Властелин бумажек и промокашек

Звероватый бородач (твой кучер Афиноген Захаров, — прошелестел Химик) подвел с поклоном к Николаю изящную, черную, с длинной шеей и мощными мышцами красотку, по-другому не скажешь, с умными глазами, которая первым делом начала, наклонив голову, исследовательно тыкаться по карманам Николая.

— Русская верховая, — сказал Химик, — лошадь, знающая себе цену и с чувством собственного достоинства. Все, умолкаю, просто расслабься и все само собой пойдет.

— Так, оба повода в левую руку, правой рукой беремся за заднюю луку, подняться на левом стремени, перенести правую руку на переднюю луку в тот момент, когда правая нога заносится через круп лошади, и упасть на седло, — победно закончил Историк.

— Сев в седло, не следует держать лошадь на месте, но тотчас надо тронуть ее вперед, — напомнил было Химик, но Историк уже ушел в дубле, сделал полувольт, вольт, контрвольт и закончил восьмеркой.

— Николай был отличным наездником с детства, ты оказался прав, все пошло само собой, — обрадовано сказал Историк, вытаскивая морковку для Флоры из кармана. — Вспоминается даже фото двух старших дочерей Николая Второго: Ольги и Татьяны которые амазонками принимали парад своих подшефных кавалерийских полков в 1913 году: Вознесенского и Елисаветградского. Но, видимо, из-за жены и больного сына Николай пересел на автомобили.

— Да и ноги устают прилично, — прокомментировал Химик, — выражение кавалерийская походка в обиходе не зря, ляжки раздаются при постоянных упражнениях. Ну и что хорошего в растяжении тазобедренного сустава?

— Ничего, — согласился Историк, — но коняша просто прелесть. И он потрепал Флору за шею.

— Я только пройдусь по парку и сразу вернусь, Григорий Григорьевич, прошу Вас не волнуйтесь, — поставил он в известность Даниловича и коротким шагом направил кобылу в ворота.

* * *

Володька стоял у турника в южной части парка, разминаясь перед подходом. Подъезжавшего Николая, что заканчивал свой круг по парку, он видел и даже показал издалека тайный знак скрещенными пальцами, означавший на их тайном, ребяческом языке жестов, что-то вроде — круть.

— Володь, — произнес Николай подъехав, — ты где Жорика потерял?

— Он от цесаревны, Вашей матушки чуть позже тебя вернулся в игральную, пылая жаждой знания, — чуть насмешливо сказал Володя, — и пристал к моей матушке, требуя секрета как быстро выучиться. Что это на тебя нашло Ники: Данилович покусал ночью, а ты Жорика?

— Вежество и знания, увы, не заразны, — с горечью признался Николай, — мой метод — творческий сон. Молюсь Сергию Радонежскому, а ночью сон как задачку решить снится.

— Че, правда? — загорелся Володька.

— Ты осторожнее с православными, — запаниковал Химик, — они и через два века шуток не понимают: сначала человек — потом кинотеатр.

— Правда, Володька, только что бы правильно задачку святому доложить, надо в её условия сначала все-таки вникнуть, — объяснил Николай и сразу перевел скользкую тему, — матушка твоя решила уже куда ты идешь дальше учиться?

— Все мужчины военные в нашей семье, — пожал плечами Володька, — или в Первую Санкт-Петербургскую военную гимназию или во Вторую.

— Ты же понимаешь как там строго с дисциплиной, — спросил Николай, — на минуту опоздаешь, отправят домой. После прихода в корпус кадетов собирают в зале и смотрят чистые ли ногти, шея, уши. Могут заставить снять сапоги и посмотреть насколько грязные ноги. Про карцер не знаю, но за чрезвычайные проступки сорвут погоны.

Володька уныло кивнул. Да уж, какой контраст с Аничковым дворцом, где грязные ногти проверит лакей или личная служанка и сделает это вежливо, без оглашения результатов перед строем кадетов.

