Воин. Стихии зовут

— Эта?! — переспросил Грод, показывая на красавицу. Мне только и осталось, что кивнуть. — Эта дочка Женколя, помещика из соседнего города. А это... — он начала показывать на остальных дочерей и сыновей помещика, но я его уже не слушал, мое внимание сосредоточенно только на красотке.

Девушка что-то спросила у отца. Он посмотрел в нашу сторону и двинулся к нам, галдящая толпа их пропустила. Они остановились возле нас, Грод поклонился, а я окончательно пленился красотой дивного видения.

— Неужели это тот самый Карин, о котором мы столько слышали? — начал свою речь помещик.

— А? — очнулся я.

— Вы Карин? — улыбнулся Женколь.

— Ваша дочь очень красивая, — зачем-то буркнул я.

Послышался недовольный ропот среди матрон.

— Вы первый кто так считает, — проронила девушка, показывая рукой, чтоб отец не вмешивался. Для родителя его ребенок самый красивый — читалось на его недовольном лице.

— Почему? — если честно, я искренне удивился. Такую королеву, да еще не считать красивой? Для меня даже беззубая баба Зина была симпатяжкой, а чтобы такая! Может, дело в ее небольшом росте?

— Ну... — начала она, смущаясь. Голос у нее такой мелодичный, что я заслушался. Фея! — все знают, что я полукровка.

Я поднял бровь в изумлении. Я тоже не мог считать себя чистокровным человеком, потому что слишком странен для людей, но разве это порок? Тут часть народу наполовину гиганты или еще, какая другая собака. Так чего же они на нее-то взъелись?

— Ну и что?

Кто-то застонал и, кажется, упал в обморок. Девушка сама была удивлена моим ответом не меньше, чем окружающие нас люди.

— Как... — еще больше засмущалась дивчина. Ее откровенно смущал мой всепожирающих взгляд, — простите меня! — моя мечта на сегодняшнюю ночь удалилась. А я, не понимая абсолютно ничего, встал рядом с Гродом и смотрел ей вслед. Друг недовольно на меня палился, словно я, по меньшей мере, его любимую собачку Жужика убил, случайно уронив на него ящик с инструментами. Жужик — маленькая визгливая блоха в стиле: "Обежал кактус, устал", а еще сволочь мелкая! Штаны мне порвал и написал в ботинки!

Когда все разошлись, и мы с другом оказались наедине в домике, который мне выделили для проживания, он мне ВСЕ ВЫСКАЗАЛ!

— Ты понимаешь, что она полукровка?! — кричал здоровяк. До этого самого момента меня обливали грязью примерно час. Так что, я предпочел подождать, пока Грод немного остынет. Когда чайник кипит его лучше не трогать, можно обжечься или еще чего неприятнее — уронить себя на ногу.

Я сидел на кресле напротив него. Мебели у меня маловато, если не сказать, что она отсутствовала вовсе. Несколько обшарпанных и потрепанных кресел, с которых немилосердно сыпалась труха. Доисторическая совершенно не греющая печка, один стол, стул, кровать и дырявый гамак. Старый камин сложно назвать мебелью, но зимой он меня неплохо спасал от стужи, а стены-то термиты почти сожрали или то, что их тут заменяло. Ремонта бы, да только я и через десять лет не соберусь — денег жалко на никому не нужное старье.

Пока я предавался размышлениям и ждал, друг метался со стиснутыми кулаками из угла в угол. Мне он напоминал медведя гризли, которому зарядили пулей в одно пикантное место.

— Так, внимание! Дружище, тон пониже сделай и потише говори, я все-таки не глухой! — сказал и потер уши я. Час ругани в исполнении Грода — это нечто! — Хотя, наверное, вскоре им стану, если ты и дальше будешь так орать! — для крайней убедительности почистил ухо платком.

Здоровяк тяжело дышал. И когда он немного успокоился, я продолжил:

— А теперь медленно и спокойно расскажи мне, что ты хотел сказать?! И без гадостей, пожалуйста! А то я сам могу перейти на трехэтажный мат, тогда мало никому не покажется!

— Она полукровка! — сказал он, словно выплюнул что-то мерзкое.

