Великий князь (гл. 1-13)

Начальник штаба Туземной дивизии Половцев Петр Александрович, был второй человек, который отложился в долговременной памяти Великого князя. Уважал его Михаил Александрович (я как правопреемник получается тоже), и больше даже не как стратега, а как человека, который держит всё под контролем и улаживает любые проблемные ситуации. Хотя и как стратег он был хорош. Операции, в которых принимала участие Кавказская туземная дивизия, были спланированы безукоризненно. Этих операций было немало и в первую очередь это конные атаки у городков Доброполе и Гайворон. А, ещё в Петре Александровиче явно присутствовала командирская искра. Не терялся он при резкой смене ситуаций, был твёрд и мог вести за собой людей. Не зря же он до штабной работы был командиром Татарского конного полка. Поэтому, когда меня назначили комкором 2-го Кавалерийского корпуса, я без колебаний предложил утвердить командиром Туземной дивизии Петра Александровича. Николай 2 внял моей рекомендации и Половцева назначили командиром Кавказкой Туземной дивизии и вдобавок присвоили высокое генеральское звание. Что Пётр Александрович хороший комдив показали недавние действия дивизии в ходе "Брусиловского прорыва".

Третьим офицером Кавказкой туземной дивизии, который запомнился Великому князю, был полковник Попов Николай Павлович. Он занимал непонятную для меня должность контролёра. Не терплю когда мне что-то непонятно и я с пристрастием начал просматривать долговременную память, чтобы всё-таки выяснить, чем же запомнился Великому князю, этот полковник с хитрым прищуром, на простом добродушном лице. По изученной информации выходило, что Николай Павлович выполнял функции офицера контрразведки, но не только. Пожалуй, главное, чем он занимался, это разрешениями противоречий между различными группами людей. А их было масса. Ещё бы, ведь в дивизии служили представители нескольких десятков национальностей и зачастую исторически враждебные друг другу. По вере тоже не было единообразия — 90% были мусульмане, а 10% православные. И что я думаю не очень приятно всадникам мусульманам, офицеры в основном были православные. Кроме этого раздражителя присутствовал ещё один мощный фактор для раздрайва в рядах дивизии. А именно то, что среди всадников дивизии были представители двух враждующих между собой ветвей мусульманства — суннитов и шиитов. Большинство было из суннитов, но имелись и шииты. Особенно их было много в Татарском полку, сформированном в основном из выходцев, граничивших с Ираном волостей. Одним словом не воинское формирование, а кавалерийский пороховой погреб. И он обязательно бы взорвался, если бы не Николай Павлович и его служба. Не знаю, какими мерами, но полковник добился, что отличительной чертой внутренней жизни Кавказской туземной конной дивизии стала особая морально-психологическая атмосфера. Которая во многом определяла отношения между офицерами и всадниками. Так, важной особенностью всадника-горца было чувство собственного достоинства и полное отсутствие какого-либо раболепства и подхалимства. Выше всего ценились не чины и звания, а личная храбрость и верность. Характерной чертой отношений в офицерской среде дивизии было взаимное уважение лиц разных вероисповеданий к верованиям и обычаям друг друга. В Кабардинском полку, в частности, адъютант подсчитывал, сколько за столом офицерского собрания находилось мусульман и сколько христиан. Если преобладали мусульмане, то все присутствующие оставались по мусульманскому обычаю в папахах, если же больше было христиан — все папахи снимали. Николай Павлович и его служба добились невероятного результата — из своевольных горцев, по существу абреков, получилось дисциплинированное воинское соединение. Со своей шкалой ценностей и приоритетов. Правда, не удалось полковнику, коренным образом изменить характер горцев. Храбрость всадников совмещалась с их первобытными нравами и с крайне растяжимым понятием о "военной добыче", что тяжело отзывалось на жителях районов, занятых полками дивизии. Одним словом Палыч (именно так я звал полковника Попова), был самородок и великий кадровик. Вот только он действовал, очень своеобразно. А если прямо сказать варварскими методами — самые буйные, не подчиняющиеся дисциплине всадники, просто напросто куда-то исчезали. И при этом не было эксцессов со стороны их друзей или допустим сослуживцев. Среди них распространялся слух, что пропавшего забрал шайтан и если начнутся его поиски, то та же участь постигнет и его товарищей, братьев и вообще всех родственников до седьмого колена. И эти слухи шли не кабы от кого, а от полковых мулл. Скорее всего, этих людей подбирала для дивизии тоже служба Палыча. Как-то в разговоре с полковником Поповым, по поводу исчезновения из дивизии одного из всадников я высказал недоумение по поводу дезертирства такого храброго джигита. На что мне Палыч, ничуть не смущаясь и не приукрашивая действительность, как своему, объяснил:

