2-01. Делай что должно

— Да, — потупилась лекарка. — Помнишь, осьмицу назад он копытом себя по ноге стукнул? Он тогда еще хромал сильно...

— Помню, да, — задумчиво согласился тысячник. — И что? Не зажило?

— Да нет, зажило... почти, — голос девушки стал озабоченным. — Но в одном месте на сухожилии болезненное место осталось. Маленькое, не больше ногтя, но как нажмешь — вздрагивает. Может, не стоит его брать? Еще разбередит в дороге.

Нахмурившись, Телевар подошел к коню и, кряхтя, уселся на корточки.

— Где? — коротко спросил он. Девушка молча ткнула пальцем. Воевода осторожно прощупал ногу вокруг больного места, не обращая внимания на всхрапывания животного. — Ну-ка, проведи его по кругу.

С минуту он молча наблюдал за конем, озабоченно покусывая седой ус.

— Да, нехорошо. Как я вчера проглядел — ума не приложу. Придется оставить. Умница ты у нас, Оленька, молодец. — Травница зарделась от похвалы. — Слушай, милая, сбегай за Петромиром, уважь старика...

Когда обоз двинулся с места, солнце уже палило немилосердно. Всадники замотали себе головы импровизированными тюрбанами из запасных рубашек, смоченных водой из ручья. Телеги повизгивали плохо смазанными осями, слепни и прочая мошкара вились столбом. Впрочем, особо кровопийцы не досаждали — Ольга под бдительным руководством матери опрыскала коней и телеги каким-то пахучим настоем. Изредка легкий ветерок на мгновение относил травяной запах в сторону, и тогда мухи со звоном пикировали на людей и животных, но тут же, разочарованно зудя, отлетали в сторону.

Дорога вилась по крутому берегу, вскоре заслонившему стоянку. Справа неспешно текла мелкая здесь Ручейница, дробя на своих волнах мириады солнечных бликов. Ветер слегка теребил бледно-зеленую осоку, кое-где торчащую из воды. Прозрачные перевивающиеся струи бугрили поверхность реки на многочисленных перекатах, разбиваясь о крупный галечник и застрявшие на отмелях еще с весеннего разлива коряги. Впрочем, река быстро отклонилась к югу, и вокруг распростерлась степь. Где-то вдалеке тарахтел коростель. По ковыльному ковру пробегали седые волны, в бледно-голубой небесной бездне жаворонок выводил свою песенку. Одуряюще стрекотали тысячи кузнечиков.

Ольга отказалась от места в телеге и сейчас по-мужски сидела в седле, мерно покачиваясь в такт неспешной трусце. Теомир гарцевал вокруг обоза, то обгоняя его на полсотни шагов, то галопом проносясь в хвост, озабоченно вглядываясь в коней, по двое привязанных к телегам, то привставая в стременах, напряженно рассматривая редкий кустарник вдоль обочины. Он морщил лоб, что-то бормотал себе под нос, чесал в затылке и украдкой бросал взгляды на девушку. Скоро Телевар не выдержал и рявкнул:

— Теомир!

От неожиданности паренек вздрогнул и натянул удила.

— Чего как ошпаренный взад-вперед носишься? Шило в заднице сидит али коня не жалко? Ну-ка, утихомирься. Через десяток верст привал сделаем, там хоть на голове стой, а сейчас — тпру!

— Да, господин Телевар, — потупился Теомир. — Я только думал...

— Мал еще думать! — безапелляционно заявил тысячник. — А ну — геть!

Теомир нехотя повернул коня, пристраиваясь к обозу сбоку и спиной ощущая ехидные ухмылки обозников. Ольга сочувственно посмотрела на него и слегка придержала кобылу, давая ему нагнать себя. Некоторое время они в молчании ехали бок о бок.

— Слушай, Тёмка, а ты был в городе раньше? — наконец поинтересовалась девушка, поправляя ткань на голове. — Я вот впервые еду. Говорят, там народу ужас сколько, пешему не протолкнуться, а на коне и подавно...

— Э, да что там пешему! — важно кивнул Теомир в ответ. — Там даже кошки от давки задыхаются, а коли не задохнутся, так ногами раздавят. Сам видел.

— Что, так прямо и раздавят? — округлила глаза травница. — А как же мыши?

— Что — мыши? — удивился Теомир. — Про мышей не знаю, они же маленькие. Шмыг — и нету.

— Ну как же, — охотно разъяснила Ольга. — Раз кошек ногами давят, то мышам, должно быть, раздолье. Или там мыши не водятся?

— Водятся, водятся, — подал сзади голос Громобой, здоровый детина с пшеничными усами и лицом, покрытым шрамами. — Прямо стаями бегают. Иногда засыпаешь и чувствуешь, как лапами по тебе шелестят. Говорят, даже в рот ночью забираются и гадят там...

Теомир подозрительно обернулся на него, но лицо Громобоя оставалось равнодушно-скучающим. Теомир неуверенно взглянул на Ольгу, с трудом сдерживающую смех, и покраснел.

