| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Какая-то женщина подошла к Ксю, зашептала на ухо.
— Ну и слава богам! — воскликнула Ксю и осенила себя благочестивым жестом. — Эй, презренный, боги над тобой смиловались. Жив мальчишка, только оцарапался. Ну, ничего, до свадьбы... гм...
Да, до свадьбы мальчишки не доживет. Никогда не заживет царапина, так и будет труп валяться оцарапанным. Интересно, степняки только девчонок насилуют или мальчиков тоже?
Ассоль поднялась с соломы, отряхнула робу, встала рядом с мужем, и все увидели, что скула у нее разбита и глаз заплыл. Хорошая свадьба вышла у сына, ничего не скажешь. Не такой судьбы желал ему Ромул, до последнего момента надеялся, что не дадут боги Барту проявить дурной характер, унаследованный от матери. Однако дали.
Барт открыл глаза, поднял голову и посмотрел на новообретенную жену с отвращением. Ассоль отвернулась и вышла из комнаты. Ксю окинула Барта презрительным взглядом и тоже вышла. Отец и сын остались одни.
Губы Барта зашевелились, Ромул подошел ближе и опустился на одно колено, чтобы расслышать слова. Лучше бы не слышал.
— Отец, прости, — сказал Барт.
Ромул распрямился, сплюнул в угол, резко повернулся и вышел. За распахнутой дверью слышались всхлипывания бывшего лейтенанта.
5
Редко какого путника собирают в дорогу так щедро, как собрали Ассоль и Барта. Если бы в монастыре оказался вдруг иностранный путешественник, несведущий в имперских обычаях, он бы нашел этот факт поразительным. Но для образованного и культурного человека все очевидно.
Варвары полагают своих богов такими же варварами, как они сами, только бессмертными и могущественными. Варвары не постигают главное отличие бога от человека, и именно это отличает их от людей цивилизованных. Боги непостижимы, это ясно всякому жителю империи, и если этот факт уяснить не только умом, но и сердцем, то ясно становится все.
Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не стали эвакуировать из Роксфорда гражданских? Потому что ни пешком, ни на осле от степных всадников не уйти, а лошадей на всех не хватит. Будь матушка Ксю менее образованной, она бы приказала кинуть жребий либо как-то иначе разузнать божью волю. Но мудрый человек не оскверняет душу гаданием, мудрому очевидно, что если боги не спешат огласить свою волю, значит, в этом как раз и есть на данный момент их воля. Глупо полагать, что в монастыре Птаага Милосердного хоть какая-то ничтожная малость происходит без воли этого самого бога. Пожелал бы Птааг устроить выборочную эвакуацию — нашел бы путь донести свою мысль до человеческих разумов. А раз мысль не дошла, значит, не было такой мысли, значит, богу угодно массовое жертвоприношение.
Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не только не возражали против бегства Барта, но фактически заставили его покинуть Роксфорд? Потому что в священном писании не зря сказано, что приносимое в жертву существо должно быть безупречным, а класть на жертвенник порченые объекты — оскорбление божества. Кроме того, Птааг ясно дал понять, что жизнь Барта принимать не желает, надо быть совсем глупым, чтобы думать, что все произошло само, без божьей воли. Так что бывшего лейтенанта отпустили без колебаний, хотя никто ему не завидовал, ибо лучше сгинуть в строю во славе, чем пресмыкаться в позоре, отвергнутый богами и товарищами.
А почему никто не стал наказывать Ассоль за двойное нарушение обетов (сначала преступила целомудрие, пусть и ненамеренно, затем безбрачие)? Да по той же самой причине — ясно же, что не случайно все так произошло, а по божьей воле, а противиться божьей воле дураков нет.
