Покорение Сибири

Глава 12.

Петербург. Поэзия и проза.

Кто-то из писателей сравнит Петербург с Пальмирой. И пойдёт, и поедет это сравнение по городам и весям, и будут называть российскую столицу Северной Пальмирой. Так вот, на одной из улиц Северной Пальмиры под названием Грязная, в доме номер 14 жил Радищев Александр Николаевич. А работал сей господин на таможне. Ну, живёт человек, ну, работает, что в этом плохого? А нет ничего в этом плохого. Но только зуд творчества у этого человека в одном месте завёлся, и начал он писать поздними вечерами книгу под названием "Путешествие из Петербурга в Москву". Ладно бы просто писал, но Радищев почему-то делал это втайне от всех. Да и Бог бы с этой тайной, да только как на грех пересеклись пути-дорожки работника таможни Радищева и купца первой гильдии Лапина. Простое пятиминутное дело растянул Александр Николаевич на целых два дня. У Ивана Андреевича с литературой и так были нелады, кроме матерных стишков, а за сочинение по книге Радищева он в своё время получил двойку, из-за чего одноклассница, к которой он испытывал пылкую симпатию, отказалась с "двоечником" пойти в кино. На память Лапин никогда не жаловался, а такой отказ вообще забыть невозможно. И надо же такому случиться, что и через двести с хвостиком лет назад эта... этот... короче, данный господин, снова путает Ивану все планы.

— Рустам, — обратился Лапин к сотруднику безопасности корпорации, когда тот вошёл в комнату, где Иван сидел за столом и пил водку, — ты знаешь такого Радищева Александра Николаевича?

— Заместитель начальника таможни? — после некоторых размышлений ответил вошедший.

— Ага, — ответил Лапин и замахнул стопку водки, после чего прислушался к себе, кивнул и потянулся за огурцом, лежащим на тарелке.

— И чем вас, Иван Андреевич, заинтересовал этот Радищев?

— Книжки, гад, пишет, — хрустя огурцом, ответил купец.

— Ну, и пусть себе пишет. Нам-то, что с того? — Рустам присел напротив него.

— Очень вредные книжки он пишет... А ещё этот писака задержал на два дня наши товары на таможне.

— Так вы из-за товара... — улыбнулся Рустам.

— Нет, из-за книжек.

— Хм... А что не так в его книгах?

— Пургу разную гонит в своих книжках, а мне потом тёлки отказывают...

— Э-э... Пургу? Тёлки? — Рустам внимательнее пригляделся к Лапину, — Иван Андреевич, да вы пьяны.

— Может и пьян, — не стал спорить Лапин.

А дальше удивлённый сотрудник безопасности услышал следующее:

Пик одиночества — водка в графине,

осень, октябрь, суббота в придачу,

память о нежностях юной графини...

Счёт у любви, как всегда — не оплачен.

Взглянешь на улицу в вечер субботний

к хладу окошка лицом припадая,

по площадям, по глухим подворотням

ветры гуляют, октябрь воспевая.

В небе смешали свинец с простоквашей...

Мало приятного в этой картине.

Лирика осени в листьях опавших

с грустью немой в опустевшем графине.

— Но знай, — после лирической минутки продолжил Лапин, — если ты не грохнешь этого писаку, то я сделаю это сам!

— Давайте завтра об этом поговорим, Иван Андреевич, хорошо? — встревожился Рустам.

— Завтра, так завтра, — ответил Лапин и влил в себя ещё одну стопку водки, после чего встал и пошёл к кровати, на которой через некоторое время благополучно уснул.

Рустам же сел писать письмо в Тюмень, в котором просил у Агеева разъяснений. Через полтора месяца ответ был получен: "Всю бумагу у клиента забрать для растопки печей. В благодарность за бумагу подарить ему груз 200". Сказать, что Рустам удивился, значит — нечего не сказать. За полтора месяца наблюдений и сбора информации он не обнаружил ничего, чем Радищев мог бы помешать "Приюту". Но если с Лапиным он ещё мог бы поспорить, то Агеева слушался всегда.

20 августа 1789 года в петербургском особняке корпорации "Приют" Рустам, сидя в кресле напротив Лапина, докладывал ему.

— В Париже, Англии и во Франкфурте всё прошло, как и было задумано.

— Сколько человек знает об истинной смерти короля?

— Четверо, Иван Андреевич. Вы, я, исполнитель и Марсель Каримович.

