История, рассказанная в полночь

Грогер — гоблин умный, светлая голова, большие надежды подавал когда-то! А потом покинул Лангедак, отправился мир посмотреть, да и пропал на много лет.

Хорошо, хоть цел и невредим вернулся!

Обрадовался Куксон, когда приятель вновь в Лангедаке объявился, надеялся, что Грогер на хорошее место пристроится, состоятельным гоблином станет.

Да не тут-то было.

Открыл Грогер ночлежку на самой окраине города и с той поры все сидит в старом кресле напротив двери, будто ждет кого-то.

А кого ждать? Кроме бродяг да странников никого сюда, на край света, не занесет....

Размышлял иной раз Куксон, что такого могло за годы долгих странствий с его другом приключиться, что этакого он повидал, что пережил, но ничего в голову не приходило, а Грогера он не расспрашивал. Захочет — сам расскажет, а нет — что ж... есть такие вещи, которые и близкому другу не поведаешь!

Вот они, дальние-то страны, вот они, приключения да путешествия! Ничего хорошего от них, одна только тоска на сердце и на душе тяжесть. Потому и Грогер, большие надежды подававший, ничего больше не хочет, кроме как сидеть у огня и грезить о чем-то.

Куксон снова отхлебнул вина.

Как-то раз он, гоблин Куксон, с одним из постояльцев беседовал (комедиант бывший, все стихи сочинял и своими виршами надоедал всем не на шутку), так тот в высокопарных выражениях поведал, что Грогерова ночлежка — ни что иное, как тихая гавань для потерпевших кораблекрушение, приют для тех, кто потерялся в этой жизни.

От стихов проклятого комедианта у Куксона тогда даже зуд на нервной почве приключился, однако ж слова его запомнились. С той поры нет-нет да мелькнет мысль: а ведь прав был бродячий стихоплет! И тихая гавань, и приют — иначе и не скажешь.

И думалось дальше гоблину Куксону, что и приятель-то его, Грогер, тоже из них... из потерявшихся. И хоть не рассказывал он о себе ничего, но бродяги-постояльцы родственную душу в нем чуяли, потому и норовил почти каждый из них, сидя вечерком у очага, доверительно поведать Грогеру свою собственную историю, потому что не было слушателя лучше, чем этот молчаливый гоблин.

На лестнице послышались шаги и высокий хромой человек приблизился к гоблинам. Его маленькие глазки, спрятанные глубоко под кустистыми бровями, сердито сверкали, кривой перебитый нос подергивался, а бескровные узкие были поджаты.

— Грогер, твой светлячок не желает мне светить! — буркнул человек.

— Почему? Ты хорошо с ними обращался? Сам знаешь, светлячки очень обидчивые.

Человек закатил глаза.

— Обидчивые?! Да они просто лентяи, каких мало! Забирай этого и дай мне другого!

Он склонился над блюдом с мхом, выбирая светлячка.

— Гимальт, Гимальт, — запищала ярко-желтая поганка в горшке. — Не хочешь отведать грибочка?

— Отвяжись, проклятая! — буркнул Гимальт.

— Не хочешь, как хочешь, я просто так спросила...

Гоблин Куксон откинувшись на спинку скрипучего кресла, искоса поглядывал на Гимальта.

Происходил тот из бирокамиев, существ, которые могут одновременно в двух местах находиться. Не бог весть какие способности, однако, и на такие услуги спрос бывал, хоть и нечасто. А нечасто, главным образом потому, что все бирокамии отличались злопамятностью и мстительностью: чуть повздоришь с ними — и получи врага на всю оставшуюся жизнь. Не очень-то это приятно, потому как бирокамии — неумирающие, жизнь у них вечная, так что им торопиться некуда.

Сам Гимальт, впрочем, в Гильдии магов не состоял и в кабинет Куксона за заявкой ни разу не заглядывал — может, оно и к лучшему, потому что характер у него был как у всех бирокамиев: вздорный да склочный.

