Люди и Флаги

Преодолев стену из камня, мы рвались вперед, пытаясь преодолеть стену огня. Внезапно знаменосец, пробитый пулей, пошатнулся в седле. Я на скаку подхватил знамя, но разорвавшийся рядом снаряд, свалил моего коня. По счастливой случайности взрыв не нанес мне серьёзных ран, но контузию я все-таки получил. Покачиваясь из стороны в сторону, как китайский божок, опираясь на древко знамени, поднялся я с земли. Я вздел свой флаг повыше, подавая знак идущим за мной, что атака продолжается. Оглянувшись, я увидел, что вырвался далеко вперед, и наши части, сдерживаемые огнем врага, продолжают продвигаться, но шли они медленней, чем мне бы хотелось. В нескольких шагах от меня заблестели стволы карабинов северян. Я уже приготовился достойно умереть, видя, что несколько бойцов целятся в меня, когда избавление от смерти пришло, как в сказке. По обе стороны от меня мелькнули тени коней, стелящихся в прыжке, и залп револьверов прозвучал для меня как лучшая музыка, которую я когда-либо слышал. Враги отпрянули, оставив на земле несколько убитых бойцов, а после второго револьверного залпа, поддерживаемого взмахами сабель, побежали. Осмотревшись, я убедился, что радость моя была несколько преждевременна, а смерть хоть и отсрочена, но вполне вероятна.

Как оказалось, мне на помощь смогли прийти лишь полторы дюжины наших кавалеристов, на мундирах которых я явственно видел шевроны Вашей бригады. Двое из них уже не могли мне чем-либо помочь, так как залп северян не прошел бесследно, изрешетив храбрецов. Командовал ими человек, одетый в мундир кавалерии, но не имеющий воинских знаков различия. Жестом он указал мне на лошадь одного из убитых, потом указал на батарею северян, продолжавшую вести огонь. Командир Ваших кавалеристов сказал, что батарею надо взять, с чем я не мог не согласиться. Он говорил мне, что-то еще, но из-за его жуткого акцента и моей временной глухоты, вызванной разрывом снаряда, слова незнакомца были почти не различимы. Минутная задержка на совещание, если можно назвать совещанием обращение почти немого к почти глухому, и мы уже несемся на врага.

Неуловимым для меня движением, мой неизвестный партнер взял у меня из рук саблю... Да нет! Он ее просто вынул у меня из руки, как будто забрал игрушку у беспомощного ребенка! Завладев моей саблей, он отодвинул меня к себе за спину, словно никчемную вещь, и, обращая на мои возмущенные крики внимания не больше, чем грешник на воскресную проповедь, шагнул в сторону врага. И тут я позабыл про раны, про страх (я буду честен до конца и скажу — мне было страшно) потому что если бы я не видел происходившее собственными глазами, то ни за что бы не поверил рассказчику. Мой безымянный спаситель бросился навстречу атаке, стремясь во что бы то ни стало оказаться как можно ближе к вражеским солдатам. А дальше Вы не поверите, мистер Хэмптон, но Ваш отважный подчиненный рубился против толпы вооруженных янки не менее пяти минут. Да, сэр, именно так — ПЯТИ МИНУТ. Я полагаю, сэр, что было бы нелепым и даже оскорбительным объяснять Вам, боевому офицеру, что такое пять минут рукопашной схватки? Он вертелся среди них как юла, его сабля сверкала, как молния. Да что там! Я и сам довольно-таки неплохо владею клинком, но зачастую я не мог разглядеть движений, видя только сплошную серую пелену стали, рассекающей воздух и тела врагов. И когда через эти мучительно долгие, почти нескончаемые пять минут помощь все же дошла до нас, северяне побежали. Они улепетывали, как зайцы, бросая на бегу оружие, а кто был уже не в силах бежать, поднимал руки.

Видя бегство врага, мой спаситель, вонзил клинки в землю, и оперся на них, как на костыли, но видимо силы оставили его и он упал. Вокруг него, на земле лежали семнадцать северян, сраженных его саблей. Спустя несколько мгновений возле нас остановился командир пятого Вирджинского Томас Лафайет Россер со своими ординарцами. Видя наше, мягко говоря, плачевное состояние, ординарцы стали оказывать мне и нашему герою помощь, перевязывая наши раны.

Томас Россер, будучи не в силах сдержать свое восхищение, а скорее всего опасаясь, что не сможет высказать это позже, стал говорить, что он горд знакомству с человеком, который не только сумел захватить батарею неприятеля, но и отстоять знамя перед значительно превосходящим его по силе противником.