— Ну и что тут такого? — может мои мозги скрутились в трубочку, в шарики да ролики. Меня удивляла агрессия по отношению к Очень красивой девушке.

— У нее мать ведьма! — прикрикнул Грод.

— А что, это такая национальность? — приподнял брови я. Если честно, в их трущобах каждую вторую можно сжигать за колдовство, каждую третью вешать за черный язык. Достаточно только послушать, как две матроны друг друга обругивают за несчастную козу, которая уже и сама забыла кто у нее хозяйка.

— Нет, ее мать особой расы, — Грод выделил слово "особой", чтобы я лучше понял какую ненависть к ней питали. — Я даже не знаю их названия! Ты заметил, что у нее серые волосы?

— Ну-у-у, заметил, и что? Прекрасный серебряный цвет. У меня в мире половина перекрашена в такой.

— Так вот, — начал здоровяк, сев на другое кресло и закурив какую-то хрень. Я после излечения не курил, хотя раньше шмалил как паровоз. Меня от запаха этой травки затошнило, но в то же время мне хотелось курнуть. Вот такая двойственность, но я пока держался. — Ее мать была ведьмой, как я уже сказал, и она терроризировала нас! Эх, красивая баба, дочь в нее пошла. Только ростом не в мать вышла. Мама высокая, короткие серые волосы. Облачена только в нижнее белье, кожаное и черное, сапоги до самых бедер с черепами на коленях. А глаза у нее черные как бездна!

"Клевая телка, нечего сказать!" — усмехнулся про себя я.

— Она любила красивых мужчин, — продолжил Грод и замолчал.

— Она что, нимфоманка? — поинтересовался любознательно.

— Ера любила удовольствия, — надо же какое имя шикарное, — и если ты не доставил ей удовольствия можно сказать, что ты труп.

— Роковая! Страсти-то какие в тихой заводи!

— Не то слово! И надо же было, чтоб в наш город приехал нынешний помещик Женколь! Она, если я точно помню, влюбилась в него или он ее заинтересовал, как любовник. Не знаю, но он был тогда красив и уже имел жену и двоих детей! Не повезло мужику!

"Чем интересно, что он был уже женат?" — но вслух дальновидно я этого не сказал. Фонарь под глазом мне сейчас ни к чему, последние извилины все-таки соображали. Только-только прежний облик себе вернул! А сейчас я должен выглядеть на все сто, чтобы очаровать неприступную красавицу!

— Короче говоря, она пригрозила ему и он...

— Переспал с ней, — закончил за него.

— После чего, она оставила нас на долгое время, но вернулась ведьма с дочерью на руках. Ты бы видел ее омерзительную ухмылку. Я тогда был сопляк еще, но и то понимал, что эта женщина — зло! Она передала Женколю дочь, а он не смог даже сопротивляться ее чарам и принял ребенка! Стерва! — с чувством фыркнул. Если бы в его руках оказалась тонкая шейка ведьмы, он бы ее точно придушил. В этом я даже не сомневался, ведьм мой товарищ не считал женщинами.

Друг замолчал, а я не стал тишину прерывать. "Пуская, — думаю, — поразмышляет".

— Как мне было жаль жену Женколя! Бедная женщина! Она его так любила и воспитала это дьявольское дитя! — с отвращением скривился и сжал кулачища здоровяк. Мне же стало жалко девушку.

— А что случилось с мамашей-кукушкой? — спросил я и отпил сока.

— О Ере больше никто не слышал, она ушла, оставив дочь отцу.

— А как кукушонка зовут?

— Милина, — ответил Грод и снова его лицо передернуло от отвращения. Что же там эта тетенька натворила? Грод несмотря на габариты был довольно мирным человеком, этакий добродушный медведь. Он очень редко повышал голос, практически не выходил из себя. Сегодня же я увидел настоящее чудовище, сотрясающее пространство громкой руганью. — Неужели ты не чувствуешь, воитель добра, что она порождение зла?! — спросил он меня с гневом.