— Подробности можно?

— Конечно. Обманом украли дочку у английского баронета. Перстень, что она носила, проиграли в карты одному из придворных слуг короля. Отцу девочки сказали, что этот придворный убил его дочку. Тот, естественно, захотел отомстить. Подсказали ему место и способ. Наш человек заранее подобрал удобную точку, недалеко от этого места. Когда подъехала карета с королём, он ликвидировал слугу баронета, и быстро занял исходную позицию. Только карета остановилась, и вышел Людовик XVI...

— А почему остановилась карета? — удивился Лапин.

— На дороге устроили скрытую ловушку. Когда авангард охраны проехал, то наш человек дёрнул за верёвку и ловушка открылась. Туда копытом и угодила одна из лошадок, и продолжать путешествие уже не смогла.

— Дальше, — велел Иван Андреевич.

— Король со своим слугой вышел из кареты. В слугу-то баронет и стрелял, а наш человек почти одновременно с ним — в короля, а потом в убегающего баронета. Два выстрела и один удар кинжалом и всё без шума.

— Всего лишь, Рустам, ружьё с оптическим прицелом и глушителем, — улыбнулся Лапин.

— Да, уж... Страшное оружие, Иван Андреевич.

— Не страшнее остальных.

— Хм, верно. Арбалетный выстрел тоже бесшумный. Из докладов наших людей из Англии следует, что выстрел был самым лёгким заданием. Основную трудность и опасность представляли минирование, разброс карикатур и выемка ценностей.

— Кто про Первого министра всё знает? — спросил Лапин.

— Если не считать нас с вами и Марселя Каримовича, то только два исполнителя. Остальные люди в разных местах выполняли только одно какое-нибудь конкретное задание и про другие им никто, ничего и никогда не говорил, и говорить не собирается.

— И это правильно, — произнёс Иван, — что ещё?

— Радищев отравился грибами, а его записки сгорели в печке.

— Тоже — правильно. Нечего народ баламутить.

— Иван Андреевич, простите, а что не так в его записях? Смотрел я их, но ничего серьёзного вообще не нашёл.

— Знаешь, Рустам, есть такие люди, которые всех хотят сделать счастливыми.

— И что в этом плохого?

— Для начала в том, что я не хочу, чтобы кто-то за меня решал на счёт моего счастья. И потом, сам, наверное, знаешь, что благими намерениями выложена дорога куда? Правильно, в ад! Начитаются вот таких книжек молодые балбесы и захотят всеобщей правды и справедливости, и пойдут народ баламутить, мол, вас обманывают, вас обворовывают, так жить нельзя... Доведут людей до белого каленья, возьмутся те за вилы и косы, и начнут крушить всё налево и направо... И придётся людишек усмирять солдатами, и прольётся ещё больше крови... И получится вместо счастья — всеобщее горе. Разве не так?

— Так, Иван Андреевич, — невесело усмехнулся Рустам.

— Во-от. А бывают такие правдолюбцы, которые думают так: "Чтобы всё стало хорошо, нужно убить всех плохих". Только ещё Бог сказал: "не суди, да не судим будешь". Кто-то для одних плохой, а для других любимый и желанный. И как быть в такой ситуации? И начинают тогда эти борцы за всеобщее счастье гасить всех налево и направо.

— Хм, понятно... — задумался Рустам, и через некоторое время спросил, — а вы Иван Андреевич плохой или хороший?

— Плохой, Рустам, плохой, — улыбнулся Лапин. — Только ты про это никому не говори... Договорились?

— Договорились, — улыбнулся Рустам в ответ, и добавил, — но только как быть со счастьем-то? Несправедливости действительно хватает...

— Несправедливости? — усмехнулся Лапин, — вот тебе простой пример, проиграл один дворянчик в карты все свои деньги, а потом и земли вместе с крестьянами. Обиделся на жизнь и стал показывать пальцем на других дворян, у которых и земли есть, и крестьяне. Показывает на них пальцем и говорит, что издеваются они над своими крестьянами, жизни им не дают, поедом едят... А что, спрашивается, мешало тебе не в карты всё проигрывать, а заниматься своими крестьянами? Школу для них построить, больницу, дать улучшенные орудия труда, чтобы урожай стал обильнее, чтобы с голоду они не пухли... Что мешало-то? Ты хочешь, чтобы такие ублюдки боролись с несправедливостью?

— Нет, Иван Андреевич, не хочу.

