Очнулась я на продавленном диване, заботливо укрытая ватным одеялом. Попыталась встать, и поняла, что не смогу — слабость такая, что еле голову приподняла. На скрип дивана из прихожей зашёл Лаки:

— Пришла в себя? Сейчас пить дам, ты много крови потеряла, да и так — никому из параллельщиков от установок исконников хорошо не бывало. Пей! — он поднёс к моим губам кружку, в которой оказалось невероятно сладкое молоко. Я попыталась сделать глоток, но не смогла, Лаки поддержал мою голову, и жёстко приказал:

— Пей! Тебе нужно восстановить силы, сгущёнка для этого отлично подходит. Пей же!

Я заставила себя выпить молоко, и откинулась на подушку, Лаки сел рядом на деревянный крашеный табурет, и коротко рассказал, что произошло.

Что исконники собирают установку, он знал давно, как и Ильгиз, и ещё один параллельщик, с которым Лаки поддерживал связь. Но где? Регистрирующая аппаратура ничего не показывала, начальство в предчувствие не поверит, а рядом ещё несколько подходящих городов. Сбор информации, нанесение на карту сведений о разновременьи и других признаках результата не давали — такие случаи редко упоминаются в новостях, ведь это "обычный житейский курьёз". Обращение к начальству тоже ничего не дало: Пётр Анатольевич Лаки уважал, но лишь как инженера, а мнение деда Лаки, при всём почтении к покойному учёному, считал старческой причудой, ну а более высокое начальство вообще не хотело слушать "этот бред". Хорошо, что всё же выделили деньги на новую регистрирующую аппаратуру. А учёные местного вуза, уважаемого и насчитывавшего десятки лет, решили, что им техника нужнее, чем "недоучкам", из конторы. В глазах местного начальства остепенённые мужи уважаемого вуза занимали более высокую ступень иерархии, чем "полувояки", да ещё и личные причины сказались, поэтому в споре "мундира" и "пиджака" в этот раз победил "пиджак", и без разницы, что контора была почти гражданской. Вузу была обещана выделенная для конторы техника, дело затягивалось, напряжение нарастало.

Лаки уже несколько дней чувствовал непонятную тревогу, такого раньше с ним не бывало. Но списывал всё на неудачу с аппаратурой, другие житейские проблемы, и даже не понял вечером, что с миром творится непонятное. Психанул из-за техники, потом из-за моего любопытства, потерянных ключей, и ушёл ночевать на дачу Хаука — ключи от неё у него были. И лишь когда на улице слишком быстро стемнело, понял, что произошло. Выходить из дома уже было нельзя — прошлые нападения исконников этому научили, — оставалось лишь ждать. Так что парень растопил старую, но ещё рабочую плиту, и взялся за принесённую мной статью: оказывается, он не положил её в папку, а с самого начала захватил с собой. Потом ввалилась я, вся в крови, уцепилась в него, и стала повторять только одно: "спаси и сохрани". Хорошо, он потом увидел у меня на пальце кольцо с молитвой, и понял, что я не совсем уж сошла с ума, просто в шоке. Он попытался оторвать от себя мои руки, но это удалось только когда я потеряла сознание, и сама отпустила его, упав на пол. Пришлось обрабатывать мою рану, искать мне одежду.

— У тебя скользящее ранение, пуля прошла слева по рёбрам, но ничего особо опасного нет, рана почти зарубцевалась. Думаю, когда эта чехарда закончится, ты уже сможешь ходить. Нам необходимо вернуться в контору.

Я слушала его, словно плавая в своей слабости, и ничему не удивлялась, ведь обо всём этом много раз слышала раньше — что при нападении исконников с пространством и временем творится непонятное, а организм параллельщиков омолаживается, расходуя на это уйму энергии. У Лаки ведь тоже шрамов на теле нет — летом часто на реку вместе ходили, знаю, — а ведь он несколько раз был серьёзно ранен. Всё для меня было просто и понятно, по телу разливалось тепло от только что выпитого молока, и я задремала.

