"Тень света"

— Знаете, я вас раньше просто не любил, а теперь побаиваться начал, — запинаясь, сказал я. Причем даже без наигрыша. Притворяться смысла не было, он и вправду меня сумел изрядно смутить своими словами. — Вам, Вадим Анатольевич, лечиться надо. Сдается мне, у вас с головой не все в порядке. Это я сейчас не в плане оскорбления сказал, а вполне серьезно.

— Мне Немирова раз сто повторила, чтобы я тебя в покое оставил, — как будто не слыша меня, продолжал бубнить Силуянов. — Мол, ты теперь не тот, кем был, лучше поостеречься. Да это и так видно, а уж если послушать то, о чем ты в 'переговорке' с подругами Ряжской разговоры ведешь, то и сомнений никаких в этом не останется. Но, как по мне, теперь ты еще хуже стал, чем раньше. Никчемушность твоя никуда не делась, а вот непонятного чего-то прибавилось. И это 'что-то' — оно не от бога, правильно мне все сказали. Если тогда тебя еще кое-как можно было терпеть, то теперь точно нет.

Все-таки я угадал. Хоть Ряжская и убеждала меня, что ее прослушивать не посмеют, все вышло так, как я говорил. Он небось еще и писал все.

И это самая серьезная ошибка Силуянова. Не надо было этого делать. Есть такие тайны, в которые нос лучше не совать. Причем я сейчас говорю не об оккультном или мистическом, а о сплошь мирском. Просто подобные тайны принадлежат людям с большими деньгами и немалой властью. И подслушивать их ох как небезопасно!

— И что теперь? — спокойно спросил я. — Чего ради вы все это затеяли?

— Считай, что ты уже уволен, — отчеканил Силуянов. — Заступницы ты лишился, предправ наш то постоянно по каким-то переговорам бегает, то теперь вот и вовсе захворал, его в банке неделю как никто не видел, а Волконского вообще никто слушать не станет. Потому завтра, прямо с утра, я наведаюсь к Миронову, и положу на его стол докладную о той частной лавочке, что ты тут открыл. И о деньгах, которые ты не скрываясь за свои сомнительные услуги получал. Так что, Сашуля, тебе конец. По 'статье' пойдешь, Смолин, по 'статье'. На 'собственное желание' даже не рассчитывай!

Может, я на него своим давнишним проклятием не только кишечную хворь наслал? Может, я ему ненароком еще и мозг повредил? Просто все это очень смахивает на горячечный бред.

А может, все идет от ограниченности мироощущения этого бедолаги. Он привык жить в рамках должностной инструкции и служебных интересов. Он поставил перед собой задачу — спасти от моей персоны вверенный ему объект, и делает это. Как может, как умеет, как учили. Конечная цель — увольнение меня.

— Хорошо, — пожал плечами я. — По 'статье' — так по 'статье'. Не проблема. Вам тогда полегчает?

— Да, — выдохнул Силуянов и прижал руку к животу. — Ох, как полегчает, Смолин.

И в этот момент зазвонил мой телефон.

— Прямо даже и не знаю, — глянув на экран, где пульсировало имя вызывающего меня абонента, сообщил я Силуянову. — С одной стороны, хочется мне вас порадовать. Вы хоть и совсем уж странноватый стали в последнее время, но зато с вами жить не скучно. С другой... Неохота мне пока увольняться. Ну вот нет у меня такого желания. Эх, жизнь, почему ты так сложна? Все время надо выбирать между чем-то и чем-то.

Мои слова, как видно, совсем уж разозлили 'безопасника', поскольку он жутко побледнел и даже зубами скрипнул.

— Да, Ольга Михайловна, — тем временем холодно произнес в трубку я. — Если вы снова собираетесь мной покомандовать или пустить в ход какие-то аргументы, связанные с моей профессиональной трудовой деятельностью, то не стоит этот разговор даже начинать. Во-первых — я не ваш подчиненный. Во-вторых, теперь я даже не сотрудник банка, который вы покупаете. Три минуты назад меня уволили.

— Что за ахинея? — осведомилась у меня Ряжская. — Саша, я понимаю, у талантливых людей случаются перепады настроения. Так сказать — заскоки гения. Но будем честны друг с другом — вы ни разу не гений, потому давайте ограничимся тем, что мы уже до того друг другу наговорили, а после забудем про эти мелочи и станем работать дальше. То есть поступим как цивилизованные люди. Я даже готова сделать первый шаг и сообщить вам, что моя давняя и очень, очень хорошая подруг Яна уже покинула здание банка и больше вас не потревожит. Вот, видите, я признала вашу правоту. И искренне надеюсь на то, что буду услышана. Ну и на то, что ваше стремление к увольнению уже ослабло.

— Да у меня его вовсе не было, — рассмеялся я. — Ольга Михайловна, я вам не говорил, что увольняюсь. Я сказал — 'меня уволили'. Разницу ощущаете?

— О-о-очень интересно, — протянула Ряжская. — И кто это у нас так ретиво взялся за кадровый вопрос?