Вот и сейчас: двух минут не прошло, а он уж ссору затеял — и с кем? С ачури Кураксой, которая и мухи не обидит. Конечно, выглядела ачури презловеще: карлица, похожая на маленькую девочку, состарившуюся в одночасье от чьего-то недоброго колдовства, зато сердце имела золотое. Была она злой ведьмой, насылавшей болезни на человеческих детей: стоило ребенку наступить на ее тень, как его тут же поражала неизвестная болезнь, вылечиться от которой было невозможно.

Верней, так оно должно было быть, но, как говорится, в семье не без урода: по какой-то причине, Куракса была совсем не такой, как ее сестры. Она страстно любила детей и сама мысль о том, ей, как злой ведьме, положено насылать на них смертельные хвори, приводили ачури в ужас. Потому-то Куракса днем отсиживалась то в своей норе в лесу, то в ночлежке Грогера и покидала укрытие лишь по ночам, когда маленькие дети крепко спали. В сновидения злой ведьмы Грогер заглядывал нечасто, а, заглянув, никогда не рассказывал Куксону, что видел, только улыбался весь день.

— Куракса, Куракса! — снова запищала желтая поганка. — Грибочка не желаешь?

— Я — неумирающая. От грибочков ничего со мной не сделается.

— Жаль, жаль...

Бирокамий Гимальт глянул в окно.

— Ну и снегу навалило, — проворчал он. — Эх, оказаться бы сейчас там, где лето, где тепло...

Он подумал.

— Пожалуй, так и сделаю. Отправлюсь-ка ненадолго на юг, погреюсь на солнышке...

Ачури Куракса присела на корточки возле очага и протянула ручки к огню.

— Опять? А помнишь, что в прошлый раз произошло? Грогеру пришлось заплатить странствующему магу, чтобы тот вытащил тебя из Пустынных земель, где ты застрял. Неважно у тебя раздвоения получаются!

Гимальт сердито блеснул глазами.

— Я бы и сам вернулся! Все бирокамии хорошо владеют магией перемещения, особенно, когда им не мешают невежественные тупицы, вроде вас!

Ачури умолкла, поглядывая на бирокамия снизу вверх.

-Ты так и не вернул Грогеру деньги, — напомнила она. — А ведь тот маг, что помог тебе, потребовал немало!

Гимальт раздраженно фыркнул и снова склонился над блюдом, придирчиво рассматривая светлячков.

— А вы и рады были подарить денежки первому попавшемуся шарлатану! Лучше бы мне отдали. Заткнись, Куракса! — повысил он голос, заметив, что ачури хочет что-то возразить. — Не спорь со мной! Я, как-никак, бирокамий, а ты кто? Обычная ведьма, которая и колдовать-то толком не умеет!

Куракса слегка обиделась.

— Это почему же не умею? Я...

Бирокамий прищурился.

— Тебе ведь полагается насылать на человеческих детей хвори и смертельные болезни? Расскажи, многих ли ты уже уморила?

Ачури смутилась.

— Ты, Куракса, позор для всего рода ачури, — злорадно заключил Гимальт. — Потому-то твоя родня и знать тебя не желает. И правильно делает, между прочим...

Он взял одного светлячка, внимательно посмотрел на него, скептически поджав губы, и покачал головой.

— Нет, не годится. Сразу видно, что светить, как полагается, он не будет. Дармоеды, бездельники, лентяи! Я важным делом заняться собираюсь, мне нужно, чтобы в комнате было светло, как днем!

Громко хлопнула дверь, и в ночлежку торопливо вбежал человек, облаченный в легкую, не по погоде, куртку с поднятым воротником и продранными локтями.

— Ух, ну и мороз! Смертельно холодно к ночи стало! — воскликнул он, оттирая ладонями замерзшие уши.

Гоблин Куксон и этого постояльца знал прекрасно: Кабраксий, из потомственных некромантов.

Когда-то в Гильдии состоял и к нему, Куксону, за заявками приходил, но впоследствии из-за неумеренной тяги к спиртному был из Гильдии изгнан. А ведь какие способности у человека были, какие перспективы открывались!

Куксон отхлебнул остывшее вино, размышляя.

В самой-то некромантии, положим, ничего особенного нет, ремесло, как ремесло, но Кабраксий — особая статья: ему усопших и поднимать не требовалось, он и так их видел и слышал.

Цены бы некроманту с таким уменьем не было, да сгубила Кабраксия тяга к бутылке. Завел привычку с покойными на кладбище выпивать, и потихоньку да помаленьку покатился по наклонной дорожке.

Со временем знакомства да связи растерял, опустился, бродягой стал и ни на одно кладбище его теперь не принимают.

Увидев гоблина Куксона, Кабраксий бурно обрадовался и полез обниматься.

— Куксон, старина! Смертельно рад тебя видеть! Не выпить ли нам за встречу?!

Однако Куксон был начеку.

— Кабраксий! — строго промолвил он, отпихивая некроманта. — Мы сегодня уже виделись: утром, возле трактира "Стеклянная собака". Помнишь? Я на службу шел, а ты у Кокория на стаканчик клянчил.

Некромант увял.

— А, да... — огорченно проговорил он, но тут же оживился снова. — Но ведь в Лангедаке первый снег! С первым снегом тебя, Куксон! Уж за это полагается выпить!

Он потянулся к бутылке, но Грогер вовремя отодвинул ее подальше.

— Хватит с тебя, Кабраксий. Вы сегодня и без того с Мухтой весь день его новые зимние башмаки обмывали... кстати, — вдруг спохватился Грогер. — Откуда он их взял? Сдается мне, я видел похожие у постояльца из каморки под крышей... постоялец-то ушел вчера, а башмаки...

Глаза некроманта забегали.

— Меня такие подозрения смертельно оскорбляют! Я знать не знаю никакого постояльца, а башмаки Мухта при мне на базаре купил!

— На базаре, значит, — вздохнул Грогер. — Ясно...

— Что тебе "ясно"?! Говорю же: все по-честному было! Лучше налей мне стаканчик, не видишь, человек с мороза пришел! Сочувствия от вас не дождешься... другие бы угостили, а потом — беседу завели о чем-нибудь приятном... о смерти, например.

Он мечтательно вздохнул.

Ачури Куракса поднялась, прошлась по комнате и, привстав на цыпочки, выглянула в окно.

— Ты все о смерти, Кабраксий?

— Я некромант, — с достоинством ответил тот. — Мы любим говорить о смерти.

— Лучше расскажи, куда башмаки дел? — Куракса вскарабкалась на стул и села, поджав под себя ноги. — Ты после полудня ушел, а Мухта их искал, всю ночлежку вверх дном перевернул. Говорит, что ты их пропил. Обещал тебя побить!

Некромант Кабраксий вытаращил глаза.

— Ты меня смертельно удивляешь, Куракса! Я к башмакам и пальцем не притрагивался. Я на городское кладбище ходил, сама подумай, кому они там нужны?

Куксон допил вино и поставил кружку.

— Зачем тебя туда понесло? — строго спросил он.

Кабраксий вздохнул.

— Да так, посмотреть... на само-то кладбище дежурный некромант меня не пустил, так я через ограду любовался.

— Чем там любоваться? — неприязненно буркнул бирокамий Гимальт, все еще перебиравший светлячков.

— Это же главное городское кладбище! — благоговейно произнес некромант, закатывая глаза. — Могилы, склепы, мавзолеи — все самое роскошное, самое дорогое. Усопшие там, конечно, все из богачей, с кем попало говорить не будут!

— Уж с тобой-то точно не будут. А ты, небось, мечтаешь такое кладбище заполучить? — ехидно спросил бирокамий Гимальт.

Кабраксий махнул рукой.

— Нет, куда мне! Для этого деньги большие иметь нужно, связи... да и мертвые там уж очень спесивы. А вот получить бы сельское кладбище! Там тишина, покой, усопшие приятны и дружелюбны: булочники, мельники, крестьяне...

— Размечтался! Тебя к приличному погосту и близко не подпустят. Пьяница ты, не зря тебя из Гильдии выгнали!

Кабраксий хотел что-то сказать, но только рукой махнул. Отошел к очагу, присел на корточки и протянул руки к огню.

Ачури Куракса с укоризной взглянула на бирокамия.

— Доволен? Ни за что, ни про что обидел человека. Ну, выгнали его из Гильдии, не с кем не бывает. Тебя тоже два года назад из Стеклянной Гильдии прогнали, забыл?

