— Придется вспомнить детство, — пробурчал Александр, становясь на четвереньки.
Выбравшись из расщелины, он поднял голову. Над ним поднимался невысокий крутой обрыв, поросший по краям клочками зеленой травы. На скалистом уступе чернела небольшая кучка пепла и углей. Карниз полого поднимался вверх, постепенно сужаясь и исчезая совсем на полпути к вершине. Другой его конец уходил под воду. Отдав дань природе, Алекс уселся, свесив ноги вниз, и окинул взглядом окрестности. Прямо перед ним неспешно колыхалась бескрайняя водная гладь, сливаясь у горизонта с пронзительно голубым небом. Два выступающих мыса ограждали небольшую полукруглую бухту с обрывистыми берегами и остро торчащими рифами.
Внезапно сверху посыпались мелкие камешки. Юноша вскинул голову. На краю обрыва стоял Энохсет и, улыбаясь, махал ему рукой.
— Алекс! Хутрырбасырбекару!
— Энохсет! — помахал в ответ Александр.
Старик пробормотал еще что-то такое же мало разборчивое и стал на веревке спускать вниз корзину. Удивившись столь необычному способу транспортировки, Алекс дождался, пока она не окажется на уступе.
— Курабстурвсух! — крикнул Энохсет.
Юноша удивленно пожал плечами.
— Пастракруквахта! — старик поднял руки к лицу и стал совершать какие-то странные движения. Потом взял за веревку и сделал вид, будто тянет ее на себя.
Александр подполз к корзине и посмотрел наверх. Энохсет улыбался.
— Курды, кудры, апах.
Юноша с трудом развязал туго затянутый узел. Веревка быстро поползла наверх.
Даже такое простое усилие отняло у него все силы. Алекс в изнеможении повалился на теплый, нагретый солнцем уступ. Возвращаться в расщелину не хотелось. Наслаждаясь теплом, он уселся поудобнее, прислонившись спиной к скале, и закрыл глаза.
Через какое-то время вниз сползла большая охапка хвороста. В этот раз старик не стал просить его развязать узел, а куда-то исчез. У Александра уже не оставалось сил даже на недоуменное пожатие плеч. Он просто сидел, ни о чем не думая, подставив лицо ласковым солнечным лучам и соленому ветерку, вслушиваясь в равномерный шелест волн. Вдруг в их плеск стали вплетаться какие-то посторонние звуки.
Насторожившись, юноша открыл глаза и, оглядевшись, заметил Энохсета. Худенькая, светло-коричневая фигурка в белой юбке медленно пробиралась вдоль берега, осторожно переступая по наваленным у обрыва камням.
"Кажется, другой дороги сюда нет", — лениво подумал Алекс. Но почему старик не приведет сюда людей? С их помощью меня можно было бы легко втащить наверх. Само собой напрашивались два вывода. Либо Энохсет тут совершенно один, или здешние жители, мягко говоря, не толерантны к иностранцам, и старик просто прячет Александра от их чрезмерного внимания. Оба эти предположения не внушали никакого оптимизма.
В корзине, что спустил Энохсет, кроме яблок, бурдюка с холодной, удивительно вкусной водой, оказалась выпотрошенная тушка молодого козленка. Старик, громко разговаривая на своем тарабарском языке, принялся разрубать её на куски и складывать в глиняный кувшин. Парню надоело бессмысленно наблюдать за его кулинарным поединком.
— Энохсет, — сказал он, привлекая к себе внимание.
Старик обернулся. Алекс с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Он пока так и не привык к обведенным темно-зеленой краской глазам Энохсета.
— Глуфитинг?
Александр поднял камень.
Старик настороженно пожал плечами.
Алекс потыкал в него пальцем, стараясь придать лицу самое вопросительное выражение.
Кажется, собеседник его понял.
— Шаптуг, — произнес он, тщательно проговаривая каждый звук.
Юноша поднял еще один кусок.
— Шаптуг?
Энохсет широко улыбнулся. В бледно-желтом частоколе крупных зубов чернели многочисленные прорехи.
