Манящая корона

Глядя на то место, где была дверь, он нетерпеливо ждал, когда за ней послышатся шаги — мужские и женские.

— — — — — — — — — — — — — —

Участок стены, заросший плотным серо-зеленым лишайником, он приметил еще в тот раз, когда шел к воротам усадьбы Хольга, наряженный в костюм бродячего акробата. Тогда же обратил внимание на высокое крепкое дерево с раскидистыми ветвями, одна из которых очень кстати нависала над стеной, почти в этом же месте...

В их ремесле мелочей не бывает — так учил Барон.

Пятно лишайника послужит ориентиром, а ветвь — мостом. Само же дерево, если не удастся подыскать лучшее, вполне может стать наблюдательным пунктом и укрытием одновременно.

Правда, в кромешной ночной тьме, да еще когда ползешь, припав к земле, едва ли разглядишь лишайник, тут зрение не поможет. Но боги мудры: кроме зрения, они даровали людям и другие чувства. В том числе, осязание.

Даже в полной темноте можно без труда отличить на ощупь гладкий камень от камня, покрытого лишайником. С этой задачей не справится разве только законченный кретин, а уж он-то, Трюкач, никогда им не был.

Абсолютно бесшумно, медленными и строго рассчитанными движениями, он распустил узловатую веревку, окрученную вокруг пояса, и извлек из-за пазухи трехпалую "кошку" — железный якорь, обмотанный тряпками. На ощупь, вслепую, нашел кольцо, просунул туда кончик веревки и, вытянув нужный отрезок, обернул и накрепко стянул простым, но очень надежным узлом. Потом поднял голову.

Его глаза, давно привыкшие к ночной тьме, различили, хоть и не сразу, нависшую над стеной ветку.

Теперь предстояло самое трудное — бесшумно раскрутить и точно забросить "кошку", чтобы она не коснулась, упаси боги, ни каменной стены, ни колючей проволоки.

Точнее, это можно назвать самым трудным, пока он еще на внешней стороне усадьбы...

Если ему удастся перебраться через стену и попасть на внутреннюю сторону, то все, что он уже сделал, покажется легкой разминкой перед основным выступлением.

— — — — — — — — — — — — — —

Человек в маске отчаянно пытался унять нервную дрожь.

Он видел, что женщина тоже испугана, но пока еще сохраняет самообладание. Если же она, не приведи боги, инстинктивно почувствует его страх, то наверняка забудет про строжайший приказ держать язык за зубами и заговорит. Или, того хуже, завизжит, заплачет, забьется в истерике... Это будет слишком тяжело вынести, ведь он сделан не из железа, у него тоже есть сердце и нервы.

Пока она молчит, ее не так жалко.

К счастью, долгожданная и проклятая дверь уже показалась в конце прохода. Если бы у женщины не были плотно завязаны глаза, она бы ее тоже увидела...

— — — — — — — — — — — — — —

Правитель Ригун, услышав приближающиеся шаги, инстинктивно подался вперед.

Он весь дрожал от охватившего его желания. В голове мелькнула даже смущенная мысль: пристало ли зрелому мужу вести себя так, словно он помолодел на добрых два десятка лет?

Хотя, с другой стороны, нигде не сказано, что глава государства не имеет права на маленькие человеческие радости!

— — — — — — — — — — — — — —

"Кошка" опустилась с идеальной точностью, именно туда, куда нужно, но увы, не бесшумно. Хоть и обмотанная мягким тряпьем, она все-таки что-то весила, поэтому упала на ветку с глухим стуком.

Звук был совсем слабым, едва различимым, но напряженному, как перетянутая струна, Трюкачу показалось, что прямо над ним кто-то ударил пестиком в сигнальный гонг. Он вжался в землю, инстинктивно закрыв голову руками.