— А и впрямь, где наш кореш будет учиться точно? — полюбопытствовал Химик.

— Реально не знаю, — ответил Историк, — но могу включить мистера Холмса.

— В мире, где нет Холмса, есть примерно восемь кандидатов на Мориарти, — сострил Химик.

— Раунд! — признал Историк, — но, мне кажется, все очевидно. Володька, как безлошадный, будет учиться в ближайшем по расстоянии корпусу, если только они не оба расположены близко от дворца. До 1863 года далеко было до обоих кадетских корпусов. Второй корпус находится на реке Ждановка километрах в четырех от нас. Первый находился во дворце Меншикова примерно так же далёко, но потом на его место посадили Павловское военное училище. Это происходило в то время когда корпуса заменяли военными гимназиями. Первый корпус на тринадцать лет перевели на место военного училища в дом графа Воронцова у Обухова моста на реке Фонтанка, в нескольких кварталах от нас на север.

— Володька будет жить во дворце, пока АПешка доучивает Жоржика, но ходить учиться в корпус, а ведь это наша единственная пока боевая единица, — задумался Химик, — ее ценность упадет больше чем наполовину.

Будем ковать железо пока горячо решил Историк.

— Я ничего не обещаю, Володь, но когда приедет отец, я буду просить его разрешения привлечь к моему совместному обучению несколько самых умных и преданных гимназистов России из всех сословий. И, конечно, я рассчитываю на тебя тоже.

Володька еще не верил, но в его глазах расцветал огонёк надежды.

— Только не думай, Ники, что я боюсь, — сказал он, — просто без вас обучение будет... Он запнулся, подбирая слова, но Николай отлично его понял

— Так уныло, — подсказал Великий князь и согласно дернул уголками губ, — вот и договорились, Володь. На чё забьемся — я больше подтянусь?

— Да ни в жизнь, — осмелел Володька, — на твою чёрную клавишу от фортепиано.

Оный осколок благолепия от роскошного инструмента рук Карла Шрёдера Ники спер во время ремонта, проходя мимо приглашенного мастера, улучив момент, когда тот отвернулся. С тех пор прошел год, но Николаю до сих пор было стыдно за свой поступок.

— Жди, — согласно бросил Николай и тронул поводья, — я только Флору в Манежную отведу. Проиграешь — с тебя задание.

* * *

Эти примитивные масляные лампы, боже, какой же от них духан, — морщился Химик, когда Николай шел в свои комнаты на третьем этаже, — когда дворец электрофицируют? Чувствую себя Алладином.

— И это очень странно, — отвечал Историк, — тело у нас на двоих одно, а запахи мы идентифицируем по-разному. Для меня это приятное амбрэ из терпкого запаха смородины, благородного жасмина и свежей нотки мяты. Разумеется, я шучу, но касаемо духана: лучше надышаться конопляным маслом чем парами керосина, не находишь?

И Историк мысленно подмигнул Химику.

— Раскрыта тайна пофигизма Николая Второго! — анонсировал Химик, — он слишком много дышал в детстве парами конопляного масла.

— Жаль, что я не могу ничем в тебя кинуть, — притворно огорчился Историк, открывая свою комнату, — но ты должен был разобраться, что масло все-таки растительное, хотя и с добавками.

— А еще от них жара, — капризно сказал Химик, — так и хочется схватить лакея за руку и потребовать прекратить майнить биткойны на царские деньги.

— Эге, батенька, да вы уже надышались, — шутливо встревожился Историк, усаживаясь за стол перед окном, — а до электрофикации Аничкова дворца еще восемь с половиной лет. Причем сами работы будут длиться несколько лет.

— Ох, Ма-а-ать драконов, — грустно сказал Химик, — а ведь в России первой в Европе электрофицировали какой-то город, как мне давным-давно читали на лекции.

— Справедливости ради, укажем, что в городе, возникшим как царская резиденция, я про город Пушкин, построить электростанцию с водонапорной башней было легче остальных, как мне кажется, — отметил Историк, — в электрофикации я не специалист, но с основными вехами и личностями, в общем, ознакомлен. Будем составлять ГОЭЛРО сейчас или займемся матикой?

