Крыса в чужом подвале.

Клык довольный усмехнулся.

— Как варганили?

Ухо Костаса уловило перемену настроения.

— Обыкновенно. Пробой из зубной щетки, били кружкой с сахаром.

— Петухи-то не жаловались? — довольно сощурился Клык.

— Я с ними не очень.

— Охо-хо, каков фраер!

Все что надо Костас тогда сделал. Боевиков отследили и постреляли, а с ними постреляли и блатных.

— Чтоб без засветов, — так сказал Дубов Костасу. — А то всплывет где-нибудь эта сволочь, да тебя признает.

За геройство Костас получил внеочередное звание и отпуск. Как на крыльях летел домой, повидать жену и сынишку. И только у порога дома вспомнил о своем приобретении. Чистосердечное признание вызвало скандал. Ирина не хотела слушать объяснений. Да и что он мог объяснить. Что для блага родины улучшил некоторые мужские тактико-технические показатели. Два дня Ирина не внимала ни единому его слову. На третий день тесть, почувствовав неладное, вмешался.

— Ты чего мужика канителишь глупостями своими? Зазря что ли ему звезды вешают. В документы заглядывала? Эх, жена!? Он же прямиком домой, а вполне мог и повременить.

Теща тоже о чем-то шушукалась с дочерью. Даже всплакнули на пару. Из солидарности. Все мужики кобели!

Вечером Ирина допоздна возилась с Андрюшкой. Пока уложила, пока разложила его игрушки, пока рассовала постиранное и разглаженное по ящикам и полкам. Костас наблюдал. Спать его как изменщика определили на кровать в одиночестве. Ирина стелила себе на софе. Она долго принимала душ, тщательно чистила зубы. Погасив свет, пришла к нему.

— Только тихонько.

Оправданное напоминание. Когда под одной крышей проживают две семьи некоторую конспирацию в интимных вопросах хочешь не хочешь, а соблюдаешь. Обычно через день-другой отметив побывку, тесть забирал тещу на дачу. Если летом, то огород полоть, зимой в сугробах тропинки торить да снег чистить. Словом не мешаться молодым.

Потом, положив голову ему на живот и перебирая уплотнения под кожей плоти, Ирина вынесла вердикт его приобретению.

— Ничего особенного.

Особенное не особенное, но конспирацию они провалили.

На следующее утро, тесть, посмеиваясь в усы, первый тост сказал такой.

— Ну, слава богу, сладилось, — хлопнув залпом сотку, добавил. — Глядишь и внучку сладите.

Если раньше Андрюшка нет-нет мешал им, просыпаясь не ко времени. То теперь они мешали ему. Бурные проявления маминых эмоций будили ребенка.

Провожая Костаса из отпуска, Ирина в тайной бабьей хитрости, пошутила.

— Надеюсь, по твоим шпалам никто кроме меня прыгать не будет.

— Только согласно документам о регистрации брака, — так же шуткой ответил он.

Датчик Костасу вживили. Процедура копеечная. Под пупком шкуру разрезали, в разрез зашили желатиновую кляксу. Вот и все. После вживления медики выковыривали из него инородные тела. Шпалы извлекли первыми. Достали крохотный осколок, засевший над седьмым ребром, проигнорированный военными медиками, дескать и не с такими живут. Удалили и второй, который те же медики посчитали лучше не трогать. Жить, мол, не мешает и ладно, а служить тебе уже не придется. Здесь медицина оказалась лучше. Вытащили, ничего не повредив. Пока затягивались послеоперационные швы, добрались до родинок. С тщанием лучших косметологов вывели все кожные изъяны. Потом погнали на тренажеры и беговые дорожки.

— Подготовка займет месяцев шесть не меньше, — заверил его Павел.

— Так плохо выгляжу? — не поверил Костас. Чувствовал себя он просто великолепно.

Павел неопределенно пожал плечами.

— Артем Моисеевич назначил именно такой срок.

Его простецкое выражение на лице не убедило Костаса. Вызывало большое сомнение, что все здесь зависит именно от Шаева.