И далеко не сразу понял, что, во-первых, громкий звук ему просто померещился, а во-вторых, поднимись тревога, его все равно бы обнаружили. Тому, кто оказался между высокой каменной стеной и густой колючей проволокой, бежать некуда. Разве что прорыть подкоп под нижний ряд проволоки, но у него один кинжал, он хорошо заточен и проверен в деле, однако в качестве землекопного орудия, увы, почти бесполезен. И ему оставалось бы или зарезаться, чтобы не попасть живым в руки стражников, или принять смерть в схватке, постаравшись в качестве горького утешения прихватить одного — двух врагов с собой...

Только когда бешено колотившееся сердце немного успокоилось, когда кровь перестала стучать тугими молоточками в висках, до него дошло, что опасности нет.

Трюкач, стряхнув оцепенение, приподнялся с земли и нащупал свисавшую с дерева веревку с узлами.

— — — — — — — — — — — — — —

Эрга обладала достаточным опытом, чтобы даже с повязкой на глазах быстро и безошибочно определить: клиент, в постели которого она оказалась, был уже не первой молодости, но еще полным сил. Его торс, довольно крепкий и мускулистый, не имел ни малейших признаков юношеской тонкокостной угловатости, немного "расплылся", как сплошь и рядом бывает с мужчинами средних лет.

И его руки скользили по ее телу уверенно, без лишней бестолковой и неловкой суеты, свойственной тем неопытным юношам, которым она давала первые уроки любви. Пожалуй, слишком уверенно, даже грубовато, но ведь она, в конце концов, не жена ему и не постоянная подружка, чтобы рассчитывать на нежности...

Главное — он явно не из тех, кто может получить удовольствие, только мучая женщину. Уж в этом-то она не ошибется! Так что беспокоиться не о чем. Глупый, непонятный страх, терзавший ее, исчез без следа, и Эрга стала деликатно и ненавязчиво перехватывать инициативу, будто случайно ослабляя нажим рук клиента и направляя их туда, куда нужно, с радостью чувствуя, как знакомое тепло медленно разливается в низу живота.

Она просто-напросто делает свою обычную работу, а этот мужчина ей вовсе не противен, даже наоборот, так почему бы не сделать ее так хорошо, чтобы не только доставить ему наслаждение, но и самой получить его?

И все-таки как жаль, что с ней сейчас не тот добрый незнакомец в маске!

— — — — — — — — — — — — — —

Трюкач, распластавшись по верху стены, аккуратно наматывал веревку на лапы "кошки".

В глубине парка возвышалась громада трехэтажного особняка, слабо различимая в неверном мерцающем свете двух фонарей, висевших по обе стороны парадной двери, — главная цель их шайки, загородная резиденция графа Хольга.

А гораздо ближе, всего в нескольких десятках шагов, была уже его главная цель — поварня для слуг и стражников Хольга, где всем заправляет молодая кухарка, являющаяся предметом страстных и — увы! — недосягаемых вожделений того самого болтуна, две недели назад изливавшего им душу в трактире...

Будь благословенны боги, наделившие глупцов тщеславием и ревностью!

Стражник был уверен, что его бессовестно зажимают по службе. До сих пор даже нашивок младшего десятника не дали, куда это годится?

Но главное, кто зажимает-то?! Тот самый сотник, начальник графской стражи, который у него под носом нагло крутит любовь с кухаркой! Ясное дело, боится молодого соперника, старый пень, поэтому до сих пор держит его в рядовых: ведь женщину и в приличные заведения водить нужно, и презенты дарить, а на все это деньги требуются. У него-то денег куры не клюют, может ее подарками задабривать, а рядовым стражникам граф платит совсем не щедро... У-у-у, подлая гадина!!! Конечно, ребята, это про сотника, не про его сиятельство, упаси боги. Давайте-ка выпьем еще по одной...

