Живой труп ( 2 части)

Закончив монолог, Рахимов посмотрел на часы, потом неожиданно поинтересовался:

— Кстати, какой-то план на тот случай если бы меня не встретили, у вас, наверное, был?

Смущаясь, Александр начал рассказывать про ограбление дворянского клуба. Когда уже почти закончил, подумал вдруг, что совершает непростительную глупость:

" Разоткровенничался, как на исповеди! А ведь ты его в первый раз видишь. Назваться можно кем угодно. И революционером и даже Мефистофелем."

На всякий случай, он немного изменил концовку рассказа. Вместо Ярославского вокзала назвал Саратовский и вместо Хабаровска Воронеж.

— Ну и что же вы там, в Воронеже, намеревались делать? — с улыбкой поинтересовался Рахимов.

— Новую жизнь начинать! — мрачно ответил Александр. На что собеседник с сомнением пожал плечами:

— С четырьмя или пятью тысячами? Больше этой суммы с двух-трех покерных столов за один раз не возьмешь. Карманы у благородной публики вы, как понимаю, выворачивать не собираетесь.

— Какую-нибудь развалюху и пару десятин земли в деревне куплю. — попытался сфантазировать Александр.

— Аскетическое вас ожидает существование. Уверен, что мое предложение интересней — подытожил Рахимов. Снова посмотрев на часы, он достал из кармана и бросил на стол ключ с гостиничным брелком. Потом коротко, словно отдавая указание, сообщил:

— Номер 305, здесь на третьем этаже. Забронирован для сотрудников провинциальных отделений нашей желтой газетенки. До пятницы он ваш. Пять дней вам на размышления, а дальше либо звоните мне, либо отправляетесь грабить клуб. Только вот пистолет советую приобрести настоящий, пусть даже с холостыми патронами, Чувствовать себя будете уверенней. Ну а сейчас, прошу извинить. Вынужден откланяться.

Поднявшись, Рахимов достал из грудного кармана толстовки маленький конверт, из которого торчал краешек визитки и оставил его на столе. Уже уходя, он сказал что-то официанту. Тот обернулся к их столику и кивнул головой. А Александр, допив одним глотком остатки шампанского, заглянул в конверт. Под большой золоченой визиткой с эмблемой "Московского папарацци" обнаружилась аккуратно сложенная денежная купюра. Развернув ее, Александр увидел портрет матушки Екатерины.

Глава 6

В номере пахло дорогим ароматизированным мылом, синтетическим ковром и еще какими-то трудноуловимыми оттенками роскошной жизни. Окна выходили на Тверской бульвар, прямо напротив памятника Кольцову. Увековеченный в бронзе поэт с гитарой в руках стоял на цилиндрическом гранитном постаменте. По замыслу скульптора он был одет в широкие крестьянские штаны и цыганскую рубаху. Александр вспомнил, какие споры разгорелись в образованных московских кругах по этому поводу. Создателей обвиняли в безвкусице и популизме. А в качестве альтернативы предлагалось даже увековечить здесь не Кольцова, а другого народного поэта, чья жизнь трагически оборвалась в середине тридцатых годов уходящего века. Стихи его так и не попали в программу гимназии, зато легко ложились на музыку, и пользовались популярностью среди широких слоев общества. На опросах альтернатива неизменно набирала большее количество голосов, и только под давлением священного синода был утвержден именно "кольцовский" проект.

Распахнув окно, Александр какое-то время смотрел на медленно падающие снежинки. Внизу в свете фонарей сквозь сплетение веток можно было разглядеть только силуэты гуляющей публики. Подробности дорисовывало воображение. После всего пережитого за последние дни, ему было хорошо, спокойно и ни о чем не хотелось думать.

Когда, наконец, дал о себе знать холод, он плотно затворил раму и отправился в ванную комнату. Стены здесь были обложены плиткой небесно голубого цвета. Классическую емкость для омовения заменила пластиковая душевая кабина, а на сверкающей металлической трубе обнаружилось целых три полотенца разного размера. Рядом на стенном крючке в форме львиной головы висел махровый халат. Принимая душ, Александр долго стоял под упругими струями теплой воды. Потом постирал нательное белье, и развесил его на трубе сушиться. Чувствуя себя древним египтянином, обернул одно из полотенец наподобие набедренной повязки, и переместился к умывальнику. Здесь на широкой светло-кремовой раковине его поджидали стаканчики с одноразовыми бритвами, зубной щеткой и пастой французского производства.

Закончив вечерний туалет, он накинул халат и вернулся в комнату. Кровать показалась огромной и невольно наводила на грешные мысли, что это ложе не для одного человека. Рухнув в ее объятия, он ощутил легкое благоухание новых простыней и мягкую упругость матраса. Спать не хотелось. Взяв с тумбочки пульт для дистанционного управления, он методом проб и ошибок попытался понять, как пользоваться иностранной новинкой. В итоге, после нажатия большой красной кнопки вспыхнуло висевшее на стене окошко дальновизора. По главному имперскому каналу транслировали запись утренней службы в храме Христа Спасителя. Быстро освоив переключение, Александр перебрал несколько программ и остановился на передаче посвященной историческим событиям восьмидесятилетней давности.