Ответ же моего спасителя я не забуду до скончания моей жизни. Он приподнял голову и довольно внятно, что само по себе удивительно, ответил: "Знамя, знамя... Важно не оно, а тот, кто его несет... мальчишку жалко было, его я спасал". Это были его последние слова, и через минуту он умер. Позднее на нем насчитали девять пулевых ранений, и ни одного! — штыкового. Дальнейшее развитие событий у брода Келли Вам, конечно же, известно. Янки были разбиты, Эверелл отступил. Он оставил на поле боя двух раненых южных офицеров, попавших ранее к нему в плен, мешок кофе и записку: "Дорогой Фитц, вот твой кофе. Как тебе понравился мой визит?". Ведь джентльмен всегда выполнит просьбу джентльмена, не так ли? Уже находясь на излечении, со слов Пирса Янга, навещавшего меня, я узнал, что героя, спасшего мою честь и жизнь, в Вашей бригаде именовали "Немой Сэм". Посылаю Вам вместе с письмом флаг, позволивший одержать победу, и клинок Нашего Героя, спасший мне жизнь, чтобы вы могли с почестями передать их родителям погибшего.

С уважением. Ваш Джон Пэлхэм.

P.S.

На клинке " Немого Сэма", кстати, до чего же необычная сабля, выгравирована надпись, но я, к великому своему сожалению, да и иные достойные джентльмены, находящиеся в Келпепере, коим я показывал этот клинок, не смогли не то что прочитать надпись, а даже и определить язык, на коем она выполнена. Не могли бы Вы сообщить мне, что же за надпись венчает благородную сталь?

Ваш Джон Пэлхэм.

— Пэлхэм... Джон Пэлхэм... Президент... Ваш "Немой Сэм" спас жизнь нашему президенту? — Недоумению журналиста не было предела, казалось, он не мог до конца поверить тому, что видели его глаза.

— Выпейте, саар, вам сейчас это не помешает, — дворецкий буквально втолкнул стакан с бурбоном в руку Портера, — или за водицей прикажете сбегать?

Портер сделал судорожный глоток, поперхнулся, и, возвращаясь в реальный мир, быстрым движением промокнул платком губы, кинув при этом извиняющийся взгляд на Хэмптона.

— Да-да, все именно так все и обстояло. Только вот тогда наш президент, смею думать, и не помышлял о карьере политика, будучи вполне удовлетворенным карьерой военного. — Вежливо улыбнулся генерал.

— А сабля Сэма? А надпись на ней? — Вернулся к своей работе Портер. — Ведь в письме указано, что президент отправил саблю вам.

Казалось, что лишь хорошее воспитание не позволило журналисту проявить охвативший его азарт ничем иным, кроме как звонким голосом и блеском глаз.

— Простите за мою нескромность и несдержанность, но не могли бы вы оказать нам любезность и дать нам возможность увидеть сей раритет, и, быть может, сфотографировать вас и эту реликвию? Быть может, мне знаком язык, на котором выполнена гравировка, и мы сможем раскрыть тайну непревзойденного бойца? На самый худший случай ферротип с надписью можно показать специалистам-лингвистам в Ричмонде или в Вашингтоне... — Голос Портера дрожал, выдавая искреннее волнение журналиста.

Хэмптон немного помолчал, раздумывая над словами репортера, после чего, соглашаясь с доводами, повернулся к дворецкому: "Рэнсом, будьте так любезны и принесите сюда клинок".

Отставной бодигард на военный манер отдал честь своему командиру, четко развернулся на каблуках и степенно удалился, полный собственного достоинства и преисполненный гордости от возложенной на него миссии.

— Ну а пока мой дворецкий отсутствует, мы вернемся к началу темы нашего разговора, а именно, к сражению у холма Флитвуд, которое историки называют также сражением у станции Бренди, — Хэмптон взглянул на репортера и усмехнулся, — тот записывал слова Хэмптона с таким упоением, словно делал главное дело в своей жизни.

— Рассказывать о том сражении можно было бы долго, но я думаю, что основные момент вам известны и без меня, поэтому не будем растекаться мыслью по древу, — подойдя к стене кабинета, Хэмптон отдернул изящную занавеску, скрывавшую старую тактическую карту, испещренную значками и стрелочками.

— Начнем нашу лекцию, господа! — Повернулся к журналистам Хэмптон. — В то время наша кавалерия, насчитывая почти десять тысяч всадников, стояла двумя лагерями неподалеку от Келпепера, на берегу реки Раппахэннок. Мы были полны сил и воодушевлены, как только может быть воодушевлена сильная армия, уже неоднократно побеждавшая врага и готовящаяся к новым победам.

Стюарт пребывал в радостном расположении духа и даже провел два военных смотра войск. Наши эскадроны в парадной форме галопировали перед прекрасными дамами и гражданскими гостями, а также перед глазами разведчиков федерального кавалерийского корпуса янки под командованием Алфреда Плезантона. О чем мы, правда, узнали гораздо позднее, чем следовало. Ну а тогда ничего еще не предвещало бури: ни небеса, ни разведка...

И вот, благодаря то ли халатности и разгильдяйству наших дозоров, то ли военному гению Плезантона, то знаменательное и страшное утро девять июня 1863 года началось довольно таки рано и крайне для нас неприятно.