Разбудил меня грохот. Я сначала не поняла, что происходит, попыталась вскочить, но это мне не удалось, оставалось лишь лежать и слушать. Как я поняла, кто-то с силой колотил в дверь, грозясь разнести фанерную преграду к чёртовой матери, и повышибать все стёкла в доме, но к окнам почему-то не лез.

— Хоть один сунется — перестреляю всех ...! — Лаки впервые на моей памяти грубо выругался, потом раздался выстрел, и всё затихло. Через минуту тонко звякнуло оконное стекло в сенях, но не разбилось, Лаки снова выстрелил, и наступила тишина. Я всё же попыталась сесть, — ведь ему может потребоваться моя помощь, — но он уже вошёл в комнату.

— Лежи, они не сунутся.

— Кто? — я всё же села, уцепившись за спинку дивана, чтобы не свалиться на пол.

— Мародёры. Они здесь частенько промышляют по погребам, хотя в дома редко лазят. Эти крысы умудряются и во время нападений приспосабливаться. Увидели свет, решили, что раз есть люди, должна быть и еда, да и безопаснее в доме, ну и полезли, думая, что я их испугаюсь, — Лаки положил на стол пистолет. — Не удивляйся, это дедов, у меня разрешение есть. На дачах вечером без него лучше не появляться.

— Не удивляюсь, — я всё же легла.

— Молодец, быстро восстанавливаешься. Сейчас тебе поесть и попить надо, — он полез в навесной шкафчик в углу, достал из него сгущёнку, сладкие сухари и шоколад — стандартный НЗ, у нас с Фо такой же.

— Ты сам ел? — я взглянула на резко похудевшего парня, на которого прибор исконников должен был действовать так же, как и на меня.

— Ел, и сейчас поем, но сначала наведу тебе молоко.

— Не надо, — я снова с трудом села, поправила на себе застиранную мужскую футболку, наверняка принадлежавшую Хауку — Лаки уже в плечах и на полголовы ниже. — Лучше я сгущёнку с сухарями поем, а кипятком запью, так легче.

— Хорошо, — он поставил на табурет тюбик сгущёнки, миску с сухарями и кружку с водой. — Ешь! И спи.

— Ната, просыпайся!

Я сквозь сон кивнула, потом всё же открыла глаза. Рядом с диваном стоял бледный Лаки:

— Как ты себя чувствуешь?

— Сейчас, — я попыталась сесть. — Вроде, нормально, надо пройтись, проверить.

— На улицу не выходи, если что — в коридоре ведро стоит.

— Сколько сейчас? — я взглянула в темноту за окном.

— Два часа дня, но рассвета ещё не было. Очень долгий эффект, или установка до сих пор работает, — он сел на диван. — Поешь, а я посплю.

— Ложись! — я заставила себя встать, освободив Лаки место, укрыла парня одеялом. — Что контора?

— Не знаю, связи до сих пор нет. Пока всё это не закончится, на улицу лучше не соваться. Еда ещё есть, эффект на нас с тобой не особо сказывается — видать, установка далеко. Не волнуйся.

Лаки уснул, я же, закипятив на крохотной электроплиточке воды, напилась чая со сгущёнкой. Хотелось чего-нибудь солёного, чтобы перебить приторную сладость, но в шкафчике ничего не нашлось, только соль в солонке. Но я не самоубийца, поэтому пришлось терпеть и мечтать о зажаренной до хруста колбасе. Делать было нечего, оставалось лишь читать нудный детектив, нашедшийся в прихожей и предназначавшийся, наверное, для растопки печи — последние страницы с содержанием и рекламой были выдраны, — и иногда поглядывать в окно, при малейшем шуме хватаясь за лежавший на столе пистолет. Главное, если что, стрелять хотя бы в нужном направлении, а то и Лаки, и себя подстрелю.

Шли часы, за окном всё так же была темнота, в комнате тускло, вполнакала, светила лампочка, чуть потрескивали дрова в плите — я уже раза два подбрасывала туда небольшие полешки, — над ней на верёвке висело моё наспех застиранное от крови бельё. Конечно мне, как и любой девушке, было не очень приятно, что его стирал чужой человек, парень, но иначе нельзя: к моменту, когда мы сможем уйти, всё должно быть готово.