— Кур, кур.
Так началось постижение чужого языка. Все время, пока Александр не спал, или не помогал по мере сил своему лекарю, он зубрил незнакомые слова как старательный первоклассник стишок на свою первую школьную елку. Плохо было то, что речь старика не походила ни на что слышанное ранее. Язык приходилось буквально в трубку сворачивать, прежде чем получалось хоть сколько-нибудь похоже. Тем не менее, Алекс начал постепенно понимать своего спасителя и лекаря.
На седьмой день погода начала портиться. С запада показались толстые, пушистые облака. Энохсет объяснил юноше, что близится шторм, и их здесь может залить водой. Александр, как мог, заверил старика, что у него хватит сил пройтись по каменным завалам и выбраться с этого места.
Энохсет сложил в корзинку кувшины, одеяла, привязал циновку, и они стали спускаться по уступу в начавшее волноваться море. Очень скоро Александру стало казаться, что он сильно переоценил свои силы. Пот градом катился по обессилевшему телу, колени подгибались, а ноги дрожали. Идущий впереди старик то и дело оборачивался, с тревогой поглядывая на него. Алекс пытался улыбаться, и шептал:
— Куро, куро.
Волны разбивались о камни возле его ног, обутых в просушенные и смазанные вонючим козлиным салом сапоги. Внезапно скальные обломки вздыбились, явно собираясь близко познакомиться с физиономией Алекса. Его рука метнулась и крепко вцепилась в выступ скалы, чудом удержавшись от падения.
— Хорастуко? — тревожно крикнул Энохсет. — Чифыро кур? Абосак.
— Куро. — шептал Александр, закрыв глаза и дрожа всем телом. — Куро.
На плечо легла узкая старческая ладонь.
— Куро, — повторил юноша, поднимаясь.
Энохсет, не говоря ни слова, указал рукой на море.
Скрипнув зубами, Алекс поднялся.
Старик одобрительно кивнул и поспешил вперед, тяжело перебираясь по обломкам скал. Когда они добрались до узкого галечного пляжа, у Алекса опять потемнело в глазах. Пришлось сделать остановку. Старик одобрительно похлопал его по плечу и пробормотал что-то неразборчивое.
Потом был подъем по поросшему травой и мелким кустарником склону. С неба брызнуло мелким, противным дождем. И без того уставшие ноги стали скользить. Александр то и дело падал, перемазавшись в раскисшей почве и мокрой траве. В ложбинке между двумя грядами сели отдохнуть прямо на сырую землю. Вдруг облака рассеялись и с голубого неба брызнули радостные и теплые лучи солнца.
— Раакатаракусамарокуро, — Энохсет улыбнулся серым от усталости лицом.
Следующую остановку сделали на вершине гряды. Здесь Алекс увидел веревку, обвязанную вокруг скалы. Внизу на таком знакомом уступе лежала упакованная корзина. Вдвоем они едва втащили её наверх. Рухнув на траву, Александр не смог удержаться от смеха. Тяжело дышащий старик посмотрел на него с удивлением.
— Старый да малый, — проговорил юноша, вытирая внезапно выступившие слезы. — Два инвалида.
Солнце вновь скрылось в клубящихся тучах, и Энохсет стал торопиться. Он справедливо распределил груз, навьючив на юношу свернутые одеяла и циновку, а сам взял корзину. Перед тем, как отправиться дальше, старик достал маленький глиняный кувшин и, сделав глоток, протянул Алексу.
Юноша хотел отказаться, но Энохсет настойчиво протягивал ему кувшинчик. Странно, но после вина Александр почувствовал себя значительно бодрее, даже настроение поднялось. "Вроде компот компотом, а гляди, как весело стало", — удивлялся он, бодро шагая вслед за стариком. Они спустились в долину, потом вновь стали подниматься вверх по еле заметной тропинке.