Хоть бы паралич его разбил, старого хрена! Как подумаешь, что он чуть ли не каждый вечер прямо в поварне... откуда только силы берутся, иной молодой не выдержал бы... так сердце обливается кровью. Да, да, в той самой поварне, где готовят еду для неблагородных — и для всех стражников тоже, само собой! Как еще покойный Правитель Норманн постановил, чтобы, значит, простые блюда для низших сословий стряпались не в господской кухне, так дед нынешнего графа и построил это помещение. Закон есть закон, а умный он или глупый — не нам рассуждать! Так в этой самой поварне он ее, голубку... Благо и идти далеко не нужно, домик сотника слева от ворот, а поварня справа, каких-то сто шагов. Приходит, сукин сын, аккурат в половине девятого, перед самым ужином, будто бы пробу снять, как ему по должности положено, а сам двери на запор, чтобы никто не застукал, и... Представишь, хоть на стенку лезь. Ребята, хорошие вы мои, дорогие, не поскупитесь, налейте еще, знали бы, как на душе мерзко, ну, словно все коты Империи туда нагадили!

Налили влюбленному дурачку, не поскупились.

Потому, что не исполнить последней просьбы человека, приговоренного к смерти, — великий грех...

— — — — — — — — — — — — — —

Дверь бесшумно распахнулась.

Лейб-медик Арад, как и полагалось по протоколу дворцовой службы, вошел первым, остановился, отвесил легкий поклон:

-Приветствую вас, пресветлый Правитель!

Голос, как и поклон, достаточно почтительный, но все же с хорошо заметным оттенком профессиональной фамильярности. Ведь для медиков даже сильные мира сего — обычные пациенты...

Да уж, попробовал бы он так вести себя с его дедом!

-Привет и вам, — отозвался Ригун, не склоняя головы.

-Имею честь сопровождать вашу августейшую супругу.

Крючконосый тощий человечек в мундире, пышно расшитом золотой нитью, еще раз поклонился и отступил в сторону, освобождая дорогу женщине.

Правителю стоило немалых трудов сдержать свой пыл. Больше всего ему хотелось рвануться вперед и нетерпеливо заключить Тамиру в объятия. Но высокий сан и строгие законы деда — у Норманна было просто маниакальное стремление расписать до мелочей абсолютно все, что касалось высшего дворянства, даже самые интимные стороны жизни — властно приказали оставаться на месте с равнодушно-отстраненным видом.

-Приветствую вас, пресветлый Правитель! — раздался нежный, мелодичный голос, который всегда звучал в его ушах райской музыкой.

-Привет и вам, госпожа Тамира.

На это раз он склонил голову — вежливо, но едва заметно, как и полагалось.

Милостивые боги, неужели дед не мог обойти своим законотворческим рвением хотя бы супружескую спальню?! Наверное, мог бы... Но тогда он был бы кем угодно, только не Правителем Норманном.

-Я готова исполнить свой долг, пресветлый Правитель.

-Благодарю вас, госпожа Тамира.

Поистине, человеку, способному вынести подобный церемониал в присутствии постороннего, хотя бы и лейб-медика, а потом оказавшемуся в состоянии исполнить этот самый долг, надо поставить памятник при жизни!

Особенно, если он перед этим столь долго воздерживался...

— — — — — — — — — — — — — —

Человек в черной бархатной маске, прислушиваясь к тому, что происходило за тонкой перегородкой, шептал трясущимися губами:

-Милостивые боги и святые угодники, да будут прославлены имена ваши, да сохранятся в вечной благодарной памяти деяния ваши... Простите его, умоляю! Он не в себе, он сам не понимает, что творит! Будьте милосердны к грешнику, ведь даже святым случалось грешить...

— — — — — — — — — — — — — — —

По деревьям Трюкач отменно лазал еще в детстве. А уж в пору возмужания, когда пришлось зарабатывать на жизнь ремеслом странствующего актера-акробата, эта способность развилась многократно.

После того, как он попал в шайку Барона, деревья вообще стали для него лучшими друзьями... Естественно, лишь те, которые годились на роль друзей.