— Понимаете, Михаил Александрович, я стою на страже империи, а тут какой-то абрек, мамой клянётся, что сначала будет резать неверных в Галиции, а потом и до Петрограда доберётся. И ладно если бы это был обкурившийся анаши нищеброд, тогда чёрт с ним, всё равно на войне наркоманы долго не живут — поймает австрийскую пулю в первой же вылазке. Но нет, ненавидящий всех не истинных мусульман джигит был хороший солдат, грамотный и хитрый, к тому же харизматическая личность. За таким вполне могут пойти малообразованные всадники. Вот и пришлось его по-тихому устранить.

В первый момент его признание привело Великого князя в шок, потом этот рафинированный интеллигент подумал, "а что ты хочешь, людей с совершенно другим менталитетом и верой, заставлять проливать кровь за православную державу? Другими методами невозможно держать в узде более девяти тысяч необразованных горцев". Эта мысль несколько успокоила душу Михаила, но всё равно, тяжёлый осадок остался. Зато меня это воспоминание привело в восторг. Ещё бы значит, есть знающие Великого князя деятельные люди без сантиментов, которые реально могут помочь навести порядок в клоаке, в которую превратилась Российская империя. И, в конечном счёте, спасти от неминуемой гибели миллионы русских людей. Да, я уже начал мыслить такими категориями. Начал думать, не только о себе, но и о стране, которая курьерским поездом неслась в бездну. Начал примерять к себе роль попаданца, который шутя, меняет историю и, в конечном счете, во всех фантастических книжках, которые я читал в той реальности, оказывается в шоколаде. Мои фантазии на эту тему, продолжались довольно долго и прекратились только от постороннего звука отрезвившего размечтавшуюся натуру попаданца. Звук для рождённого в конце 20 века был очень необычен — били литаврами, стоявшие у стены большие часы. Я насчитал 12 ударов — значит сейчас полночь, а правильная мысль, каким методом направить историю в нужном направлении, так и не пришла. А когда в голове появилась фраза — уж полночь близится, а Германа всё нет, я понял, что пора заканчивать марш-бросок по периметру комнаты. А то от навалившихся проблем и маразматических мыслей, крыша, тем более чужая совсем съедет. Утром, ещё раз всё продумаю и только потом начну действовать. Как говорил один мой приятель — с утра плавней получается и косяков меньше.

Глава 4

Я естественно не пошёл в нашу с Натальей спальню, а устроился прямо на диване. Славу богу две небольшие декоративные подушки были, да и плед имелся. Хотя спал одетый и на неудобной подушке, но благодаря армейской школе, выспался и встал как штык в восемь часов. Как делал это в Пущино, после того как устроился работать в НИИ Мозга. И так же как у себя дома после того как встал, разделся до гола и начал делать зарядку, предварительно конечно зайдя в примыкавший к комнате санузел. Металлическая раковина и торчащий прямо из стены кран с холодной водой там был, ватерклозет тоже, а вот душа или ванной нет. Но я всё равно радовался, что попал в тело Великого князя, а не в среднестатистического подданного Российской империи. А то пришлось бы в туалет бегать на улицу, а умываться из ведра или в лучшем случае под струёй, льющейся из ковшика. И хорошо если рука, держащая этот ковшик, принадлежала бы слуге или молодой красавице жене, а не старой карге, которая является твоей законной супругой.