— А кто ГОЭЛРО составлял и сколько ему сейчас лет, ты знаешь? — наивно спросил Химик.

— Семь, — сказал Историк, — демонстративно переворачивая страницу сборника задач, — и это ответ на первую задачку. ГОЭЛРО писала целая комиссия: кого-то из них расстреляли, кого-то сослали, так что и следа не найти, кто-то тупо партийный работник, а не электротехник. Но за главную тройку инженеров-энергетиков, они практически наши ровесники, я знаю и попозже мы об этом поговорим.

— Кстати, — оживился Химик, — а мы расстреливать будем?

— Конечно, — поднял воображаемые брови Историк, — и начнем с химиков, если они не замолчат.

— Ты не понимаешь, — начал жаловаться Химик, — с номографией мне пока не развернуться, с концертами под фортепиано я не выступаю, сижу тупень-тупенем — где моя лаборатория, газохроматограф, лазерно-искровой спектрометр?

— Рабынь и вино еще в заявочке черкани, — хладнокровно посоветовал Историк, — по крайней мере, шансов на их получение у папеньки будет больше. Думаю, если ты прямо сейчас начнешь думать над промышленным синтезом, хотя бы, аспирина — пользы будет намного больше. Для начала сформулируй техзадание.

Химик обиженно замолчал и Историк смог не отвлекаясь, приняться за задачки.

* * *

Математика сиротливо развалилась на столе, а Историк подперев голову задумчиво смотрел в окно на Невский проспект.

Двадцать четвертое ноября 1877 года, День Великомученицы Екатерины по православному календарю, четверг. Главный проспект Российской империи гудит и живет вечерней жизнью. Мысли вяло текут: кто-то истово крестится, скинув шапку на купол дворца, кто-то летит лихой двойкой, вот гимназист в каком-то неуклюжем плаще, бесконечно широком, переходит дорогу, снега и мороза еще нет, но несет холодом с реки, вот дама в приталенном пышном платье, настолько длинном, что подметает подолом тротуар, головной убор ее с перьями раскачивается в такт походке, будочка на углу, перед конной скульптурой, расклеена афишами и извозчики, извозчики и конка, звенит колокольчиком, а впереди бледным пятном лампа. И мертвый свет газовых фонарей, серебрящий смешные вывески "Суконный магазин", "Богемский хрусталь графа Гарраха", "Аптека" и наконец, — экспансия московских купцов — вывеска чайного короля этого века "Василий Перлов с сыновьями", через 10 лет им пожалует именное дворянство Александр Третий, а их символом станет чайный куст. Меховой магазин, крымские вина Христофорова — наружная реклама не так повсеместна еще и агрессивна, но уже скоро начнет тянуться растяжками на тротуар, мешая прохожим в буквальном смысле этого слова.

Через пять лет на Невском проспекте будет телефонная станция, через год после нее загорятся электрические фонари, а электростанцию для них установят на барже у Аничкова дворца.

Время разбежится и пойдет столбить прыжками, а с него будут падать, с выпученными глазами, россыпью империи. И вроде поднимется Россия, подобрав портки, нагонит и запрыгает вровень со временем, даже перепрыгнет, но ненадолго, упав снова с сердечной недостаточностью, широким и простодушным лицом в грязь.

— Ну, эй, — возмутился Химик, — я слышу все твои мысли! Да как ты смеешь!

— Ага, — довольно сказал Историк, — шок еще никому не нравился. Тебе нужны сильные потрясения или сильная Россия?

— А что, — не удержался Химик, — намечается раздача мельдония?

— У нас не было времени на примерную детализацию плана с самого утра, — заговорил серьезно Историк, — но, пожалуй, уже можно начать.

Итак, номография и преподаватель математики из кадетского корпуса. Никакой надежды на него, конечно, нет. Даже если он разберется и поймет о чем идет речь — он пойдет куда?