Февральские волнения девятьсот семнадцатого до сих пор вызывали споры среди историков и в просвещенных кругах общества. Одни видели в них нереализованную возможность быстрого и радикального реформирования архаичной политической системы, другие считали, что страна счастливо избежала тогда страшных потрясений и огромных жертв. И этим вечером известный телеведущий собрал у себя в студии трех экспертов, каждый из которых придерживался своей особой точки зрения.

Либеральные круги представлял полный светловолосый господин в коричневой толстовке. Он утверждал, что передача власти государственной Думе в том момент могла бы бескровно разрядить политический кризис. Дальше неизбежно следовало победоносное завершение войны вместе с союзниками. России приняла бы полноправное участие в обустройстве послевоенного мира, а не оказалась позорно вычеркнутой из клуба ведущих европейских держав.

Его оппонент, известный своими монархическими взглядами пожилой литератор-историк, утверждал обратное. Он считал, что никакого тайного перемирия Михаил Второй с кайзером на самом деле не заключал. После того, как для подавления мятежей пришлось снять с фронта наиболее боеспособные части, армия уже не могла вести активных действий. Немцам это позволило перебросить дополнительные силы на запад, и на российско-германском фронте наступило затишье. Но потом, летом девятьсот семнадцатого, когда Россия все еще была занята внутренними проблемами, немцы, как известно, наступление возобновили. А якобы заключенное тайное перемирие, всего лишь надуманный повод, чтобы не допустить ослабевшую союзницу к дележу послевоенной добычи. В событиях непосредственно происходивших в Петрограде историк видел предвестники всеобщей анархии, распада страны или установления диктатуры нигилистов, по сравнению с которой германский социализм показался бы весьма либеральным проектом.

Третий эксперт, будучи куда более оригинальным, доказывал, что ничего экстраординарного в феврале семнадцатого вообще не происходило. Ссылаясь на некие независимые источники, он утверждал, что все рассказы о волнениях — выдумки ангажированных властью летописцев с целью оправдать устроенный Михаилом Романовым дворцовый переворот.

Дискуссия в студии, периодически прерывалась историческими кинохрониками и демонстрацией фотографий: Толпы людей на улицах Петрограда. Михаил Второй, тогда еще великий князь, совещается в Зимнем с командирами частей, оставшихся верными правительству. Эскадроны Дикой дивизии вступают в мятежную столицу. Возвращение из отставки Столыпина. Два адъютанта помогают Петру Аркадиевичу пересесть из инвалидной коляски в освободившееся кресло премьер-министра.

Многое из того, что показывали, Александр помнил по иллюстрациям гимназического учебника истории. Но сейчас он вдруг остро почувствовал некую параллель с сегодняшним днем и главное со своей судьбой. Предложение Рахимова, которое он, скорее всего, примет, превращало его из праздного наблюдателя в активного участника грядущих событий. В обществе давно говорило о том, что назревает ситуация похожая на тот далекий февральский кризис: Явная слабость правящего монарха, резкий рост безработицы, отголоски мирового продовольственного кризиса, долетевшие, наконец, до аграрной России, обострившиеся отношения между правительством и государственной Думой. Раньше все это было лишь новостным фоном. Теперь же его, словно в воронку Мальстрема, грозило затянуть с самый круговорот событий.

За последние два дня, он, кажется, уже разучился бояться. Предложение Рахимова было не опасней того, что он задумал сам. При этом обещало жизнь куда более интересную, и не стесненную в материальных средствах. Однако, Александр все еще не мог принять окончательное решение. Мучил вопрос:

" Имеешь ли ты право посвятить свою жизнь, а, может быть, и отнимать чужие жизни, ради идеи, которую до конца не понял и ни принял?"

Передача закончилась, и он снова начал перебирать кнопки пульта. На четвертом канале шла криминальная драма по сценарию одного из подражателей Крестовского. Сюжет классика перенесли из Петербурга на задворки современного Харбина. Такие "шедевры" игрового синематографа можно было смотреть и с середины, однако, отвлечься так и не удалось. Мысли о предстоящем выборе продолжали назойливо лезть в голову. Вспомнив о снотворном, он достал из кармана шинели помятую картонную коробку и проглотив сразу несколько таблеток. Дешевое зелье подействовало не быстро. Еще около часа он лениво наблюдал за борьбой отставного поручика с интернациональной русско-китайской компанией злодеев. Потом, вдруг вспомнив какой сегодня день, мысленно попросил прощения у родных, у супруги, у сирот, которым не достанутся растраченные деньги дворянской опеки. Поклялся, что при первой же возможности вернет все до копейки. Наконец, веки отяжелели, и пришел долгожданный сон.

Утром разбудил трамвайный звонок под самыми окнами. Обнаружив, что еще нет семи, Александр снова уснул и окончательно пробудился только от колокольного звона. Звонили из церкви на противоположной стороне Тверского. Чуть позже присоединилась колокольня Страстного монастыря. Часы уже показывали начало девятого.