— Сплюшка, не спишь? — Лаки сел на диване, протирая глаза. — Сколько времени?

— Девять вечера, — я очнулась от лёгкой дремоты. — Вроде, всё спокойно, но на улице без изменений. Сейчас воды согрею, поедим.

— Угу, — он ненадолго вышел в коридор, потом вернулся. — Ты в окна на той стороне не смотрела?

— Нет, а что там? — я поставила на пол канистру с водой.

— Иди глянь.

Если с нашей стороны дома была полная темнота, то с противоположной — почти на полнеба висела громадная ноздреватая красно-жёлтая луна.

— Это невозможно! — я ошалело глядела на фантастическое зрелище.

— В этих условиях всё возможно, шутки атмосферы и пространства. Посмотри на землю, — Лаки указал вниз, — она практически не даёт света, это просто мираж.

Я, поёживаясь, вернулась в комнату заваривать чай.

— Иди ешь, всё готово.

Мы похрустели сухарями — сгущёнка уже не лезла, — и обсудили, что делать дальше. Я уже более-менее оправилась от ранения, и могла идти, Лаки тоже восстановился после слабости прошлой ночи.

— Как только чуть посветлеет, — пойдём, — он проверил обойму в пистолете. — Хватит, есть ещё запасная. Тебе не дам, прости.

— И не прошу, иначе сдуру сама себя пристрелю, — пожала плечами я. — Десять вечера, давай спать, а то вымотаемся так без толку.

— Ты спи, я покараулю, — он взял зачитанную книгу.

* * *

— Сплюшка, пора, — Лаки тряс меня за плечо, за окном ярко светило солнце. Я села:

— Сколько времени?

— Начало пятого утра, рассвета не было, сразу стало вот так, — он кивнул на окно. — Но теперь долго не наступит темнота. Думаю, это уже остаточные явления, и скоро будет нормальное утро. Пора идти.

Мы наскоро позавтракали и вышли из дома. Вокруг был нереальный, фантастический пейзаж: солнце находилось почти на юге, но довольно низко, и было непривычно белым, а над ним, в том же самом положении, что и вчера, нарушая все законы физики, желтел гигантский, чуть ущербный диск с оспинами кратеров. На месте недавнего пустыря, как и перед домом, стояли какие-то халупы, почерневшие, вросшие в землю, давно заброшенные, между которыми была не дорога, а лишь сцементировавшийся от времени песок с глубокими узкими бороздами пересохших канавок или ручейков, и всё отбрасывало резкие тёмные тени, больно бившие по глазам из-за контраста с ярким светом солнца.

— Пойдём, нам туда. — Лаки не очень уверенно кивнул на север, но я стояла на крыльце, задумавшись, потом покачала головой:

— Нет, там не пройдём, надо сделать крюк. Когда я шла сюда, там была такая "каша", что и сейчас наверняка не исчезла. Лучше по той улочке с канавой, потом повернём, там должна быть ещё одна улица, она выведет к реке.

— Откуда знаешь? — Лаки смотрел недоверчиво.

— Не могу сказать, но вон та улочка мне чем-то знакома, думаю, выйдем по ней к нормальным домам.

— Пошли! — он, соглашаясь, кивнул.

Этот небольшой переход по нереальным, по сути, улицам, среди почерневших бараков, вросших в землю балков и каких-то халуп, по слежавшемуся в камень песку, над которым ветер крутил небольшие столбики пыли, под двойным светом мертвенно-белого солнца и красной луны я не забуду никогда. Вокруг была тишина, не звенящая, а шелестяще-картонная, столь же нереальная, как и всё вокруг, и ни одного живого существа — даже травинки зелёной не виднелось. А потом, минут через десять, мы внезапно вышли на нормальную улицу с привычными домами, наполовину пожелтевшими уже деревьями, пожухлой травой и длинными тенями от обычного, только что вставшего над горизонтом, солнца.

— Я знаю, где мы, идём, тут мост близко. — Лаки ненадолго ускорил шаг, но вскоре притормозил: — За нами идут, и впереди наверняка кто-то есть, скорее всего, придётся бежать. Сможешь?