Матушка Ксю выделила беглецам четырех лучших лошадей (двух верховых и двух вьючных), а также съестных и прочих припасов на две недели пути, хотя в седлах путникам предстояло провести от силы четыре дня, если степняки не перехватят. Ассоль, кроме того, получила полный комплект монастырской одежды и отпущение всех грехов, вольных и невольных. Отпускать девку на волю с отягощенной душой матушка сочла недопустимым. Даже не стала толком выслушивать, протараторила скороговоркой положенную формулу и вернулась к фехтовальному упражнению, прерванному явлением юной монахини. Матушка упражнялась с тяжелым полутораручником, и пот с нее лился градом, что неудивительно — старость не радость. Но какую песню сложат степняки о старухе, принявшей геройскую смерть в столь преклонном возрасте!
Кто-то дернул Ассоль за подол, когда та проверяла седельные сумки. Она обернулась, никого не увидела, опустила глаза и встретила недетский взгляд Мюллера.
— Ты обещала меня усыновить, — заявил он.
— Когда? — удивилась Ассоль.
— Ну, когда это... на хлеб и воду...
Ассоль вспомнила. Трудно поверить, что это случилось только сегодня утром, а не месяц назад. Да, все верно, на последнем уроке перед обедом матушка проповедовала, а Мюллер устроил безобразную сцену и потом...
— Погоди, — сказала Ассоль. — Я тебе ничего не обещала.
Мюллер нахмурился и закатил глаза к потолку.
— Нет, обещала, — упрямо сказал он. — Обещала, что не бросишь. Ассоль, усынови меня, пожалуйста.
— Да ты сдурел! — возмутилась Ассоль. — Что я Барту скажу, ты подумал?
— Скажи, что я твой брат, — рассудил Мюллер. — Проверить он все равно не сможет. А усыновишь потом, когда в город приедем.
А этот план может сработать... Интересно, как ребенка угораздило такое придумать... Да какое там придумать, ему пять лет!
— Кто подсказал тебе эту хитрость? — подозрительно спросила Ассоль.
— Птааг, — ответил Мюллер.
Ассоль заглянула в его серые недетские глаза, по спине пробежали мурашки. Она отвела взгляд.
— А ты часом не Омен Разрушитель? — спросила она.
— Нет, я Мюллер Долбозвон, — ответил Мюллер.
— Не повторяй это прозвище, оно обидное! — возмутилась Ассоль. — Сколько раз можно говорить...
— Не вижу ничего обидного, — пожал плечами Мюллер. — Долбозвон, Дубощит, Меднолоб... Нормальные прозвища, ничего плохого.
Хлопнула дверь, в конюшню вошел Барт.
— Что, собралась наконец? — обратился он к Ассоли. — Чего копаешься? А это кто?
Мюллер выжидательно заглянул ей в глаза снизу вверх. Ассоль сглотнула и ответила Барту:
— Мой брат. Мюллером зовут.
— Я с ним возиться не буду, — заявил Барт. — На своем седле повезешь. И кормить будешь из своей доли.
— А что, у меня будет своя доля? — удивилась Ассоль.
Барт ничего не ответил. Бегло заглянул в одну седельную сумку, в другую, охлопал вьюк, оценил объем и вес, взял коня за повод, повел к воротам. Бросил через плечо:
— Не отставай.
Ассоль подумала, что сейчас они выйдут во двор, кто-нибудь заметит, что с ними
увязался Мюллер, скажет, что растаскивать мальчишек команды не было, но монастырский двор был пуст. Не так пуст, как обычно говорят, а совсем пуст, абсолютно, нигде ни одного человека. Днем, за три с лишним часа до заката никогда такого не бывает! А почему они выбрались в дальний путь на ночь глядя?
— Барт! — позвала Ассоль.
— Кому Барт, а кому благородный господин, — отозвался Барт. — На первый раз прощаю, потом буду бить.
Ассоль решила, что больше не будет спрашивать его без нужды. И еще она подумала, что организованное Птаагом спасение от степняков — не награда, а наказание. Но она перетерпит его с достоинством.
Мюллер дернул ее за юбку и тихо прошептал:
— Я потом убью его, мама.
— Какая мама? — удивилась Ассоль. — Я ему сказала, ты мой брат.