Я спокойно сделал зарядку, оделся, привёл себя в порядок, а обслуживающий персонал так и не давал о себе знать. Наверняка они уже давно встали, я ещё в восемь часов слышал доносящиеся из коридора приглушенные звуки уборки. Но Великого князя никто не беспокоил. Господа, наверное, привыкли спать до 10-11 часов, и обслуживающий персонал, не смел их побеспокоить. А я смиренно ждал появления хоть кого-нибудь до 9-ти часов, но когда часы пробили девять раз, не выдержал. Вернее желудок возмутился таким пренебрежениям к его нуждам. Как так, уже девять часов, а он не получил свою утреннюю порцию калорий, в виде чашки кофе и маминой котлетки. Вот тогда Великий князь, ставший рабом желудка, вышел из комнаты в поисках пропитания.

Направился я в сторону доносившихся звуков перепалки, они шли с первого этажа. Шёл в нужном направлении, так как, уже спускаясь по лестнице начал улавливать фразы, произносимые пронзительным женским голосом. А через несколько мгновений смог определить, кому принадлежит этот голос. Конечно Глафире — первому человеку, которого я увидел в этой реальности. Мамочке можно сказать, вот у неё я и получу свою котлетку. Этот крик желудка, заставил меня ускориться и вскоре я смог лицезреть саму Глафиру. Она, стоя в коридоре у открытой двери в какую-то комнату, пронзительным голосом высказывала своё нелестное мнение о безруких козопасах приготовивших такой растягай к завтраку самого Михаила Александровича, только что приехавшего на побывку с фронта. Там он в отличие от всяких бездельников окопавшихся в тылу на хлебных местах, гоняет Германца, а не жрёт от пуза хозяйских харчей.

Во время своего обличающего монолога, Глафира невзначай повернулась и увидела меня. Тут же раздался какой-то булькающий звук, наверное, так Глафира сглатывала от неожиданности. Развернувшись окончательно в мою сторону, она воскликнула:

— О боже! Михаил Лександрович вы встали! А что же не нажали кнопку звонка? Ах, да... вы же забыли многие детали нашего быта! Извиняйте государь сейчас кушать вам подам! Вы где будете завтракать в столовой или у себя в кабинете?

Если бы я ещё знал, где в этом особняке находится столовая, то может быть выбрал бы и её, а так пришлось руководствоваться только догадкой, что кабинет это, по-видимому, та большая комната, где я ночевал. Поэтому буркнул:

— В кабинете конечно!

После чего, не говоря больше ни слова, повернулся и направился обратно. Надо было соответствовать человеку с голубой кровью в общении с прислугой. Именно так вёл себя герцог с дворовой челядью в просмотренном мной недавно фильме. На самом деле мне хотелось поговорить с Глафирой — выяснить очнулся ли мой секретарь Джонсон и всё-таки узнать, чем почиют на завтрак Великого князя.

Мой желудок мучился ожиданиями недолго. Буквально через несколько минут, после того, как я пришёл в своё можно сказать логово, в дверь постучали и после моего разрешения войти, она распахнулась. И началось представление, которое можно увидеть только в кинокомедии — внос завтрака суперкрутому олигарху. Человек пять здоровых мужиков участвовало в этом спектакле. А принесли-то они два яйца каждое в специальной вазочке, небольшую тарелку перловой каши, чай в подстаканнике, и два больших блюдца. В одном лежало несколько пирожков, в другом два кусочка белого хлеба. Точку в этом представлении, поставила Глафира. Она вошла последней, торжественно неся, небольшую серебряную ёмкость с вареньем. Которую победно установила в центре круглого столика расположенного рядом с диваном (моей лежанки прошедшей ночью). Мой желудок, разочарованный предоставленными калориями, заставил меня обиженно воскликнуть:

— А кофе?