Утро только-только расцветало зарей и туманами, когда в полпятого утра пятитысячная колонна кавалеристов бригадного генерала Джона Бьюфорда переправившись через воды реки Раппахэннок, так изрядно привела в замешательство наши пикеты у брода Беверли, что кавалеристы бригадного генерала Уильяма "Ворчливого" Джонса были вынуждены броситься в атаку на северян, неодетыми и на неоседланных лошадях. Но, надо сказать, отсутствие одежды и седел не помешало нашим героям остановить федеральную бригаду. Своей отвагой они дали время нашим артиллеристам.

Артиллеристы же, в свою очередь, воспользовались этим бесценным даром и вывели на позиции несколько орудий. Вкатив на руках пушки на церковный холм, они так удачно обстреляли кавалерию Бьюфорда, что остановили федералов и дали возможность нашим силам прийти в себя.

Хочу заметить, что к этому времени опоздания вестовых и отсутствие связи между разрозненными и перемешанными с противником частями привели к параличу командования с обеих сторон. Полки, батальоны, эскадроны и рядовые были предоставлены сами себе и сражались самостоятельно в клубах пыли и дыма.

Наши орудия стояли на холме, возле церкви Святого Джеймса, а моя же бригада развернулась справа от церковного холма. Подувший ветер немного рассеял пороховой дым, и стало видно, что к холму с орудиями стройными рядами стремительно приближается федеральная кавалерия.

Красивейшее зрелище! Кони в эскадронах подобраны по мастям, знамена и вымпелы гордо реют на ветру, медь горнов золотом блестит в лучах раннего солнца, а трубы зовут в атаку, пронзительно выводя: "Настало время, чтобы каждый выполнил свой долг, долг, ДОЛГ!" И они шли выполнять свой долг. Ядра выкашивали их ряды, пули наших стрелков пели песню смерти, каждым залпом собирая свой страшный урожай, но федералы шли, шли и шли. Это был шестой Пенсильванский полк. И пусть в то время они были врагами для нас, но во все времена они были и остаются героями. Чуть правее Пенсильванцев разворачивали свои боевые порядки восьмой и девятый Нью-Йоркские полки, а также третий Индианский.

У меня по прежнему не было никаких распоряжений ни от Стюарта, ни от Ли. Осознавая, что дальнейшей наше бездействие может привести к краху, мне пришлось брать решение в свои руки. И вот тут кавалерия столкнулась с кавалерией.

После очередного залпа наших пушек я бросил легион Кобба в удар по правому флангу пенсильванцев, легион Джеффа Дэвиса обрушился на девятый Нью-Йоркский, а сам я повел два Каролинских полка в стык между восьмым и девятым Нью-Йоркскими, туда, где шел третий Индианский полк. Я был в самой гуще сражения, и я могу описать лишь то, что видел своими глазами — но, поверьте, картин ужаснее мне ранее никогда видеть не доводилось...

Кони сшибались грудь в грудь, и те, кому не посчастливилось остаться на ногах или усидеть в седле оказывались просто перемолотыми в груду костей. Несмолкающий грохот револьверной пальбы в кромешном дыму сгоревшего пороха заглушался ржанием тысяч лошадей и тысячеголосым же криком. Дым уже не клубился, он стоял стеной, затрудняя дыхание и затмевая небо. Казалось, что тьма пала на землю, а солнце, стремясь рассеять эту тьму, рвалось в атаку вместе с нами, многократно отражаясь на лезвиях сотен сабель. Да! Здесь наши клинки собрали кровавую жатву. Уилкс был прав, федералам нечего было противопоставить отточенному удару наших клинков. Десятками и сотнями падали они на землю, щедро кропя ее своей кровью. Пирс Янг в очередной раз доказал, что он является блестящим примером талантливого командира. В ярости атаки, он со своим легионом буквально опрокинул шестой Пенсильванский полк, разметав федеральную конницу в клочья. Удар его легиона был стремителен, как полет стрелы и сокрушителен точно удар топора лесоруба. Словно пушечное ядро, врезались его бойцы в стройные ряды пенсильванцев, расплескав их, казалось бы, неудержимый поток на маленькие ручейки и заводи слабого сопротивления. В смертельной толчее этой схватки было трудно разглядеть что-либо определенное. Была видна только безостановочная карусель рук, вздымающих клинки, которые сеяли смерть, пожиная кровавый урожай. Пройдя сквозь федеральную конницу, словно пушечное ядро через вирджинскую метель, Янг поддержал атаку моих каролинских полков. Совместным с Янгом натиском, мы растоптали остатки пенсильванцев, и тех немногих, из восьмого Нью-Йоркского, кто пока еще сопротивлялся. Почти незаметно рассеяли мы и третий Индианский, безжалостно уничтожая малейшие очаги сопротивления.