— А может, ты хочешь собрать все деньги и раздать всем поровну, а? Только, знай, что уже через год снова одни будут бедными, а другие богатыми. Многие решат, что у них денег много, а значит делать ничего не надо. Только кушать хочется всегда. Умные и трудолюбивые будут хлеб выращивать и полотно ткать, и потом ленивым всё это продавать. Кто-то деньги пропьёт, кто-то на баб истратит...

— Так у проституток уже деньги будут, для чего им любовью торговать?

— А чем им ещё торговать? И запомни, богатая проститутка берёт с клиента намного больше! — засмеялся Лапин, — поверь моему опыту. Хотя и среди проституток будут такие, которые деньги истратят на шмотки и развлечения и останутся ни с чем. Или, ты думаешь, они хлеб пойдут выращивать?

— Убедили, Иван Андреевич, убедили, всё, сдаюсь, — и Рустам поднял свои руки вверх, — я, если честно и сам так считаю.

— А чего тогда мне тут мозги выворачиваешь? — нахмурился Иван.

— Так приятно же умного человека послушать, — улыбнулся Рустам, — я бы так доходчиво и убедительно сказать не сумел.

— Смотри у меня, — уже миролюбиво произнёс Лапин, — кстати, как там мой тёзка поживает?

* * *

Российской Императрице в течение нескольких дней сильно нездоровилось. Нездоровилось настолько, что она отменила все приёмы и пребывала в своих покоях под неусыпным наблюдением медиков. С кровати Государыня не вставала и практически ничего не ела. Придворные находились в тревожном ожидании. Безбедная и сытая жизнь многих зависела именно от Екатерины II, и потому большое количество людей молились Богу о ниспослании Императрице здоровья. Неизвестно, что больше помогло — лекарства или молитвы, но нынешним утром Государыня проснулась с вполне хорошим самочувствием и даже с аппетитом позавтракала. Решив после завтрака немного пройтись, Екатерина II обнаружила на одном из столиков соседнего с её покоями помещения книгу "Искусство танца" в красивом кожаном переплёте. Женщине захотелось с ней ознакомиться, и она так ею увлеклась, что не заметила, как прошли два часа. Почувствовав, что очень хочет пить, Императрица обратилась к одной из своих статс-дам, которые сидели поблизости и не имели права уйти куда-либо без её разрешения.

— Анна Никитична, будь добра, подай мне воды.

Нарышкина отложила шитьё, которым занималась всё это время, пока Государыня, сидя в кресле, отдавалась увлекательному чтению, и принесла ей стакан с водой. Напившись, Екатерина II спросила:

— Откуда сия книга?

— Ваше Величество, вчера о Вашем здоровье приходил справиться Шешковский Иван Степанович. Он и принёс эту книгу. Я позволила себе немного любопытства и ознакомилась с некоторыми её главами...

— И что скажешь?

— Знаете, Ваше Величество, в некоторые вещи, написанные в книге, трудно поверить, но множественные примеры, даже из истории и красочные рисунки, говорят о том, что автор уверен в своих утверждениях. По сути — эта книга настоящий учебник по обучению искусству танца.

— А кто автор... — и Екатерина II посмотрела на титульный лист. — Казанцев и Маллер!?

— Совершенно верно Ваше Величество.

— Так, Анна Никитична, прикажи, чтобы Шешковский явился ко мне, как только сможет.

Статс-дама передала приказ слугам. Через пару часов Иван Степанович Шешковский, являющийся начальником Тайной экспедиции при Сенате, был в покоях Императрицы.

— Рад видеть, Ваше Императорское Величество, что Вам стало намного лучше, сказал главный контрразведчик страны и поцеловал протянутую руку.

— Благодарю, Иван Степанович, за заботу о моём здоровье. Дай Бог, скоро совсем поправлюсь, — и Государыня перекрестилась.

Все, находящиеся в покоях Императрицы сделали то же самое.

— Я чего тебя к себе позвала-то, Иван Степанович... Говорят, что эту книгу ты принёс, — и Екатерина II протянула книгу Шешковскому.

— Совершенно верно, Ваше Величество, я. Возвращаясь из Иркутского наместничества, довелось мне побывать в Тюмени и пообщаться с её главой Казанцевым Алексеем Петровичем. Он и подарил мне сей экземпляр. Оказывается Алексей Петрович большой любитель танцев. Вот и написал про них целую книгу, а ректор тюменского университета помог ему её красочно оформить.