Я отрицательно качнул головой. К сожалению или к счастью, после обряда я получил способность чувствовать зло. Даже не зло, потому что в каждом из нас есть какая-то часть зла, а нечто из-за чего я могу с уверенностью сказать: "Передо мной враг, которого нужно уничтожить". Также неосознанно я мог поменять свою форму: у меня могли удлиниться пальцы или загореться, я мог изогнуться в любую позу, но без подготовки можно чего-нибудь сломать. Плюсы, конечно, неоспоримые, но и минусы тоже на лицо! Как контролировать всю эту хрень?!

— Знаешь, кроме желания, я к ней ничего не чувствую, — эффектно пожал плечами, — в ней нет зла.

— Лжешь! — прикрикнул Грод, резко встав. Его лицо стало багровым. — Ты лжешь! Потому что она тебе нравится!

— Если бы я лгал, то придумал, что ты верблюд! — я ухмыльнулся. Все равно он не знал, что это за "чудное" плюющее животное. Мое с ним знакомство в зоопарке закончилось весьма плачевно — мне пришлось отмывать от его вонючей слюны! Верблюд вздумал в меня плюнуть! Меня еле оттащили от него! Во мне так и горел огонь возмездия! Мне тогда только-только исполнилось десять лет.

— Этого просто не может быть! Она родилась у самого ужасного существа, которое когда-либо существовало в открытых мирах!

Я призадумался, сощурившись. Придется напрячь извилины. По мне так лучше дать по балде и уйти по-тихому.

— Как я знаю. Даже самая паршивая мать чувствует к своему ребенку хоть какую-то любовь! — чмокнул губами, обдумывая, что сказать дальше, я ведь не оратор. — А по твоим рассказам не похоже на то, что она просто так взяла и позволила себе забеременеть. Мне так кажется, что либо ей не понравилось то, что ребенок появился слишком светлый — это одно, — ехидно поднял палец. — Вторая версия чем-то похожа на первую, но!... — в упор посмотрел на удивленного Грода. — Но тогда у нее родилось двое: один темный, другой светлый и одного она просто сплавила, как ненужный хлам. А то есть светленькую дочку отдала глупому папаше, который не способен причинить вред своему родному дитятке.

— А что, еще есть варианты? — спросил Грод, разбираясь в выражениях моего лица.

— Есть еще один вариант, тоже с двойняшками, но только... — я замолчал.

— Что? — не вытерпел здоровяк.

— Может, она отдала дочку специально для того, чтобы ее прикончили, сожгли, к примеру, на костре как ведьму. У вас народ буйный, на расправу скорый, я бы, если честно, не удивился, если бы так оно и произошло.

— Кажется, я тебя понимаю, Карин, — в глазах Грода появилось изумление. — Но почему тогда она сама не убила ребенка?

— Возможно, она не смогла убить собственного ребенка, да мало ли какая причина, но я не чувствую в Милине зла. В ней его нет, она не враг нам.

— Да, — ответил он виновато, — значит, девочка светлая и поэтому мамочка просто избавилась от нее, подумав, что ее убьют, как только мама уйдет.

— Именно, — согласился с ним я, — и она мне очень нравится!

— Кто, мама? — приятель вскинул высоко брови, воззрился на меня как на чокнутого.

— Да причем тут мама?! Я про дочку!

— А-а-а! — типа понял он.

— Одно непонятно, нахрена она приехала в вашу глухомань? Что она тут забыла?

— Кого-то искала, — пожал плечами Грод и, затушив трубку, встал и вышел из моего разваливающегося домика, оставив меня одного.

С этого дня я начал наводить справки о предмете моей страсти. В основном моим источником являлись все те же дамочки, с которыми я спал. Разговорить женщину в постели легче простого. Они не прочь поговорить, а особенно посплетничать. Любовь к сплетням у каждой женской особи в крови и ничего нет сильнее ни ревность, ни страсть, может, если только любовь, но за это чувство я не отвечаю.

В общем, если отбросить все гадости, которые я услышал о ненаглядной мамочке-ведьме, рассказик получался небольшой. Милина — девушка скромная семнадцати лет, нелюдимая, друзей нет, любит природу и папу с мачехой с многочисленными братиками и сестричками. Воспитанная в строгих правилах, значит, однозначно будет говорить о свадьбе. Добрая и нежная. Вот и все, а остальная информация не несла смысловой нагрузки, и ее не стоило озвучивать вслух.