На что получил немедленный ответ Глафиры:

— Дохтур, запретил подавать вам кофею! Сказал, что пока идёт обострение язвы, утром подавать только каши, чай и можно яйца всмятку. Про выпечку он ничего не говорил, вот я и положила вам несколько пирожков с яблочками, а то совсем кушать-то нечего.

Желудок обречённо притих, дав мне возможность узнать у экономки вещи не связанные с питанием. Я, стараясь быть невозмутимым и не очень заинтересованным, как бы, между прочим, спросил:

— А скажи-ка Глафира, мой секретарь Джонсон проснулся уже после лечения его доктором?

— Да уже час назад приносила ему завтрак. Накинулся на пирожки, как живоглот какой-нибудь. И кофею, целых три чашки выдул. Бодренький он, и не скажешь, что вчера, чуть ли не при смерти был.

Это хорошо! Тогда Глаша, зайди к нему и приведи его сюда, а то после вчерашнего падения в каретном сарае и лечения его морфином, он тоже может потерять память и не найти моего кабинета.

— Как же, такой живоглот потеряет...!

Буркнула Глафира, но тут же повернулась и вышла, тихонечко закрыв за собой дверь кабинета.

Как только экономка вышла, власть над моей сущностью взял желудок. И я, подвинув к столику стул, тут же накинулся на принесённые яства. А они для меня (чтобы я не думал), действительно были яствами. Я первый раз в этом теле, насыщал свой непомерно требовательный желудок. Смолотил всё в течение минут десяти. Потом сидел и мучился, всё думал, не пойти ли мне опять на кухню и потребовать, чтобы повторили завтрак. Ну, хотя бы чтобы выделили с десяточек пирожков. Очень они мне понравились. Князь я или не Князь — имею право нажраться от пуза тем, что мне понравилось. Я уже хотел плюнуть на все условности и пойти на кухню, как в дверь кабинета тихонько, весьма вежливо постучали. Я крикнул, чтобы заходили. И когда дверь открылась, увидел незнакомого господина, лет тридцати. За ним стояла Глафира. Нетрудно было догадаться, что она привела моего секретаря Джонсона и мне предстоит довольно непростой разговор. И кстати повод потребовать пирожки, был очень неплохой. И я требовательным тоном, скомандовал:

— Глафира, быстро неси сюда побольше пирожков и самовар чая. Разговор у нас будет долгий и предупреди там всех, чтобы не беспокоили.

Когда Глафира ушла, я нейтральным тоном пригласил Джонсона проходить. Затем коварно предложил усаживаться на привычное место. Я же не знал, кто же на самом деле ко мне пришёл — или это настоящий Джонсон или его тело, в которое вселилась сущность моего друга и виновника того, что я вынужден изображать Великого князя. Тест Джонсон успешно провалил — слишком долго озирался и выбирал место, где ему сесть. Потом прикинув, что он секретарь Князя и должен находиться невдалеке от работающего патрона, решительно передвинул стул, стоящий у круглого стола, к письменному и уселся на него. "Хм...", — подумал я, — " а об этом я и не подумал — может быть, этот стул всегда там стоял и это любимое место секретаря князя. А может быть, это хитрый ход Каца, чтобы проверить, настоящий ли сам Великий князь или это перевоплощение его приятеля? Если это настоящий Великий князь, то он каким-либо образом выразит своё удивление поступком секретаря. А если это такой же попаданец как он сам, то воспримет всё как должное. Хотя действие Джонсона со стулом, весьма напоминали хитрожопость Каца, но я промолчал, сохраняя своё инкогнито. Завёл дежурный разговор, о его самочувствие после вчерашнего происшествия. Так продолжалось до того момента пока не принесли заказанные мной пирожки, две большие фарфоровые чашки и самовар со стоявшим на нём небольшим заварочным чайником. После того как всё это поставили на круглый стол и челядь удалилась, я уже уверенный, что Джонсон это мой друг Александр Кацман, вселившийся в тело секретаря чтобы вытащить своего приятеля-бедолагу из временного плена, широко улыбаясь воскликнул: