Сказка о дьяволе

"Ту жуткую цепь? — Анна смешалась. — Пожалуй, здесь вы преувеличили: она причиняла боль и отнимала силы, крестоформ же спас многие миллионы человеческих жизней... несмотря на то, что он — в руках Церкви. Вы полагаете, ваш организм отреагирует на него так же, как на тот металл?"

"Любой яд может стать лекарством. _Изменённый_ металл, там и здесь. Материал, из которого сделаны ваши крестоформы, очень близок к Ангайнор, конечно, в них его меньше несравнимо, да и для того, чтобы он воскрешал ваши тела, к металлу добавлено многое, но... я бы не хотел проверять на себе его действие."

"Вы можете создать имитацию крестоформа на груди? — вмешался Исодзаки. — Кроме того, крайне желательно изменить еще и внешность. У нас есть для этого возможности, однако, может быть, вы сделаете это сами? Вы слишком... — он окинул Мелькора взглядом. — Да. Внешность можно смоделировать, но в вас чувствуется... Некая чуждость. Не стоит. В целях безопасности внешность должна быть самой заурядной, не привлекающей взгляда."

Мелькор прикрыл глаза. На мгновение фигуру его окутала полупрозрачная дымка, а дальше — седые волосы потемнели, стали чёрными, а черты лица хоть и остались узнаваемыми, но определить по ним, что он — не человек, уже стало невозможно. Он знал, что не сможет скрыть полностью свой взгляд, и потому выбрал серо-зелёный цвет глаз: необычно, но дальше необычности цвета мысль вряд ли пойдёт.

"Всё, — он улыбнулся. — Расскажите мне, как крестоформ должен реагировать на разные воздействия, я смогу создать иллюзию."

"В обычной жизни крестоформ никак не проявляет себя, — ответила Анна. — Но если человек погибает или умирает, то достаточно нескольких клеток тела или самого крестоформа, чтобы в течение трех дней тело восстановилось."

"На этом принципе основаны "архангелы", — в мыслях Исодзаки против воли прозвучало отвращение. — Сверхбыстрые военные звездолеты. В момент прыжка люди, находящиеся на борту, попросту погибают... их тела превращаются в кровавую кашу. И по прибытии в место назначения происходит воскрешение... Некоторые военные, по нашим сведениям, прошли уже несколько десятков таких смертей и воскрешений. Это отвратительное надругательство над святым таинством..."

Мелькор вскинул на него глаза, — в них был ужас.

"Боюсь, к подобному я никогда не привыкну. У нас было... когда весь мой народ был уничтожен — их просто не посчитали за живых существ. "Искажённые твари"..." — он резко отвернулся.

"Потому мы и заботимся о собственной силе, — проговорил Исодзаки. — В нашем мире тот, кто не может защитить себя — гибнет."

— Господин Исодзаки, — прошелестел призрачный голос. — Начинается прямая трансляция из Ватикана...

Над столом Исодзаки распахнулось огромное окно — изображение.

В маленькой часовне едва уместились восемьдесят три высоких деревянных кресла под балдахинами с восьмьюдесятью тремя кардиналами.

Оставшегося места как раз хватило для голограммы отсутствующих тридцати семи — если проецировать их по очереди.

Это было первое утро "сидения" кардиналов в Ватиканском дворце. После трапезы все кардиналы собрались в Сикстинской капелле — каждый в своем кресле, занавески раздвинуты.

И вот час настал. Все кардиналы поднялись со своих мест. Рядом со столом декана коллегии кардиналов замерли голограммы тридцати семи отсутствующих. Из-за тесноты изображения были совсем маленькими — крохотные фигурки в кукольных домиках, парящие над полом, словно тени прошлого.

Папу Юлия всегда переизбирали единогласно. Один из помощников декана поднял руку: возможно, Дух Святой и направляет собравшихся, но без координации не обойтись. Рука опустилась, и восемьдесят три присутствующих кардинала и тридцать семь голограмм разом заговорили.

— Eligo! Отец Ленар Хойт! — закричал кардинал Лурдзамийский и оглянулся на кардинала Мустафу, выкрикивавшего те же слова из своей кабинки.

Декан коллегии кардиналов и его помощники замерли в ожидании.

Выкрики были громкими и отчетливыми, но — и это совершенно очевидно — единодушия не наблюдалось. Впервые за двести семьдесят лет.

После недолгого совещания тот кардинал, по сигналу которого началось голосование, произнес:

— Будем считать голоса.

Церемониймейстеры прошли вдоль старинных кресел, раздавая карточки.

Помощники декана заглянули к каждому — убедиться, что у всех есть перо.

Когда все было готово, декан снова поднял руку, открывая голосование.

Декан коллегии начал вызывать кардиналов по рангу. Кардинал Лурдзамийский первым встал с кресла и, преследуемый неотступным, пугающим взглядом Христа, направился к алтарю. У самого алтаря он осенил себя крестным знамением, опустился на колени и склонил голову в безмолвной молитве. Затем поднялся и громко произнес:

— Призываю в свидетели Господа нашего, Иисуса Христа, который судит все мои помыслы, намерения и действия, в том, что я отдаю свой голос за человека, достойного быть Его наместником.

Кардинал торжественно положил сложенную вдвое карточку на серебряное блюдо и, выждав несколько мгновений, опустил ее в ящик. Декан коллегии кивнул; кардинал Лурдзамийский снова преклонил колени перед алтарем и вернулся на место.

Кардинал Мустафа, Великий Инквизитор, тоже прошествовал к алтарю — отдать свой голос...

Голосование длилось больше часа. Один помощник декана высыпал карточки на стол. Второй пересчитал — восемьдесят девять, включая шесть интерактивных, — и аккуратно переложил в другой ящик. Начался подсчет голосов.

И вот, наконец, избранника пригласили в капеллу. Стоя у алтаря в простой черной сутане, он казался смиренным и несколько ошеломленным.

Встав, декан коллегии кардиналов спросил:

— Принимаешь ли ты свое каноническое избрание на Святой Престол?

— Да, принимаю, — ответил священник.

При этих словах перед ним поставили кресло с балдахином. Декан простер руки и возгласил:

— Принимая твое каноническое избрание, все собравшиеся — перед лицом Бога Всемогущего — признают тебя епископом римской Церкви, Папой и главой коллегии епископов. И да поможет тебе Господь.

— Аминь. — Кардинал Лурдзамийский потянул за шнур и опустил балдахин.

Балдахины опустили все восемьдесят три присутствовавших и тридцать семь голографических образов. Лишь новый Папа не опустил балдахина.

Священник — теперь Верховный Понтифик — сидел в своем кресле, откинувшись на подушки.

— Какое имя ты избираешь для своего понтификата? — спросил декан.

— Я избираю имя Урбан Шестнадцатый, — ответил священник.

По капелле пронесся шепоток. Декан протянул руку, помог Папе подняться и вместе с помощниками вывел его из капеллы.

— Урбан Шестнадцатый, — медленно проговорила вслух Анна, для которой это имя явно было наполнено огромным — и, видимо, зловещим смыслом. То же предчувствие исходило от Исодзаки. — Я так и знала.

Мелькор смотрел на действо с нескрываемым интересом и тревогой: всё это мучительно напоминало Валинор.

"Что всё это значит?"

"Урбан... — произнес Исодзаки мысленно. — Объяснять долго. Вкратце — это означает, что подтвердились наши предположения. Война."

Мелькор прикрыл глаза.

"И что можно сделать?"

"Не только и не просто — война, — добавила Анна. — Имя это избрано им не случайно. Много веков назад человек на этом престоле, носивший это имя, провозгласил первый из крестовых походов против мусульманского мира... что привело к неисчислимым кровопролитиям, длившимся много веков. Этот намеревается "окончательно решить проблему Бродяг". Кроме того, по многим сведениям, наступление ведется широким фронтом, и на внутренних врагов."

"Скажите, Мелькор, — вмешался снова Исодзаки, — какими средствами в вашем мире уничтожались противники?.."

"По-разному, — медленно ответил тот. — Мечи — это так, для тех, кто не владеет _силой_. Однажды я, чтобы отогнать нолдор от Твердыни, использовал силу стихии: огонь. Я могу призвать айнур, духов, и они принимают разный облик, они становятся _живой_ стихией: огонь, лёд... ледяной смерч, точнее. Мои враги так же использовали силу света, металла... когда ты имеешь власть над материей. то она становится оружием."

Исодзаки и Анна одновременно мысленно улыбнулись — в улыбке этой была горечь и ирония.

"В нашем мире слово имеет куда более страшную силу, — Анна смотрела на Мелькора. — Этот святоша, как доносит наша разведка, собирается издать очередную энциклику... о ростовщичестве. На практике это будет означать, что нас вынудят делать лишь то, что угодно Церкви, а в случае неповиновения станет возможным отлучить от Церкви... то есть лишить крестоформа... и казнить. При помощи этого же рычага можно будет вертеть нами, как угодно."

Мелькор вздохнул.

"Получается, вы никак не сможете ему помешать?"

"Остановить войну? Нет, — категорично ответил Исодзаки. — К сожалению, это не в наших силах. Хотя... Если у нас будут способности, превышающие человеческие — возможно, что-то мы сделать и сумеем."

Мелькор покачал головой. Он умел скрывать свои чувства, и люди сейчас не слышали этого: отчаянное, рвущее душу на части — опять война... опять — ничего нельзя сделать, предотвратить, и судя по тому, как на этих людей действует соприкосновение с ним, их способности он раскрыть не сможет... Бессильная ярость, чёрный смерч в душе... Соединённые кончики пальцев дрогнули.

"Я боюсь повредить вам. Судя по одному осанве с Анной, если я попробую делать что-то с вами, пока на вас крестоформ, это опасно для жизни."

Исодзаки спокойно, невозмутимо смотрел на него.

"Вы не можете — или не хотите, потому что не доверяете нам?"

"Я могу попробовать. Но если ваши хроар будут реагировать _не так_ на моё прикосновение, я даже не сумею спасти вас."

"Нужно для начала выбрать наименьшее из возможных изменение. Проводить его под контролем. Фиксировать все происходящее — в том числе и затем, чтобы иметь возможность воспроизвести уже нашими средствами. Анна... — Исодзаки повернулся к ней, — ты согласишься?.."

"Разумеется, — так же спокойно и сухо ответила та. — Собственно, у нас нет альтернатив."

"Хорошо, — через мгновение кивнул Мелькор. — Это ваше право на выбор."

Он шагнул к Анне, тонкие пальцы легли на виски.

Ей показалось, что в мозг на миг вонзились ледяные иглы, пронзили — и исчезли. А дальше — голова странно закружилась, и показалось: ты смотришь не только глазами, но самой душой... мир стал глубже, как-то насыщенней, все краски — чётче...

"Всё. Теперь мысленно — откиньте завесу, что видите _не глазами_."

"Не так быстро! — успел вскрикнуть Исодзаки. — Мы же не успеем провести настройку..."

Анна смотрела в странные глаза стоящего перед нею человека — и видела иное. Реальный мир начал отдаляться, словно она поднималась над ним все выше и выше... пока, наконец, она не увидела его с высоты далеких звезд — эту привычную станцию, ставшую давно уже вторым домом, множество людей в ее стенах и внизу, на планете, самого Исодзаки...

Она усмехнулась. Покачала головой.

"Кажется, получилось, — проговорила мысленно. — Нужно пройти сканирование... и, как видите, Мелькор, я жива."

"Да, идите, — вмешался ее друг. — Вначале, Анна — сканирование, потом возвращайтесь на планету, в наш офис. И поддерживайте со мною связь."

В глазах Мелькора было не сравнимое ни с чем облегчение: всё-таки — получилось. Он улыбнулся.

"Всё хорошо, Анна. Теперь вы сможете читать мысли и слышать чужие чувства, сможете в полной мере воспринимать красоту Вселенной. Вот как насчёт того, чтобы слышать её Музыку — это мне трудно сказать, я не знаю. Но всё может быть... Использовать _силу_ как оружие — ну, этому надо учиться. Думаю, что здесь для вас не будет сложностей."