Меня Милина сторонилось, и я не раз проклял свою дурную славу и баб, распускавших языки. Я пытался дарить ей цветы, но ими же получил по мордасам со словами: "Что они тебе сделали плохого? Зачем ты их сорвал?" Но это меня не останавливало. В первый ли раз я получаю по морде от женщины? Конечно же, нет. Сколько меня били, сколько пощечин я получил, не сосчитать.

Приходилось выбирать моменты, когда рядом с Милиной не находилось мачехи. Ее папа еще не замечал моего внимания к дочери, а эта цербериха на корню раскусила все мои замыслы. Я однажды на нее нарвался, когда в очередной раз пришел к дому, где жила моя мечта.

— Чтоб и духу здесь твоего не было, кабель треклятый! — кричала мачеха на меня, вооружившись шваброй. — Имей совесть! Она не имела сношений с мужчиной и выйдет замуж за порядочного мужчину, нарожает много детей! Тебе же жена не нужна и дети от нее не нужны! Иди, гуляй дальше, нечего топтать нам тут траву! — крикнула она мне, грозно размахивая шваброй. Я пытался рассмотреть лицо девушки в окне, но та скрывалась за синей занавеской. — Пошел прочь! И не смей баламутить ей голову! Она поверит тебе и твоим сладким речам, а ты, скотина, поиграешь и бросишь, а девке жизнь поломаешь!

— А я влюбился в нее! — я схватил древко швабры. — Люблю ее! Люблю! Люблю!

— Ты?!! — поднялся ее голос до высокой ноты. — Твоя любовь стоит грош! Шальная баба — твоя любовь, пес шелудивый! Негодяй, скольких девок перепортил и мою захотел испоганить, испаскудить?!

— Она все равно будет моей!

В ее глазах отразилась боль женщины, которая любит всем сердцем пусть и чужого ребенка. Видимо, эта женщина все прекрасно понимала, и что я все равно рано или поздно добьюсь того, чего хочу, не отступлюсь и не сдамся. И она тихо прошептал:

— Оставь ее, уйдешь же, покинешь ее, едва в любви своей она тебе признается.

— Не могу.

— Погубишь ее! Оставь ее! Заклинаю тебя, оставь мою дочь в покое! — она взялась за голову. — У тебя шальная душа, а она другая, а ты погубить ее хочешь!

— Это ей решать, а не вам.

— В речке утонет, но тебя не простит.

Я развернулся и ушел, не имел сил больше слушать эту ахинею. Никто не может запретить любить! И уж тем более мне!

Моя фея. Я потерял покой и грезил только о ней, еда стала безвкусной, а женщины не разжигали прежней страсти. Грод кряхтел и про себя матерился, наблюдая за мной, когда приходил ко мне в гости.

— Зачем она тебе? — спрашивал он.

— А разве у тебя такого не было?

— Нет. Ты глупец, если думаешь, что тебе спустят с рук.

— А когда я был иным? — закричал я, но он ничего не ответил и вышел, хлопнув дверью. Мне же не на минуту не покидали мысли о моей фее.

Я подгадал момент, когда в ее доме никого не было. Ее родители жили на две усадьбы. Я следил за ней вечером в ее же саду. Она ходила между деревьями и касалась каждого ствола. Во мне зажглась дикая ревность к деревьям, захотелось их срубить к такой-то бабушке! Взять бензопилу и помахать ею малек! Я так живо представил себя эту картину, что руки сами по себе пытались сжать несуществующее орудие убийства древесины. Душа пылала ревностью.

Она присела возле небольшого искусственного пруда, где плавали маленькие золотистые рыбки, и вдохновенно провела ладонью по поверхности воды. Улыбалась, прикрыв голубые глаза, реснички трепетали как крылышки бабочки. Девушка прижала к груди руки и медленно опустилась на траву, устремив взгляд в звездное небо. Так Милина и лежала, не шевелясь. Белое платье чуть задралось, обнажая белоснежные ноги. Волосы рассыпались по земле серебряным покрывалом. О, меня потянуло на пафос! Может, скоро буду читать стихи, кто его знает.