Гимальд помрачнел.

— Бирокамии ничего не забывают! — угрожающе процедил он. — Да, проклятые стеклодувы меня выгнали... и это после того, как я всю жизнь отдал службе в их Гильдии!

— Всю жизнь? — удивилась Куракса. — Ты там всего неделю прослужил. Потом поскандалил с главным мастером, подрался со стеклодувами — вот тебя и...

— Они об этом еще пожалеют. Думают, могут вот так взять и вышвырнуть бирокамия за дверь?! Ошибаются!

Глаза его блеснули злым огнем.

— Скоро все они получат по заслугам!

Куксон взглянул на бирокамия повнимательней. Неужто всерьез собирается свести счеты с самой богатой и могущественной гильдией Лангедака? Да нет, быть такого не может. Куда обычному бирокамию тягаться со Стеклянной Гильдией!

Грогер плеснул теплого вина в кружку.

— Хватит злиться, Гимальт. Выпей лучше, согрейся!

Но бирокамий, сердито бормоча что-то себе под нос, схватил целую пригоршню светлячков и направился к лестнице. Заскрипели ступени, хлопнула в конце коридора дверь — и все стихло.

— Можно мне? — с надеждой спросил Кабраксий, поглядывая на Грогера. Получив разрешение, некромант схватил кружку и жадно выпил.

— А еще глоточек не нальешь? Пить что-то смертельно хочется. Нет?

Кабраксис махнул рукой и уселся на пол перед очагом.

Куракса, убедившись, что за окном сгустились сумерки и детей уже не встретишь, выскользнула за дверь и исчезла.

Проковыляла мимо угрюмая старуха в старой клетчатой шали. Куксон старуху еще в прошлый раз видел, но кто она такая не знал. То ли ведьмы, то ли побирушка, то ли просто бродяга, мало ли их в ночлежке бывает!

Гоблины, попивая горячее вино с пряностями, вели неспешную беседу.

— Так что там с Пичесом? — поинтересовался Грогер. — Вещи с ним все еще разговаривают? Он заходил вчера. Сначала долго толковал со шляпой, потом разругался с кувшином и ушел.

Куксон посмотрел на старую шляпу, потом перевел взгляд на кувшин и пожал плечами.

— Был сегодня у меня Анбаса, я ему дал поручение разобраться. Вот встречу завтра Пичеса, спрошу, как все прошло.

Он уселся поудобнее, кресло громко скрипнуло.

— Лучше бы за ум взялся, да подумал, как по службе продвинуться, а он все заклинания усовершенствует да о дальних странах болтает, — проворчал он. — А чего ему, спрашивается, не хватает? Место получил всем на зависть: в Стеклянной Гильдии. Служи, делай свое дело, наживай деньги! А там, глядишь, и домик купишь, семьей обзаведешься, уважаемым человеком станешь. А вот, поди ж ты!

Гоблин Куксон в сердцах шлепнул ладонью по поручню кресла.

— Вбил себе в голову, что край света ему увидеть необходимо — и все тут! Говорит, это его заветная мечта. Мечта! — он пренебрежительно фыркнул. — Уж сколько я с ним говорил, увещевал, а он все об одном твердит. Добром, чувствую, не кончится!

Куксон с осуждением покачал головой.

— А тут еще Мейса в Лангедак пожаловал, — продолжил он. — Опять начнет голову Пичесу морочить, завлекательные иллюзии показывать: чужеземные города, да дальние страны. К чему это? От мечтаний один вред...

Вспомнив о Мейсе, гоблин Куксон помрачнел и погрузился в раздумья.

Завлекательные иллюзии, гм... собственно говоря, на этой почве Мейса да маг Хронофел и разругались когда-то. Его милость, прослышав про талант мастера иллюзий, вцепился в Мейсу, как кобольд в крысу, почуял, что большие деньги на чужом даре сделать можно. Потребовал, чтобы для начала Мейса заветную мечту главы Гильдии угадал и в виде завлекательной иллюзии ее бы его милости магу Хронофелу показал.

Что там ему Мейса изобразил — неизвестно, но только его милость из кабинета вылетел, как ошпаренный и так дверью хлопнул, что стекла из окон посыпались.