Я кинул взгляд на Силуянова, который снова прислушивался к нашему разговору. Вот и что мне с тобой делать? Шутки шутками, а я ведь сейчас на самом деле могу его в определенном смысле приговорить. Пара правильно сплетённых фраз — и Вадим Анатольевич через недельку, а то и раньше, начинает искать работу. И хорошо еще, если он не по обещанной им же мне 'статье' вылетит.

Странное ощущение, если честно. От меня раньше никогда никто вот так не зависел. Хотя бы потому, что до того никто меня и всерьез никогда не воспринимал, и мнения моего по серьезным вопросам не спрашивал. Максимум, девчули интересовались — идут им те или иные шмотки или нет. За мужика они меня, как я говорил, раньше не держали, скорее так, за декорацию, потому на игривые лифчики, купальники и чулки с поясами я насмотрелся вволю.

В последнее время, правда, подобными зрелищами они меня отчего-то не балуют, что даже немного грустно.

Ладно, не в ту степь меня занесло. Как мне с этим идейным товарищем быть? Топить или оставить? По-хорошему — топить надо, без раздумий. Нельзя сказать, чтобы он был моим врагом, глупо таковым считать этого служаку. Вот Дара — она враг. И колдун, сваливший за бугор, — он враг. Там все по-взрослому, по-серьезному, там и голову сложить можно.

А здесь... Да ну, ерунда какая.

И потом — серьезно, ведь без него ведь мне скучно будет.

Но, с другой стороны, — он-то меня не пожалеет, будь у него возможность мне насолить? Да уже не пожалел.

Как там у Шекспира было, в книге-жизнеописании Гамлета, принца Датского? 'Чтоб добрым быть, я должен быть жесток'? Надо послушать классика. Он знал, что говорил.

— Да имеется у нас один энтузиаст, — хмыкнул я. — За престиж банка ратует и его процветание, которое невозможно до тех пор, пока я здесь присутствую. От чистого сердца, прошу заметить, ратует.

— Фамилия? — требовательно спросила Ряжская.

— Силуянов, — скорчив 'безопаснику' рожу из раздела 'а что я могу поделать?'. — Начальник охраны. Очень он недоволен тем, как я в последнее время службу несу. И моими побочными, не входящими в штатное расписание, занятиями крайне раздражен. Скорее всего потому, что у него разрешения никто не спросил, а он привык себя хозяином в этом здании чувствовать.

— Даже так? — было слышно, что Ряжская усмехнулась. — А, может, еще потому, что ему долю малую никто не заносит?

Вот тебе и раз! Сдается мне, что ситуация принимает забавный оборот. Ольга Михайловна, судя по ее тону, решила, что я сейчас собираюсь ее руками убрать того, кто мне не нужен. Я-то говорю правду, а она в нее не очень верит.

Вот интересная все-таки у нас жизнь! В каждом слове, в каждом поступке всегда есть не только второе, но и третье дно. И как раньше наши предки-собиратели в первобытные времена жили без этого? Ну говорили что думали, делали что должно, верили в правду и справедливость.

Скучно им жилось, должно быть. Неинтересно.

— Про последнее ничего сказать не могу, — открестился я. — Мне он о подобном не говорил. Но зато я понял из его слов, что он держит под личным особым контролем все, что происходит в 'переговорке'. Детально. До мелочей. И то, что он видит и слышит, ему очень, очень не нравится. Настолько, что завтра он собирается сделать доклад о происходящем господину Миронову. То есть — председателю совета директоров банка.

— Он идиот? — в голосе Ряжской прозвучало искреннее недоумение. — Я не о Миронове, я о Силуянове. Этот человек и вправду слушал наши разговоры? Зная, кто я такая?

— Он у нас такой, — с гордостью сказал я, подмигивая Силуянову. — Нет для него ни авторитетов, ни преград. Мы его тут так у нас и зовем: 'Железный Толич'. Производное от Анатольевича, соответственно.

Силуянов сделал бровями некое движение, которое можно было истолковать как 'серьезно?'. Я подмигнул ему, провел большим пальцем по горлу, после потыкал указательным ему в грудь и скорчил печальную физиономию. Так сказать — обозначил ситуацию.

Силуянов встал и прикрыл дверь в свой кабинет, которую, входя, я оставил открытой.

Мне это очень не понравилось.

— Правильнее было бы говорить 'дубовый', — уточнила Ольга Михайловна. — И не очень-то следящий за внешней политикой банка. Про Миронова он может забыть, так ему и скажите. Нет, формально Дмитрий Александрович еще председатель совета директоров, продажа акций не ведет к лишению полномочий, там все надо протоколами будет оформлять, на подобное время нужно. Но фактически он в банке больше никто. Пятьдесят пять процентов его акций 'СКД-банка' теперь принадлежат холдингу 'Р-индастриз'. Я, собственно, потому с Яной и не приехала, что хотела при этой сделке присутствовать. Добавьте сюда еще двадцать процентов, что мы у одиночных миноритариев скупили, и осознайте, чьи теперь в лесу шишки. Только не раздувайте щеки раньше времени, дело не в вас. Мы эту сделку давно готовили.

