов спрячьтесь, — с коня раздавал он указания, переминавшимся от нетерпения разбойникам. — Сейчас уже почти стемнело, никого не должны заметить... Я с хвоста зайду..., — он с сомнением разглядывал толпившихся возле коня горе-воителей, сжимавших в руках узловатые дубины, отломанные куски кос с деревянными ручками и даже заостренные колья. — Все ясно? — самый мелкий и как оказалось, самый сообразительный тут же быстро закивал головой, а вслед за ним подключились и остальные. — Хм... А... Черт с вами! — махнул он рукой. — Валите на место!

Овраг, в котором они отсиживались последнюю неделю, был удобным местом, где они отсиживались после мелких грабежей проезжавших путников. Примерно через пол лики он выходил аккурат к торговой дороге, чем обычно и пользовался виконт, нападая на своих жертв с тыла.

— И кого же нам послали Боги? — негромко бормотал Жюль, стоя за несколькими толстыми стволами деревьев и пытаясь хоть что-то разглядеть в надвигающейся темноте. — Проклятье, темно! — одной рукой он крепко держал поводья, а второй осторожно гладил коня, успокаивая его. — Стой, стой... Это я не тебе... А, вот они!

Из темноты, словно из серо-черной пелены, показалась лошадиная упряжка, которая довольно бодро тянула здоровенную повозку. Жюлю, на землях отца чего только не повидавшего, она здорово напомнила гномьи передвижные дома поистине исполинского размера.

— Еще одна... Третья, — вслед за первой показалась вторая повозка, которую уже тянула квадрига из невысоких мохнатых лошадок, а за ней и третья. — …

Правда, приглядевшись (прятался буквально в пяти — шести шагах от дороги), он с трудом, но разглядел в надвигающейся темноте некоторые отличия. Повозки все же оказались не такими огромными. Примерно, с всадника ростом, как он прикинул. Но главное, на что он обратил внимание (это сразу же бросалось в глаза), обтянутые тканью фургоны, такие тяжелые и массивные на вид, двигались удивительно изящно и мягко. «Чертовщина какая-то..., — бурчал он, успокаивая коня. — Словно плывет». В тиши зимней ночи не было слышно ни адского скрипа тяжело груженых телег, ни притирающего скрежета деревянных колес и осей.

— Призраки, мать их, — бурчал он себе под нос. — Настоящие призраки, — мимо него проехал уже шестой высокий плавно качающийся фургон. — Словно мертвецы там одни…, — силуэт шестого и последнего фургона медленно растворялся в темноте, когда вздрогнувший аристократ, наконец-то, взял в себя в руки и начал выводить скакуна на дорогу. — Какие к Благим призраки… мертвецы, — подбадривал он сам себя, вскакивая в седло. — Это всего лишь жирный купчик, решивший что он самый хитрый и умный… Думает, дорога ночью безопаснее… Ха-ха-ха…, — от пришедших в голову мыслей о самоуверенном богатеньком купце, спасавшим от войны все свое имущество, он не просто повеселел, но и начал тихо подхихикивать. — Самый умный. Ха-ха-ха…

Виконт чуть тронул поводья жеребца и заблаговременно обмотанные тканью копыта почти неслышно коснулись каменных плит тракта. Он рассчитывал догнать последнюю повозку как раз к тому моменту, когда голова каравана начнет поворачивать и втягиваться в засаду.

— Еще чуть-чуть, — кровь привычно забурлила у него в жилах, растекаясь огненными ручейками по телу и наполняя его нетерпением и дрожью. — Чуть-чуть…, — рука скользнула к мечу, проверяя, легко ли он выходит из ножен. — …