— Надо, — я поправила сползшую с плеча куртку Лаки — он отдал её мне, сам взяв старую фуфайку Хаука.

— Сейчас не спеши, иначе не пробьёмся. Иди, будто ничего о них не знаешь, — Лаки говорил еле слышно, двигаясь столь же спокойно, как и раньше. — Вон они.

Впереди маячили несколько помятых фигур: бичи, обычные обитатели заброшенных окраин. Было их в этой России в несколько раз меньше, чем на моей родине — сохранившаяся промышленность сохранила и человеческие судьбы, — но всё же достаточно — алкашей, мелких воров, возможно, и скрывавшихся по каким-то причинам параллельщиков.

— Стой! — приказал главарь, крепкий ещё мужчина с испитым лицом и в грязной, но довольно дорогой одежде — то ли украл, то ли отдали сердобольные люди. — Жрать что есть?

— Баба... — с придыханием выдал прыщавый тип внешне почти подросткового вида: — Полгода бабы не было...

Сзади послышались приближающиеся шаги нескольких человек, впередистоящая четвёрка шагнула ближе.

— Пора! — тихо приказал Лаки, и, выхватив из растянутого кармана фуфайки пистолет, выстрелил в перекрывавших дорогу типов, не прицельно, а чтобы напугать. Одного выстрела хватило, чтобы они, не ожидавшие такой подлости от вроде бы беззащитных жертв, на мгновенье опешили и шарахнулись в стороны, матерясь, что "опять нарвались на этого...", а мы бросились вперёд. Лаки тянул меня за руку, зная, что сама я быстро бегать не умею. За нами не утихал мат, рядом упало несколько камней, но ни в меня, ни в Лаки они, к счастью, не попали, а сами камнеметатели нас не преследовали.

До автомобильного моста через речушку мы добежали, стараясь не замечать рези в лёгких и колотья в боку.

— От моста до конторы примерно километр, — хрипло выдохнул Лаки, восстанавливая дыхание. — Можем опять нарваться, не расслабляйся.

Но вскоре впереди раздался радостный крик:

— Лаки! Со! Живы! Добрались, наконец. Мы думали, что уже всё.

Навстречу нам бежали двое парней из отдела быстрого реагирования.

— Вы как? Идти сможете? Целы?

— Целы, почти в порядке, только устали после бега, — Лаки облегчённо вздохнул, опёршись о фонарный столб. — Там, на дачах, мародёры, человек десять. Пришлось стрелять.

— Идёмте! — парни поддержали нас. — Большинство наших в конторе, некоторые с семьями — те, за кем родные заезжали. Почти никто не успел дойти до остановки, когда всё это началось, а кто ещё и на работе задерживался, так что почти все в сборе. Только связи до сих пор нет никакой, обещают вот-вот наладить, но пока не удаётся. Со связью сейчас ваши, Пол с Солом, возятся. Установки обесточили прошлым утром, их три было, маленьких и не очень мощных. Исконники тактику меняют, вот и творится эта .... Прости, Со.

Я лишь кивнула головой, показывая, что в данном случае любые слова к месту, и опёрлась о руку одного из парней. Идти сил почти не было, но до конторы ещё два квартала.

— Всё, ребят, спасибо, — остановился Лаки. — Вы ведь в патруле, вам пора возвращаться, мы сами справимся.

— Спасибо! — оба коротко кивнули, и пошли обратно, мы же медленно побрели по тихой и почти не изменившейся улочке к конторе. Здесь уже не было той чертовщины, что творилась за рекой: во многих домах жили люди, а в конторах, по давно утвердившимся правилам безопасности, должен был оставаться хотя бы один дежурный, в наиболее же важных организациях — больницах, милиции, опорных магазинах и аптеках, складах и овощехранилищах, — вообще на каждые сто пятьдесят-двести квадратных метров земной поверхности полагался один дежурный. Конечно, далеко не всюду это правило соблюдали, но здесь особо манкировать обязанностями, как говорили когда-то на моей родине, и до сих пор говорят в этом мире, не стремились — в конторе всегда оставляли по семь человек дежурных, и требовали соблюдения норм от всех соседей, имея право проверять организации в любое время.