Сколько раз ему приходилось, удобно устроившись в развилке крепких сучьев, следить издалека за приближением ничего не подозревающих одиноких путников, малых обозов, а то и торговых караванов (те, которые шли с хорошей охраной, скрепя сердце пропускали, не потревожив, с другими приходилось изрядно повозиться, но итог всегда был одинаковым)! Или укрываться на них же, среди густой листвы, спасаясь от погони, замерев и превратившись в статую, пока внизу рыскали озверевшие от бессильной злобы стражники либо наемники, подряженные безутешной купеческой родней...

Погубить его могли только две вещи: собственное нетерпение либо следы, унюханные собаками.

Но и то, и другое, исключалось: человек с его тренировкой и опытом мог долгими часами сохранять полную неподвижность, не обращая внимания на судороги в онемевшем теле, а что касается следов, если знаешь хотя бы два-три растения, отбивающих их запахи, так и это не страшно. Трюкач знал около десятка, причем все они в изобилии росли в окрестных лесах и лугах.

А если речь шла об особо важных делах, суливших крупный барыш, то тут уж жаловаться на скупость обычно прижимистого Барона не приходилось: предводитель лично выдавал ему мешочек из промасленной оленьей кожи, который хранил среди самых ценных своих вещей и берег как зеницу ока.

В нем был молотый жгучий перец, недавно появившаяся в Империи вкусовая приправа, стоившая так баснословно дорого, что далеко не каждый граф (не говоря уже о бароне, рыцаре, или, тем более, эсквайре!) мог употреблять ее ежедневно. Крохотная щепотка, брошенная в лицо противнику — тут главное было, не ошибиться с направлением ветра, — мгновенно выводила его из строя, заставляя корчиться в судорогах и дико выть, исторгая потоки слез. Та же щепотка, высыпанная по пути своего отхода, сбивала со следа самую обученную и настойчивую собаку, производя примерно такой же эффект...

Сейчас под его грязно-зеленой курткой на крепком шейном шнурке тоже висел мешочек из промасленной кожи, но с совершенно другим содержимым.

От этого мешочка зависел весь исход их безумно дерзкого замысла. Теперь оставалось лишь молить богов, чтобы он спокойно провисел на шее Трюкача вплоть до того момента, когда томимый вожделением сотник опять явится к кухарке "снимать пробу". Иными словами, чтобы его, Трюкача, никто не обнаружил на сравнительно небольшой замкнутой территории, кишащей врагами, причем не только в предрассветной тьме, но и среди бела дня!

Без надежного укрытия об этом не стоило и мечтать. Но он знал, где сможет найти это укрытие, поскольку уже побывал в усадьбе и все осмотрел заранее...

Идти на дело, простое ли, сложное ли, без предварительной разведки — преступная глупость, так наставлял их Барон. Объект обязательно надо изучить, и желательно не только издали, но и вблизи, а в идеале — еще и изнутри.

К счастью, им уже было известно, что единственный сын графа сильно тоскует по безвременно покинувшей этот мир матери, и потому Хольг пребывает в постоянных раздумьях, чем бы развеселить ребенка и отвлечь от тягостных мыслей, — лишний поклон до земли разговорчивому стражнику! Труппа бродячих артистов из провинции, которая постучится в ворота с просьбой разрешить дать представление в этой прекрасной усадьбе, наверняка обрадует заботливого папашу-графа.

Ибо клоуны, акробаты, жонглеры и фокусники для того и существуют, чтобы веселить людей!

А если графа, паче чаяния, в усадьбе не окажется, то наверняка будет управитель, или дворецкий... словом, кто-то из приближенных хозяина, тоже озабоченный состоянием графского наследника.

Само собой, их сначала тщательно обыщут и осмотрят весь реквизит, перетряхнув до последнего лоскутка... да на здоровье, сколько бы ни копались, не найдут ничего подозрительного. Ведь труппа-то будет самая настоящая!