— Мама, сестра, не суть важно, — сказал Мюллер. Озорно улыбнулся и добавил: — А по первому вопросу ты не возражаешь?
По спине Ассоли пробежали мурашки. Она подумала, что замужество за Бартом, возможно, не самое большое испытание из ниспосланных ей богами.
ДЕНЬ ВТОРОЙ. СТОЛИЦА
1
Испокон веков столицей империи является Палеополис, самый наидревнейший из всех имперских городов. Слово Палеополис на древнем языке как раз и означает "древний город". Помимо того, что он самый древний в империи, он еще самый большой, настолько большой, что никто толком не знает, сколько людей там живет. Одни говорят, сто тысяч, другие — миллион, третьи — миллиард, а кто прав — знают только боги, да и то не факт. Какое богам дело, сколько смертных проживает в каком-то конкретном городе?
Город Палеополис состоит из трех районов, далеко отделенных один от другого. Первым является исторический центр, выросший вокруг древней цитадели, стоящей на высокой горе. Она давно перестала быть крепостью, рвы засыпаны, валы оплыли, стены и башни время от времени обновляются, но только для красоты, не для обороны. Лестницы на стены почти везде обвалились, а где сохранились в целости, там загромождены барахлом. Караулы на стенах стоят символические, а боевые площадки башен так тесно заставлены скульптурами, что если кто-то захочет использовать такую площадку по назначению, воинам там не развернуться.
В прошлом цитадель была обычным городом-крепостью, внутри стен стояли жилые дома, конюшни, амбары, другие хозяйственные постройки, казенные, казармы для воинов, все как обычно. А императорский дворец был совсем маленьким, не больше, чем типичные хоромы богатого купца. Но со временем военные и хозяйственные строения перенесли за пределы городских стен, а все освободившееся место занял дворец. Вся цитадель превратилась в одно огромное бесформенное здание, составленное из множества элементарных сооружений, соединенных запутанными переходами. Сейчас здесь живет император с женами, детьми и другими родственниками, и неимоверное количество прислуги. Впрочем, слуги живут в особых казармах за стенами, а внутрь цитадели приходят только на работу.
Гора, на которой стоит цитадель, венчает собой невысокий, но крутой хребет, делящий Палеополис пополам. Про этот хребет говорят, что в прошлом он принадлежал морскому зверю Брухатке, который выполз из моря и окаменел, и все его кости растащили хищники, только хребет остался. Почему зверь Брухатка выполз из моря — никто точно не знает, известно два десятка разных и одинаково правдоподобных объяснений этому факту. А ученые философы, квартал которых расположен между кварталом шутов и кварталом гадальщиков, говорят, что зверь Брухатка не при делах, дескать, удивительная форма каменного гребня образована выветриванием горной породы, а сходство со звериным позвоночником только внешнее. Дескать, в незапамятные времена, когда империи еще не было на белом свете и все люди были варварами, однажды случилось большое землетрясение, два земных пласта опустились, а третий поднялся, и так, дескать, и образовался удивительный ландшафт Палеополиса. Но здравомыслящие люди твердо верят, что если какое землетрясение и было, то вызвал его зверь Брухатка, ударив хвостом по земле.
Описываемый хребет тянется с востока на запад и упирается в океан отвесным обрывом, над песчаным пляжем. К северу от хребта размещается так называемый верхний город, а к югу, соответственно, нижний город. Верхний город состоит из одинаковых квадратных кварталов, застроенных каменными домами с большими внутренними двориками, там обычно обустраивают бассейн или фонтан, что кому больше нравится. Каждый квартал заселен представителями определенного сословия: в одном живут помещики, в другом генералы, в третьем купцы, и так далее. Чем более высокое положение занимает сословие в табели о рангах, тем более почетный квартал этому сословию предоставлен, тем ближе это место к небу и императору, и тем дальше от сточных канав.