Поднявшись, Александр почувствовал себя свежим и хорошо отдохнувшим. Возобновляя традицию, около получаса посвятил гимнастическим упражнениям, после чего отправился принимать душ. А еще через полчаса, чувствуя прилив энергии, он шел по коридору клубной гостиницы. У выхода на лестницу дежурила барышня в белой блузке и длинной черной юбке. Мило улыбнувшись постояльцу, она взяла ключ, а, посмотрев на брелке номер, даже обрадовалась:

— А вам только что пакет с курьерской службой доставили! Я хотела позже занести. Боялась разбудить.

Сквозь плотную бумагу прощупывался предмет похожий на небольшую книгу. Решив не возвращаться в номер, Александр затолкал его в широкий боковой карман шинели. Сбежав три этажа по лестнице, он кинул беглый взгляд на свое отражение в огромном зеркале, кивнул застывшему у дверей "британскому гвардейцу" и оказался на улице. Утро было солнечным и прохладным, но вокруг уже проступали признаки грядущей весны. Выпавший вечером снег за ночь успел немного подтаять. Под самое утро его прихватило ледяной коркой, и сейчас она испарялась и темнела под яркими солнечными лучами. Воздух был пропитан влагой. В сквере в радостном оживлении прыгали по веткам воробьи. И даже звонки трамваев звучали по-весеннему весело.

Пройдя по бульвару до Тверской улицы, он повернул в сторону Александровского вокзала. Вскоре набрел на небольшое заведение, организованное наподобие французского бистро. В небольшом зале почти не было посетителей. Только за столиком у окна оживленно беседовали две молодые дамы, и в самом углу солидный господин в чиновничьем кителе просматривал "Биржевые ведомости". Перейти на строгое постное меню здесь еще не успели. Заказав омлет, круассаны и кофе, Александр устроился у окошка. Наслаждаясь тем, что никуда не надо спешить, он смаковал приготовленный по французским рецептам завтрак. Поглядывал в окно на проходящих мимо людей, и краем глаза наблюдал за экспрессивной мимикой соседок. Под потолком над буфетной стойкой, создавая ненавязчивым фон, работал дальновизор. Неожиданно промелькнула мысль, что эти несколько оплаченных авансом дней, возможно, окажутся самыми счастливыми в жизни.

В пакете, как и предполагалось, он обнаружил небольшую книгу. Называлась она весьма экзотично: " Проект дьявола. Можно ли противостоять?", и была издана в берлинской типографии. Еще лет десять назад именно в Германии печаталось львиная доля нигилисткой литературы. И после того, как либеральные указы императора сняли большинство запретов, немецкие русскоязычные издательства все еще лидировали на этом рынке. Но, после первых же прочитанных страниц, стало ясно что автор не нигилист, а человек истово верующий и православный. Проектом дьявола он называл всю западноевропейскую цивилизацию. По его мнению, процветающий европейский мир находился в глубочайшем духовном кризисе. Впереди европейцев ожидало только окончательное духовное растление, легализация пороков и скрытая под либеральной маской диктатура, подобная власти пастуха над "вольно пасущимся" стадом. Примеры были ярки и убедительны, тон повествования страстным. И Александр все больше проникался верой автора.

Обнаружив, что давно уже сидит перед пустой посудой, он заказал себе еще кофе и продолжил чтение. Вторая часть посвящалась России. Ей автор отводил роль последнего форпоста против наступающих сил мирового зла. Однако, видел его не в сегодняшней отсталой аграрной стране с архаичной формой правления, а в России обновленной, под властью аристократов по духу, а не по древности рода. Последнюю главу, где рассматривалось будущее устройство отечества, Александр просмотрел по диагонали. Она была слабым местом произведения, но и первых двух частей вполне хватало, для того чтобы стать сторонником идей автора. Закрыв книгу, Александр уже готов был звонить Рахимову. И вдруг внимание привлек ставший неожиданно громким звук дальновизора.

Передавали экстренный выпуск новостей: — Очередное покушение на саратовского генерал-губернатора. Сам глава губернии в тяжелом состоянии доставлен в госпиталь, двое исполнителей застрелены при задержании, есть жертвы среди охраны и случайных прохожих.

Еще недавно подобные известия воспринимались, как нечто очень далекое. Теперь же он невольно примеривал на себя все происходящее. Контраст между красивыми идеалами и кадрами кровавой борьбы за их земное воплощение снова породил смятение в душе. Покинув бистро, он вернулся на Тверской бульвар. Быстрым шагом проскочил от бронзового Пушкина до Большой Никитской. Повернувшись, пошел обратно. В мыслях страшным вопросом крутись почти гамлетовское: " Принять или не принять!". Когда возвращался к Лондон-клубу, сознание, устав от мучительной дилеммы, переключились на вчерашнюю передачу:

" Интересно, а если бы в том далеком феврале все повернулось иначе. В какой бы стране ты сейчас жил?"