Александр с интересом оглядывался по сторонам. Голые скалы среди зарослей деревьев и кустарников. Юношу настораживало, что кроме этой тропинки вокруг не видно ни каких следов человеческой деятельности. Показался перевал. Справа гряда поднималась еще выше. Но и от открывшегося отсюда вида у Алекса перехватило дыхание, и мигом испарилось хорошее настроение. Низкое небо с ворочавшимися облаками нависало над буйно зелеными долинами, перемежавшимися с живописными, крутыми горами. А вокруг этого красочного великолепия расстилалось огромное, темно-синее море.
Глава II
Кто куда исчез
— И это только начало, — мрачно изрекла Гермиона
.
Джоан Кэтлин Роулинг
Гарри Поттер и Орден Феникса
Вскоре, после того как Прокл выздоровел и вновь вернулся к постылому веслу, с жестокими болями в спине свалился Боаз. Тут уже сам Нарон попросил жреца вылечить кормщика. Для этого он даже согласился остановиться в какой-то рыбачьей деревушке. Пять дней Тусет делал несчастному кормщику массаж, втирая в спину остро пахнущую мазь, поил горькими, противными лекарствами, читал заклинания, разложив по всей капитанской каюте амулеты. Обозленный незапланированной остановкой Нарон все это время вымещал зло на матросах и рабах. Поэтому на корабле не могли дождаться, когда же полегчает несчастному Боазу, а заодно и всем остальным. Но даже после того, как жрец закончил лечебные процедуры, он категорически запретил кормщику какое-то время становиться к веслу.
Не в силах дольше задерживаться, капитан сам занял его место. Плохо зная эти воды, Нарон не слишком торопился, заходя по пути во все прибрежные городки. Тусет ежедневно выслушивал его бесконечные стенания по поводу убытков и неизбежного разорения. Не в силах терпеть упреки и жалобы, кормщик собрался уже на карачках ползти на корму. Но тут взъярился жрец. Айри никогда еще не видела своего хозяина в таком гневе.
— Если Боаз простудится, то умрет, — почти кричал он на стушевавшегося капитана. — Кто тогда поведет корабль назад? Ты хочешь, чтобы мы пошли на дно из-за каких-то двух— трех дней?!
— Прошло уже двадцать, — попробовал огрызнуться Нарон. — Мы опоздаем и останемся без лоцмана!
— Зато с кормщиком! Где ты здесь найдешь такого мастера? — бушевал жрец. — Боаз самое больше богатство, что у тебя есть на этом корабле!
Притихший кормщик закутался в одеяло с головой словно ребенок, заставший ссору родителей. Капитан грязно выругался и выскочил из каюты. Айри тихо хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
Нарон бушевал на палубе словно ураган. Ему пришлось еще долгих восемь дней выполнять обязанности кормщика. Только перед самым длинным и опасным переходом Тусет разрешил Боазу вернуться к рулевому веслу.
Мало кто из капитанов посещал Рогейские острова, еще меньше смельчаков доходило до вод океана и Барьерных островов. И уж точно никто не мог сказать, где кончаются одни и начинаются другие.
Участки суши от крошечных скал до островов с какое-нибудь ольвийское королевство широкой полосой протянулись от южных отрогов Халибского полуострова до северной оконечности Айханского хребта.
Сотни если не тысячи островов служили естественным барьером, отделявшим теплое и мелководное Великое море от холодного Океана Мрака. Воды здесь кишели подводными скалами, коварными течениями, внезапно возникающими водоворотами. К тому же, чем ближе располагался остров к океану, тем более свирепыми и кровожадными оказывались его обитатели. Островитяне постоянно воевали между собой, совершая набеги на соседние острова в составе целых флотилий пирог. По этому, несмотря на удаленность от торговых путей и обилие удобных стоянок, только самые отчаянные и кровожадные из пиратских вожаков рисковали устраивать здесь свои тайные стоянки.
Не удивительно, что плаванье в этих водах считалось смертельно опасным. Да и прибыль, которую мог получить хозяин судна, никак не соответствовала риску.