Нижний город застроен стихийно, без какого-либо плана. Здесь живет низкая публика: мастеровые, торговцы, шлюхи, ворье и другие сословия, которых поэты сравнивают с крысами, самопроизвольно заводящимися в нечистотах. А нечистот тут хватает — дома достигают пяти этажей в высоту, а водопровода, в отличие от верхнего города, нет и в помине, дерьмо швыряют из окон прямо на улицу, и если дождя долго нет, оно накапливается и смердит. В целом нижний город — место крайне непривлекательное, приличные люди сюда не заходят, разве что пьяные в поисках приключений, но это дело опасное, потому что стражи здесь нет, а отчаянных парней, охочих до чужих кошельков — более чем достаточно.
На западе верхний и нижний город смыкаются в морском порту. Поэты называют порт Палеополиса городом контрастов, потому что здесь процветание и нищета не разделены непроходимым барьером, а соприкасаются вплотную, и никого не удивляет пьяный калека, блюющий на ступенях дворца. В верхнем городе такого нарушителя выпороли бы и прогнали взашей, но портовые богачи более снисходительны к людским слабостям. Потому что среди портовых богачей большинство составляют не родовитые аристократы, а купцы и пираты, начавшие карьеру с низов и скопивших состояние на протяжении одной жизни. По портовым улицам гуляют вальяжные пузаны, увешанные серьгами и перстнями, а вокруг суетятся босоногие хитроглазые пацаны, и никто не знает, кому из них суждено стать с годами таким же пузаном, а кому сгинуть в пиратском набеге или уличной драке. Известно лишь, что вторых большинство, а первых немного, но не исчезающе мало, а вполне заметное количество.
Северная часть порта считается богатой, там селятся адмиралы, капитаны, штурманы и прочая относительно чистая морская публика. А южная часть застроена убогими покосившимися домишками, в которых ютятся семейные матросы и портовые грузчики. А те, кто семьей не обзавелся, предпочитают хижины-однодневки, сложенные на скорую руку из упаковочной тары. А если долго стоит хорошая погода, без дождя, то моряк в жилье вообще не нуждается, ему в такую погоду всюду хорошо, главное, чтобы наливали.
В южной части порта в двухстах шагах от береговой кромки, на перекрестке двух забытых богами безымянных переулков стоит таверна, именуемая "Якорь в гузне". По местным меркам это приличное заведение, здесь даже пол не засыпают соломой, а подметают и посетителям плевать на пол не разрешается. А если кто хочет подраться, то сначала надо уплатить по десять грошей с участника, не считая двойного штрафа за ущерб заведению, если дерущиеся вдруг по случайности расколотят что-нибудь ценное. Бесплатно драться можно только с вышибалой, но желающие редко находятся, потому что вышибалой здесь работает знаменитый Барт Живчик.
Интересный это человек, очень необычный для своего ремесла. Люди втихомолку шепчутся, что он высокородный дворянин по происхождению, лишенный титула за что-то позорное — не то в бою струсил, не то что-то уголовное учудил. Но правда ли это, никто толком не знает, потому что Барт о своем прошлом не рассказывает, а на прямые вопросы отвечает либо бранью, либо ударом. Но в целом похоже на правду — лицо у Барта породистое, дворянское, и если бы не сломанный нос, был бы красив, как Аполлон. И дерется он, как черт дворянский, фехтовальных приемов знает столько, сколько только благородные знают. Как-то раз забрели в "Якорь" пираты-дикари с Банановых Островов, стали буянить, так Барт отдубасил их простой деревянной дубиной, забрал три сабли и два шлема, и третий тоже забрал бы, если бы тот пират его прежде не пропил. Потом к Барту подходил боцман с того корабля, звал в команду, но Барт не пошел. Барт по жизни трусоват, в драке забывает о трусости и дерется как черт, а когда драки нет — всего боится, как заяц. Если бы не этот недостаток, Барт давно бы уже стал у пиратов абордажным лейтенантом, а то и боцманом. Но Барт так и не пошел в пираты, сколько ему ни предлагали.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