— Ну ладно, — буркнул он. — Не был я в Купчище. В Столеград дядька меня с собой брал... один раз. Но там народу немного, только рынок большой. Да, — он оживился, — а еще там каменные терема есть.

— Каменные? — удивилась Ольга, на сей раз неподдельно. — Как — каменные? Из песчаного камня али настоящего? Бревна, что ли, из камня тешут? Они же, наверное, неподъемные...

— Да нет, — обстоятельно разъяснил Теомир, в душе радуясь, что удивил девушку. — Камень там, конечно, простой, песчаный, откуда у нас истинному взяться? А бревна из камня там не тешут. Тамошние мастера делают из него такие... ну, куски, со всех сторон прямые... ну, вот если толстый брус коротко обрезать, похоже получится... и из таких кусков дома кладут.

— Ох ты... — потрясенно пробормотала Ольга. — Такой дом, наверное, и оставить на откочевку жалко. Или они на одних выпасах коней держат? Повытопчут ведь...

— Глупая ты, — Теомир пожал плечами с сознанием собственного превосходства. — Зачем же им коней пасти? Там только великий конязь живет со своей охраной, он такими глупостями не занимается. Ему еду и все такое привозят, а он только думает...

— Сам ты глупый, — сердито откликнулась Ольга. — Что, конязь сидит целый день и только думает? Брешешь, небось. Вот скажи лучше, если ты у нас такой умный, откуда они столько камня берут, чтобы терема делать? Оглянись-ка по сторонам! Где ты камни видишь? А до гор, небось, тысяча верст, да все лесом!

— Не знаю, откуда они камень берут, да только дома каменные, красные, сам видел, — буркнул в ответ разобиженный Теомир. — И до гор не тысяча верст. Вон, тролли в Столеград пешком на ярмарки ходят товары торговать. А что великий конязь делает — не знаю, он мне не докладывался. Знаю только, что коней не пасет, а с подсылами иноземными разговаривает, да решает, какие тумены куда на перемену откочуют...

— Не с подсылами, а с послами, — снова прогудел из-за спины Громобой. — Или посланниками. Подсыл тайно пробирается да вред чинит, а послы — они открыто от правителей иноземных приезжают, договоры устраивать да на пирушках брюхо набивать. А насчет домов из красного камня ты, братец, загнул. Где ж ты красный камень видел?

— Ну пусть послы, а не подсылы, — раздраженно дернул плечом Теомир, даже не оглянувшись на всадника. — А только дома краснокаменные сам видел, и на том стою. Может, охрой крашеные. У темника спросите, если не верите.

— И спрошу, — согласилась Ольга. — Дядя Телевар, а дядя Телевар! — ее голос неожиданно громко прозвенел в душном мареве. Все невольно обернулись в ее сторону. — Скажи, а правда, что в Столеграде дома из красного камня делают, как Тёмка говорит?

— Как есть правда, — подтвердил тысячник, неспешно приближаясь к ним. Теомир с торжеством оглянулся на Громобоя. — Только не из камня, а из глины такой, в печи обожженной.

Плечи Теомира поникли, а Ольга украдкой показала ему язык.

— Если особую глину в комок собрать, промесить хорошенько, да в печи прокалить, она как камень будет, — обстоятельно пояснил Телевар. — Неподалеку от Столеграда яма в земле есть, там такую глину и копают. Часть себе оставляем, а вообще-то в Купчище тамошним оркам-гончарам да каменщикам продаем. До трех обозов за лето уходит.

— Чтобы Всадник в земле копался да глину месил... Тьфу! — пробормотал кто-то из тележников. — Дожили!

— Не мели языком, Броша, коли не знаешь, — строго обернулся Телевар. — Всадники этим не занимаются. Купцы иноземные своих людей привезли, балаганов жилых понаставили, да и роются себе потихоньку. Оттуда за пять верст глину к Урочищу возят телегами, там у них печи стоят, рядом с дровами, а когда просто так в Купчище везут. Ну, а великий конязь с них за то мзду берет сей глиной, в камень обращенной, и из нее дома строит.

— Ну и ну! — пробурчал Громобой, ни к кому конкретно не обращаясь. — Еще деды наши чужестранцев к себе не пускали, разве купцов только, да и то — не дальше пограничья, а теперь! То туда, то сюда чужие людишки набегают, скоро табун пустить некуда станет. Эвон сколько выпасов за последние три лета потоптали-повыбили. В следующий раз на закат откочуем, а вернемся — место, глядишь, уже и не нашим окажется.

— На земле уже много народу крепко сидит, — тысячник пожал плечами. — Пока табуны кочуют, есть кому за землями присмотреть. Немалые дружины здесь постоянно околачиваются.

— Вот и я про то же, — Громобой сплюнул. — Всадники — и землю пашут, вольных коней в соху впрягают. Стыдобища... Деды бы их на месте порубили от позора. Всё от иноземцев идет, гниль и пакость всякая. Эх, вздрючить бы чужаков хорошенько, чтобы дорогу к нам забыли...