"Музыка Вселенной... Да, — задумчиво произнесла мысленно Анна. — А еще я смогу узнать мысли наших соперников, а кто предупрежден — тот вооружен. Ладно, идемте, Мелькор... катер уже ждет."

Она поднялась и, не попрощавшись с Исодзаки, пошла к лифтовой кабине, ожидавшей в центре кабинета. Исодзаки молча смотрел им вслед.

"А как же ваш друг? — спросил Мелькор. — Вы не хотите, чтобы он тоже умел читать мысли?"

"Вначале — обследование, — ответила Анна, входя в кабину лифта. — Я еще могу рисковать собою, он такого права не имеет. Если все безопасно — повторим... а может быть, и воспроизведем. Только бы удалось..."

Фоном ее мыслей промелькнуло — "иначе все мы станем рабами".

"Хорошо, как скажете, — Мелькор кивнул. — Но скажите мне вот что: всё это вам помешает искать Гортхауэра?"

Кабина закрылась и медленно поплыла вниз.

"Нет... — ответила Анна, — нет, не думаю. Кроме того, кажется мне, вы и сами справитесь с этой задачей лучше нас, если будете вооружены нашими знаниями."

Он — просто жил. В роскошном жилище на вершине одного из высотных зданий... Анна возвращалась иногда, но большую часть времени пропадала где-то. Ничего плохого, впрочем, не замышляла.

Люди в городе оказались самыми разными. Но, в общем, атмосфера была скорее приятная, хотя антуражи и странные.

Он задыхался в четырёх стенах.

Арда. Далеко. Очень далеко, и — ничего не известно. Только то, что она есть.

И — не добраться. Разве что самому, или просить этих... Анну и её друга.

Он собирался сделать это, — когда она придёт. А пока... Пока — пусть будет этот мир. Странный, чужой, но со своей неуловимой прелестью, с обаянием бешеной скорости и мелькания множества лиц.

Жизнь здесь шла своим чередом. В "доме" его — если это можно назвать домом — были экраны, словно гигантские окна. На них можно было видеть города этого мира, лица, новости... впрочем, последнее явственно отдавало фальшью — он ощущал это. Люди здесь не были отравлены злом, но откуда-то сверху, казалось, исходило нечто душное, пыльное... напоминавшее о Валиноре.

Сигнал входной двери отвлек его от мыслей. Обычно так возвращалась Анна, но сейчас Мелькор ощутил, что за дверью не она, а несколько человек, мужчин и женщин, и в аурах их нет ни злобы, ни приязни — ничего.

Он знал, что не открыть не может. Слишком знакомое ощущение: что-то будет.

Что-то, отчего в воздухе реет напряжением — как перед грозой.

Он открыл дверь.

Перед ним стояла женщина, одетая в мундир швейцарских гвардейцев — он уже знал, что так называется местная служба порядка.

Бледное лицо. Ничего не выражающий взгляд.

За нею виднелись еще трое — одна женщина, двое мужчин. В той же форме, с теми же равнодушными взглядами.

Женщина подняла руку, и по лицу Мелькора скользнул синий широкий луч. Сканирование личности.

— Именем Священной Канцелярии, — заговорила женщина. — Вам предписывается отправиться с нами. Немедленно.

Мелькор вздохнул. Опять...

-Хорошо, — несколько резко ответил он. — Вы скажете — зачем?

— Вы узнаете об этом, — произнесла женщина. В своей форме — это было нечто вроде комбинезона довольно нелепых оранжево-синих цветов — она выглядела бы забавно, если бы Мелькор не ощущал, что перед ним существо, привыкшее без раздумий выполнять приказы... Любые. В том числе — и убивать. От этой хрупкой на вид женщины исходило чувство опасности. — Прошу вас, — она посторонилась, давая дорогу к лифтам, ведущим вниз, и наверх, к посадочным площадкам аэрокаров.