После трех недель потов и трудов датчик ему поменяли. Если первый выглядел полупрозрачной кляксой, второй напоминал николаевский червонец. Блестел и переливался золотым.

— Вы довольно в сносной физической форме, — кратко оповестил о результатах первых тестов Артем Моисеевич. — Но мы постараемся произвести кардинальные улучшения.

— Куда уж лучше? — усомнился Костас. — Двадцать пять мне было давно. Мясо больше не нарастет.

— Есть резервы, — ответили ему снисходительно.

Секрет улучшений ему открыл Павел.

— Помнишь, на олимпиаде в Пекине, всех поразили успехи китайцев? Мы попросили и они, не бескорыстно конечно, поделились с нами кое-какими секретами.

Привычное питание заменили на подозрительного вида и запаха отвары и морсы, салаты из остро пахнущих трав и морепродукты вываренные в чем-то горько-маслянистом. Новые блюда организм принимал, не выказывая протестов. Рвоты и поноса не случалось. Плюсом пошли пилюльки, безвинного круглого вида. Желтенькие, как витаминки. После витамин, добрались до инъекций. Кололи подкожно, кололи внутримышечно. От одних от мерз как голый папуас в Заполярье, от вторых мгновенно исходил вонючим потом, от третьих ему хотелось действий — бегать, прыгать, таскать тяжести, все что угодно, лишь бы унять бушующую энергию. Визуально изменений в себе Костас не отмечал. Не подрос, не раздался вширь, мышцы не изуродовали фигуру чудовищными буграми. Однако... День от дня тело менялось. Реакции ускорялись, снизилась утомляемость, прибавилось силенок. Он проводил за поднятием весов по восемь часов и чувствовал себя отлично! Без глотка воды и крошки хлеба, сутки напролет марафонил на беговой дорожке. Побывал он и в холодильнике. Старый тест усложнили, понизив температуру до минус тридцати, заставили беспрерывно двигаться, таская стокилограммовую чушку. Он выдержал и... его загнали на стену.

Скалолазание без страховки и каких-либо принадлежностей. Ты, твоя воля и почти отвесная стена. Преодолевая первый маршрут, Костас даже подумал, его хотят угробить. Подумал отвлеченно. Ему собственно без разницы. Не угробили. Подъем оказался под силу.

— И для чего я должен заниматься альпинизмом? — спросил Костас.

— Страх высоты один из распространенных страхов. Его трудно контролировать, — не очень внятно ответил Шаев. — Исход борьбы с ним целиком зависит от человека. Вы справились, а датчик бесстрастно зафиксировал реакцию организма. Пульс, работа мышц, работа мозга и многое другое. Расшифровав показания, поймем, действительно вы смелы или главенствует твоя воля. Второй вариант предпочтительней. Потому как отпадет надобность в других тестах.

Костас промолчал.

— Не хотите узнать каких?

— Нет.

— А вот это не есть хорошо, — нахмурился Шаев.

— Хладнокровный ты тип, — подивился результатам восхождений Павел. — Завидую!

После очередной замены датчика, теперь подмышку имплантировали пятиконечную звездочку, Костасу объявили.

— Ну-с, безвинные шалости закончились. Теперь начнем проверять скорость принятия решений, готовность к действию и реакцию на боль.

О чем говорилось не трудно догадаться.

Костаса свели с Боцманом, его бывшим инструктор по рукопашному бою.

— А это зачем? — спросил своего куратора Костас, перед выходом на татами.

— Ничего лишнего. Факультативов для общего развития не ведем, — серьезно отвели Павел. — А спарринг для проверки функционального состояния.

Костас не стал возражать. Боцман первоклассный специалист. Со своими заскоками, а кто без них? но спец высочайший.

— Ну, проходи, паренек, — предложил ему визави, жестом показывая на центр.

Шаг влево, шаг вправо. Концентрация внимания, экономность движения.

— С овцами ты управлялся, — произнес Боцман, чуть разворачивая корпус.

Овцами он называл гражданских и не подготовленных к схваткам людей. Дескать, молодец среди овец. А на молодца сам овца?

Костас не стал нападать. Бесполезно. Давно не практиковался и нужно знать Боцмана. Нахрапом не возьмешь.

— Так что скажешь? — Боцман поменял стойку, словно приглашая Костаса начать первым. Мощная фигура инструктора легко и плавно скользила по кругу.

— Пока нечего, — ответил ему Костас.

Через пять минут глухой защиты Боцман от него отступился. Левая рука Костаса свисала плетью. Правая нога потеряла функциональность. Здоровенный синяк протянулся от бедра до колена. Результат плохих блоков и прозеванных атак.

— Вижу что нечего, — согласился Боцман.

День ото дня тренировки становились насыщенней. И акцент их сместился. Костаса брали на излом. Выдержит? Тогда же ему стали делать болезненные инъекции, после которых он час отлеживался. Особенно тяжело давалась одна. Внутривенно вводили желтую похожую на мед субстанцию. Организм будто взрывался изнутри. Впервые, получив такой впрыск, Костас попросту вырубился. Когда пришел в себя, плавал в собственной моче.

— Естественная реакция, — успокоил Артем Моисеевич.

В следующий раз Костас продержался на границе небытия, не позволив выпасть из реальности.

— Очень хорошо, — похвалил его Шаев.

Польза от уколов ощутимая. Костас брал запредельные для себя веса, проявлял чудеса выносливости и ловкости. Сам себе он напоминал живую пружину, мгновенно реагирующую на любое с ней действие. Поединки с Боцманом проходили более напряженно. Ярость буквально рвала жилы. Он не сдерживал себя. Боцман отвечал тем же.

Вскоре противостояние закончилось. Костас, выиграв в скорости, положил Боцмана. Подставив блок, перехватил запястье левой и молниеносно ударил правой в лицо. Боцман уклонился с разворотом. Костас ,,догнал" его ударом ноги в колено. Сустав хрустнул и Боцман рухнул на пол.

— Вот и поговорили, — объявил ему Костас.

Боцман согласно кивнул.

Огромное желание добить поверженного кипело в крови. Добить в прямом смысли. Костас не поддался искушению.

Больше они не виделись. Его бывший наставник пропал, так же как и появился.

— А ведь он тоже пилюли жрал, — высказал Костас свои подозрения Павлу.

— Конечно. Думаешь, он бы за тобой угнался? Пусть не в полном объеме, но принимал. Ему крепкая память и ясность ума непотребны. Его задача лупить тебя побольнее и изощренней. Но это в прошлом. Ныне приступим к более эффективным методикам.

— Для чего? — спросил Костас не очень рассчитывая получить прямой и честный ответ.

— У японцев есть легенда. Был у них знаменитый фехтовальщик Мусаси. И вот к определенному отрезку времени на сто миль от Фудзиямы не осталось никого, кому бы он не накостылял. Его школа двумечного боя сравнивалась с откровением богини Аматэрасу. Но как говориться и с солнцем случаются затмения. Некто Гонносукэ, кстати, тоже потерпевший поражение от Мусаси, уединившись, посвятил свои часы не вытиранию слез обид, а выработки эффективной методике противостояния школе Нитэн Ити-рю. Вскоре Гонносуке вновь вызвал знаменитого фехтовальщика на поединок и одержал над ним победу. И знаешь чем? Шестом. Деревянная палка одолела клинки.

— Очень познавательно, — согласился Костас.

— В человеке самый сильный это инстинкт самосохранения. Зато быстрее всего сработают рефлексы. Наша задача довести твои умения до рефлексов в степени инстинктов. Или наоборот.

— Мудрено сказано.

На лице у Павла ироничное — куда проще!

— Наверное, гадаешь, почему здесь оказался?

— Я не гадалка, — ответил Костас.

— Если думаешь из-за старой дружбы с Дубовым, будешь не совсем прав, — честно признался Павел. — Как не цинично прозвучит, у тебя нет выбора. Ну, не считать же выбором самоубийство или пожизненное сидение за решеткой в Черном Дельфине. Потом человек, способный пристрелить шестнадцать человек, спокойно попивать водку и рассуждать со стриптизершей о начале новой жизни, востребован всегда. Еще плюс, ты всегда выполнял приказы и не подводил родную державу.

— Зато она, меня подводила.

— Интересно когда?

— А ты дело мое почитай. Там все подробно расписано.

— Прочитано на два раза, — оповестил его Павел.

На следующий день Костаса погрузили в ванну с густым раствором. Над поверхностью осталось только лицо.

— Этот кисель... Кстати, его созданию способствовала буйная фантазия одного из сочинителей романов. Так вот этот кисель я бы назвал квинтэссенцией человеческих достижений, — пояснил Павел. — Если бы не секретность, получай Нобелевские премии, в течение десятилетий, публикуя технологию по частям. Для простоты назову его биокомпьютером. Он возьмет на себя роль и учителя и строгого экзаменатора. Так и просится на язык, он воссоздаст в тебе олимпийского бога. Но это через чур напыщенно.

Костас попробовал пошевелиться. Будто в цементе застыл.

— И не пытайся. Субстанция будет сопротивляться любому несанкционированному движению, ибо не считает его верным.

Помощники принесли маску, полный аналог из известного фильма, и наложили её на лицо Костасу.

— Это самое не приятное, — продолжал говорить Павел. — Маска так же представляет собой часть биокомпьютера. Режет глаза? Привыкнешь. Посредством лазера на сетчатку, будет подаваться информация, а биокомпьтер научит тело правильно реагировать на происходящее. Ключевое слово — правильно! В общем, если компьютеру вздумается тренировать боксировать, через месяц тебя не стыдно будет выпустить на профессиональный ринг.

Костас вдохнул несколько раз сладковатый воздух. Мир наполнился всполохами и он отключился.

Вихрь движений. Скрытных, непонятных, бессмысленных. Боль заставляет их повторять. Не успеваешь, и боль возрастает. Ты стараешься. Боль возрастает стократно. Быстрее! Быстрее! Быстрее! Обогнать вихрь! В этом единственное спасение! Нет, не можешь! Боль... Боль... Боль... Она главенствует над тобой и над миром...

Он пробыл в ванне всего пятнадцать минут. Когда извлекли оттуда, Костас больше походил на плохо выжатую тряпку. ,,Тряпку" самое верное сравнение.

В себя пришел на кровати. Чудовищно болели мышцы. Все. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни повернуть головой. Моргал и то с великим трудом. Появилась медичка и бесцеремонно намазала его тело вонючей мазью. Вроде собачьего сала. Боль притупилась и он, не без помощи, смог сесть. Костас даже обрадовался. В таком состоянии дня три не то, что тренироваться, жрать самостоятельно не сможет.

Действительно, медсестра помогла ему. Жидкий суп бежал по его подбородку, капал на грудь. Костас вспомнил как первый раз кормил сына. Тогда они вдвоем уделались сами и уделали все в радиусе метра. Иришка, она ходила в домовую кухню за кефиром и молоком, смеялась от души.

— Слюнявчик подвяжи, — прошамкал Костас, отворачиваясь от очередной ложки.

Медичке не до подначек. Она продолжала совать ему в рот ложку с супом.

Отдыхал он не белее двенадцати часов. Ему вкатили желтой отравы, только цветом погуще, и, уложив на каталку, дойти не мог, повезли в ванную.

Второе пробуждение далось еще тяжелее. Тело даже после мази не подчинилось ему. Мышцы насквозь отравлены молочной кислотой.

Его навестил Артем Моисеевич. Как заведено, посветил в глаза фонариком, постучал интеллигентным кулачком по ребрам, пощупал лимфатические узлы на шее.

— Ожидаемо, — успокоил он.

Костаса увозили и привозили, забирали и, возвращая, бросали беспомощного на кровать. Кормить с ложки перестали. Лишь подкатывали столик с едой к изголовью. Давай сам. Мужик ты, в конце концов, или кто? Он перекатывался на бок и на живот, совал лицо в тарелку, цедил солоноватый бульон. Напившись, губами вылавливал картошку, морковь, языком слизывал раскисший лук. Мясо глотал, не жуя. Он учился всему заново, как учатся малые дети. Есть, брать, вставать, ходить, падать и подниматься.