— Вздрючить, говоришь? — насмешливо прищурился Телевар. — Так еще неизвестно, кто кого вздрючит. Ежели без повода воевать пойдем, против нас все соседи стеной встанут. Тут тебе не с разбойничками на мечах махаться. Полвека назад нас было больше, чем всех соседей вместе взятых, не считая Купчища, да и то — какие еще соседи? Там у орков в лесу охотничье стойбище, здесь малый тролличий клан в горах обживается, да в сотне верст горстка пахарей в земле копается. А сейчас один только Купчище на постоянном коште до трехсот дружинников держит, а с юга Приморская империя приближается...

— Никто еще не побил Всадников в поле! — гордо выпрямился в седле Громобой. — Даже столеградские дружины от нашей конной лавы побегут!

— Ох, вояка! — покачал головой тысячник. — Не дураки в Купчище воеводы, знают, с кем воевать придется. Видывал я там, как новобранцев натаскивают. Супротив нашей лавы они стеной встанут, щитами закроются да копья вперед выставят, в землю уперши. Стрела их щиты не пробьет, клинком их не достанешь, короток меч против копья, а сами в копья их не возьмем, потому как не разгонишься на такую стену-то. И что ты с ними cделаешь, герой?

— Пусть себе стенкой стоят, — уперся Громобой, с досады кусая ус. — Все равно когда-то им строй порушить придется, не смогут же они всю жизнь на месте торчать! Вот тут-то мы их и того...

— Так ведь ты их воевать замыслил, не они тебя, — усмехнулся Телевар. — Они-то как раз на рубежах своих станут да и с места не двинутся. Купчище не войной живет, торговлей, им нападать нужды нет. А коли ты на них наскочишь, они с тобой торговать перестанут, да и все дела.

— Велика беда, — фыркнул Броша, хлестнув коня вожжами, — тысячу лет без них жили и еще тысячу проживем.

— Ага, прожил один такой, — отмахнулся от него тысячник. — Ты на себя посмотри! Одёжа из тканей чужеземных, сапоги из бычьей шкуры, из Купчища привезенной, оружье сплошь железное, иноземцами кованое. Да ты через несколько осьмиц к стреле каменные да костяные навершия прилаживать начнешь, а через год в вонючие шкуры оденешься. Если с голодухи не помрешь до того, конечно. Прапрадеды наши конское мясо ели, водой запивали, хлеб лишь по большим праздникам видели, а было их меньше нашего. Ты-то такой жизни не пробовал, а попробуешь — по-орочьи с тоски замяукаешь. Нет, братец, нам уже без соседей-землепашцев никуда, да и без купцов подвымрем крепко. Потому и у нас на земле народ оседает, что выгодней так.

— Вот я и говорю — дожили! — неожиданно легко согласился Броша. — Раньше как ветер жили, сами по себе, куда хотели, туда табуны и гнали. А теперь! На шею чужестранцы сели, не то что уважать перестали — презирают. Вонючими коневодами обзывают, сам слышал.

— Ну так и ты их не жалуешь, — пожал плечами тысячник. — Странно, если тебя в ответ любить начнут.

Броша лишь сплюнул на землю вместо ответа.

Разговор увял, дальше ехали молча. Небо подернулось белесой дымкой, не смягчавшей палящие лучи солнца. Стрекот кузнечиков слился в сплошной звон, лишь изредка заглушаемый стуком деревянных ведерок, прицепленных сзади к телегам, да редким храпом лошадей. Защитный травяной запах потихоньку выдыхался, и мухи все чаще присаживались на крупы животных, впрочем, пока еще не жаля. Теомира, укачанного мерными движениями коня, начал разбирать сон. Краем глаза он заметил, как Ольга тоже начала поклевывать носом. Тележники уже откровенно храпели, чудом не выпуская из рук вожжи. То один, то другой Всадник тряс головой, отгоняя дремоту и едва не выпадая из седла.

— Не спать, обознички! — неожиданно гаркнул Телевар, привставая на стременах. — Ежели кто на землю свалится — на себя пусть пеняет, подбирать не станем. Вон впереди рощица, там и сделаем привал, а пока — напрягитесь чуток, лентяи!

Теомир зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.

— Ох, побыстрее бы добраться, — пробормотал он тихо, втайне злясь на старого тысячника, вырвавшего его из сладкой грезы.

— Ага, поскорее бы, — согласилась Ольга, сладко потягиваясь. — Сейчас бы в кустики да на боковую на пару часиков.

— Говорили же тебе — езжай в телеге, — подколол ее Теомир. — Там бы и дрыхла сколько влезет.

Ольга лишь фыркнула в его сторону.

— Эй, Тёмка! — окликнул его Чеготар. — Спать тянет, ажно сил никаких нету. Ну-ка, запевай, разгоняй тоску, а то и в самом деле под копыта коням свалимся. Затопчут ведь и не посмотрят, что холили да лелеяли.

Теомир встрепенулся. Ольга смотрела на него глубокими темными глазами.

— Спой про крокодила, а? — тихо попросила она.

— Для тебя — все что угодно, — подмигнул ей паренек. — Ладно, слушайте.

Он прочистил горло и на мгновение неподвижно застыл. Потом озорно тряхнул головой и затянул чуть хриплым голосом:

Как в далеком государстве злой волшебник жил да был,