На Рогейских островах некоторые местные племена добывали жемчуг и кораллы, перья диковинных птиц и благовония. С восточных или Барьерных островов вообще нечего было взять кроме леса и земляного масла. Все это встречалось и в более безопасных местах. Тем не менее, кое-какая торговля существовала и в этих забытых богами краях.
Последним цивилизованным городом на пути в Дикие воды была Тикена, расположившаяся на западном берегу Айханского полуострова, в тридцати асангах южнее Мыса Плача.
Почти двести лет назад её основали переселенцы из Либрии, изгнанные из родных мест в результате гражданской войны. Они выкупили бухту и землю вокруг нее у местных племен за сотню железных мечей и построили город, назвав его в честь богини — покровительницы.
Все это рассказал Айри жрец за время их долгого путешествия. Теперь она воочию видела на горизонте высокие горы, удобную бухту с хижинами рыбаков по берегам, высокие городские стены и оживленный порт.
По палубе гребцов сновал Длин, грязно ругаясь, и время от времени пускал в дело плеть. Плотно закутанный в одеяло кормщик стоял у руля, широко расставив ноги, обмотанные тряпками, и, морщась, ворочал рулевыми веслами. Рядом расположился Гнут, готовый в любой момент прийти на помощь.
У длинного деревянного пирса уже стояли несколько судов размером поменьше "Бороздящего стихию". Гребцам и Боазу пришлось повозиться, втискивая корабль между двумя посудинами, матросы которых отчаянно ругались и норовили оттолкнуть их судно палками. Команда Нарона успешно отбивала наскоки конкурентов. Тем не менее, капитан улыбнулся только тогда, когда борт мягко уткнулся в бревна причала.
Матросы не успели даже перебросить трап, как возле судна оказались трое хмурых воинов в коротких штанах, кожаных нагрудниках и с копьями в руках. Нарон важно сошел на причал.
— Я хозяин корабля "Бороздящий стихию", — проговорил он.
— Будете продавать или покупать? — спросил на ломаном либрийском старший из стражников с коротким кинжалом за поясом.
— Только для команды, — покачал рукой Нарон. — Подлатаем корабль и отплывем.
— Сколько будете стоять?
Капитан почесал курчавую шевелюру.
— Дней семь. Переход был тяжелым, обросли. Судно надо килевать.
Воин понимающе кивнул.
— Тогда с тебя пол дебена серебра.
— Что как дорого? — возмутился Нарон.
— Если бы ты торговал, то взяли бы меньше, — усмехнулся стражник.
— Радланскими оболами возьмете?
— Пятнадцать.
Капитан крякнул, но беспрекословно отсчитал в подставленную ладонь круглые монетки с орлом. Стражник снял с пояса связку дощечек с выжженными на них символами, развязал веревочку и, покопавшись, протянул одну из них Нарону.
— Вот. Пусть всегда будет у вахтенного.
— Я порядок знаю, — заверил воина капитан.
Стражники ушли. Мореход, качая головой, вернулся на судно. К нему тут же подошел Тусет.
— Уважаемый Нарон, мне нужно сходить в город.
— Иди, — буркнул капитан.
Келлуанин покачал головой.
— Не могу же я явиться к почтенному Котасу Минатийцу в таком виде, — возмутился жрец.
— Ты собираешься в гости к главе магистрата? — навострил уши Нарон. — Семейство Котаса держит в руках всю торговлю с Рогейскими островами! Они побогаче некоторых Нидосских купцов будут.
— У меня к нему рекомендательное письмо, — просто сказал Тусет.
— Что тебе нужно? — по-деловому спросил капитан.
— Пресная вода, чтобы Айри могла выстирать одежду, — ответил жрец.
Капитан почесал заросший подбородок.
— Хорошо. Пусть она возьмет воду из кувшина. А мы его завтра свежей зальем.
Айри провозилась до темноты. Тусет выдал её какую-то черную, жирную мазь, которая пенилась в тазу и удивительно хорошо отстирывала грязь. Не доверяя девочке, жрец тщательно рассмотрел вывешенную на просушку одежду и потребовал от неё перестирать рубашку, указав на два серых пятна.