— Наш Алексей Петрович просто кладезь талантов, — улыбнулась Императрица, — и строит, и танцует, и пишет... И всё у него хорошо получается...

В эту минуту в комнату чуть ли не вбежал личный секретарь Екатерины II.

— Ваше Императорское Величество...

— Что случилось, голубчик? — встревожилась Государыня.

— Виктория, Ваше Императорское Величество! Прибыл курьер с пакетом от адмирала Чичагова... Шведский флот разбит и обращён в бегство! — с этими словами секретарь передал письмо Екатерине II.

Собравшиеся в покоях Императрицы замерли, с любопытством ожидая подробностей. Государыня поспешно вскрыла пакет и погрузилась в чтение.

— И тут Казанцев! — через некоторое время воскликнула Екатерина II.

— Что случилось, Ваше Императорское Величество? — позволил задать себе вопрос Шешковский.

— Пишет мне Василий Яковлевич Чичагов о славной баталии и о тех, кто особенно отличился в ней. В числе прочих упоминается некий гардемарин Казанцев Иван Алексеевич...

— Так это сын Алексея Петровича Казанцева. Он мне сам рассказывал, что мальчик с самого детства мечтал стать капитаном корабля. Вот Алексей Петрович и отдал его учиться в Морской кадетский корпус. Насколько я знаю, в прошлогодней баталии при Гогланде этот юноша тоже немало себя проявил. Покойный адмирал Грейг Самуил Карлович отмечал, что именно от огня канониров, которыми командовал гардемарин Казанцев, больше всего пострадал шведский флагман "Густав III".

— И почему такой герой до сих пор ходит в гардемаринах? — нахмурилась Императрица и посмотрела на своего секретаря.

— Болезнь, а потом и смерть адмирала Грейга повлияли на принятия некоторых решений...

— Всех отмеченных в данном списке представить к наградам, — и Императрица передала пакет своему секретарю, — а гардемарину Казанцеву Ивану Алексеевичу присвоить звание мичман! У хорошего отца и дети достойные растут. А книгу сию, — Екатерина II указала на экземпляр, находящийся в руках Шешковского, — перепечатать и издать, вижу много в ней полезного. И ещё, в честь славной Виктории устроить праздничный фейерверк и выставить для народа вино на площадях! А вы, Иван Степанович, расскажите мне про Тюмень, действительно ли там так много небылиц..?

ЧАСТЬ II

ТОБОЛЬСКИЙ НАМЕСТНИК.

Глава 1.

Милость Государыни.

Казанцев Алексей Петрович был на приёме у Всероссийской Императрицы Екатерины II в Царском Селе в знаменитой Янтарной комнате. Сказать, что он мандражировал — значит, ничего не сказать. Алексей Петрович даже мысли не допускал, что его могут вызвать к Императрице. Жил себе спокойно в Тюмени, руководил понемножку. Был заместителем воеводы. Потом сам стал воеводой. После, из-за различных реформ и преобразований, занимал должность городского головы. Хоть и являлся городским головой, но Агеев, который был городничим, считался уже главнее, тем более Алексея Петровича каждые три года переизбирала местная городская Дума, а вот трогать Агеева никто не имел права. Он был назначен Сенатом по предоставлению генерал-губернатора, и только Сенат решал, служить ему или нет. В общем, жил себе тюменский голова, обустраивал Тюмень на свой вкус и цвет, успешно переизбирался на свою должность, и на тебе — вызов в Петербург. Перед поездкой Агеев неоднократно репетировал с ним, как себя вести, что говорить, а о чём даже не думать. И вот Алексей Петрович перед Императрицей... Она сидит на изящном с высокой спинкой и подлокотниками стуле возле небольшого фигурного столика. Вся мебель сделана из красного дерева. Одета Государыня в платье золотистого цвета, которое кажется тяжёлым и громоздким. Множество дорогих украшений буквально переполняют гардероб Императрицы. В своём наряде она чем-то напоминает украшенную гирляндами новогоднюю ёлку. Справа и чуть в стороне от сверкающей Екатерины II сидят две статс-дамы, одетые столь же пышно, слева стоит личный секретарь. Подле самой императрицы сидит Михаил Андреевич Милорадович — её новый фаворит. Только что эти люди, стоящие и сидящие напротив Казанцева по сравнению с этой комнатой? С этой ЛЕГЕНДОЙ!!!