— К своему начальству, — предположил Химик.

— И вот стоит Данилович и думает, чего это Николай учудил и идет куда?

— Дальше к начальству, — продолжил Химик.

— И вот стоит Александр Александрович, звёзд с неба в учении никогда не хватавший, и думает: ну сын, ну дает и идет...

— Да ладно, — сказал Химик, — это уже не смешно, к Александру Второму?

— Не, — отмел это предположение Историк, — все-таки Александр Александрович уже самостоятельный. Пойдет он к специалисту — Чебышёву наверное, ну кто лучше его разбирается в математике в Российской империи, на данный момент?

— Буняковский, — назвал после некоторого размышления Химик, и Историк уважительно хмыкнул.

— Буняковский в возрасте, он вице-президент Академии наук, да и будет им до самой смерти в знак заслуг, но исполняет больше почетные функции. Ему семьдесят три года, он стар и даже суперстар и хотя еще напишет не одну работу, но...

— Ок, — перебил его Химик, — ситуация предельна понятна, мы попадем к Чебышеву через некоторое время и тщательного медицинского осмотра.

— Да, ладно из Александра луддита делать, — отмахнулся Историк, — ну побеседует он с Ники по душам, но врачей вызывать к сыну точно не станет. Даже загордится немного.

В общем, цепочку эту надо отсечь, зачем время терять, — продолжил Историк, — у нас есть преподаватель словесности Тимофей Докучаев. Он старший брат Василия Докучаева, известного геолога, почвоведа, через несколько лет профессора минералогии Санкт-Петербургского университета, будущего"отца русских почв" и учителя Вернадского. Сейчас Василий Докучаев хранитель минералогической коллекции, читает лекции, на хорошем счету, ему протежирует (если так можно выразиться, поскольку он всем выдающимся ученым протежировал) сам ректор университета Андрей Бекетов.

Чебышёв читает лекции в том же университете. Ставлю свой перочинный ножик против дохлого воробья они знакомы и передать Пафнутию Чебышеву нашу рукопись по номографии Василию Докучаеву как "два вальса станцевать". Сделать это следует до середины апреля, потом что там начинается подготовка к Всемирной выставке в Париже, которая откроется в мае.

— А как поступит Чебышёв, прочитав нашу статью? — спросил Химик

— Либо напишет письмо Александру Александровичу, что у него сын умнее, чем он думает и просьбу об аудиенции, либо пробьет такую аудиенцию через брата генерала от артиллерии. В любом случае захочет встретиться, потому что десятилетних мальчиков, выступающих с графической теорией функциональных зависимостей в мире пока еще не было.

— Как всегда, немного пугает вот это "не было", — внутренне поежился Химик.

— О, да — "подбодрил" его Историк, — привезут двойника Николая на наше место, а на Ники оденут "железную маску" и запрут в подвале Шлиссельбургской крепости. И будешь ты до конца жизни вычислять баллистические траектории снарядов, а я — писать мемуары. Но в семнадцатом придут пацаны из Петросовета и освободят Николая. Хеппи-энд!

— Твои попытки вселить уверенность больше смахивают на издевательства, — кисло сказал Химик.

— Будь всегда позитивным как протон, — внушительно произнес Историк, — твой батяня — Наследник империи и любящий отец, а не клоун из фильма "Оно", охотящийся на школоту.

— Ха, — улыбнулся Химик на сравнение, — пьяный тамада на свадьбе будет пострашнее какого-то клоуна! Я просто еще не привык к тому что у меня есть такой папа.

В общем, — строго сказал Историк, — железная маска на Ники — это как убийство глухонемого, который распускал слухи. Версия чтоб поржать. Идем уже в игровую на вечерний паровоз.

* * *

— Это мы еще мирно сидим, — заверил Историк Химика, — отмахиваясь игрушечной сабелькой от атакующего, конечно понарошку, но с вполне свирепым видом Володьки с другой сабелькой.