— Новости! — вынужден был признать я. — Поздравляю с приобретением!

Силуянов сейчас напоминал мне большого дворового кота. Если бы у него была шерсть, она бы уже стояла дыбом, а спина выгнулась дугой. Он уже учуял, что что-то пошло наперекосяк, только пока не понимал, что именно.

— Спасибо, — равнодушно ответила Ряжская. — Не с последним, надеюсь. Но это ладно. В принципе, я этого вашего 'железного дровосека' прямо сейчас очень огорчить могу. Как было сказано ранее — мы, в определенном смысле, партнеры, а потому ваши интересы совпадают с моими. Вот только нужен ли вам этот цирк? Я составила о вас впечатление как о человеке, для которого смысл происходящего важнее внешних атрибутов. Суть здесь в том, что вас, Саша, из этого банка теперь может уволить только один человек.

— Вы? — уточнил я.

— Нет, — возразила Ряжская. — Мне это ни к чему. Этот человек — вы сами. Даже если мы с вами вдрызг разругаемся, я все равно вас увольнять никому не дам, по крайней мере, без весомой профессиональной причины. Я женщина не мстительная и добро помню. Так что кому-кому, а вам опасаться совершенно нечего, кроме собственного вздорного характера.

— О как! — проникся я. — Но если вы сейчас скажете, что должность председателя правления теперь моя, то у меня возникнет ощущение, что я герой какого-то сомнительного 'офисного' романчика класса 'Не боись, будешь счастливым'.

— Тебя? — фыркнула Ряжская. — Председателем правления ставить? Что за чушь? Как тебе такое вообще в голову-то пришло? А если еще учесть твой, повторюсь, на редкость скверный характер, мнительность, строптивость и вздорность, то я тебе даже отдел бы не доверила, не то что банк. Да и не доверю, ни к чему тебе отдел. Зарплату подниму — и только.

— Польщен, — буркнул я, отметив, что впервые за все это время Ряжская обратилась ко мне на 'ты'.

Не скажу, что я рвусь вверх по карьерной лестнице так же, как в начале лета, но все равно немного обидно мне стало. Ну ладно — банк. Тут я согласен, не потянуть мне этот пост, слабоват в коленках, каюсь. Но чего это мне отдел не доверят? Неужто я совсем уж дурак дураком?

— Тем более что ваш нынешний шеф со своим делом неплохо справляется, — Ольга Михайловна и не подумала как-то реагировать на мое недовольство. — Он умело надувает щеки, лихо изображает из себя матерого лидера и отлично толкает речи на благотворительных мероприятиях. Ну и самое главное — он собрал эффективную команду, которая за него делает все остальное. Кроме, разве, начальника службы безопасности, у которого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Как там его фамилия, я забыла уже?

— Силуянов, — подсказал я.

— Именно. — Ряжская на секунду замолчала. — Скажи этому человеку, что решение о начале служебного, а возможно даже, и уголовного расследования, будет принято на днях.

— Уголовного-то с какого перепуга? — изумился я.

— Мой дедушка, который начинал работать в органах в те времена, когда ОГПУ еще не осуществило процесс слияния с НКВД, неоднократно говорил: 'Был бы человек, статья найдется'. — Ряжская хихикнула. — А мой супруг дополнил эту поговорку словами: 'особенно если есть знакомый прокурор'. Так что не стесняйся, получи удовольствие. Тем более что он все равно бы, скорее всего, вылетел из банка как пробка. У моего супруга есть привычка, приобретая новую компанию, проводить некую аттестацию работающего в ней персонала, обращая особое внимание на топ-менеджмент, финансовую службу и безопасность. И что-то мне подсказывает, что вопрос о продлении трудового договора между вашим Силуяновым и банком подниматься точно не будет. А вот о формулировке записи об увольнении в трудовой книжке будет обсуждаться в обязательном порядке. И пусть порадуется, если он отделается только 'статьей'.

Она не шутила. Серьезно — не шутила ни разу.

А еще мне было впору засмеяться, повод-то был. Сначала Силуянов мне 'статьей' грозил, а теперь сам под нее, похоже, и попал. Воистину — зло есть бумеранг. Запустил его в кого-то и жди потом, когда он тебя по затылку шандарахнет, сделав круг.

Впрочем, это-то ладно, дело локальное, житейское. Жесть — она впереди. Сдается мне, скоро у нас тут головы полетят. Народ узнает — вою будет. И мне теперь перепадет по полной, это можно не сомневаться. Шила в мешке не утаишь, имена новых собственников тайной будут недолго, как и то, что я частенько уединяюсь с одним из них. Да что там — если верить слухам, то и вовсе с ней сплю. И можете быть уверены, народ тут же решит, что именно я определяю, кого казнить, кого миловать. Но это не беда, просто кто-то будет плевать мне вслед, а кто-то даже начнет заверять меня в своем неизменно дружеском расположении.

Тем более что тут ничего не изменить, так случится в любом случае. Даже если я буду бить себя в грудь, заверяя общество в том, что не при делах, мне все равно никто не поверит. И, отчасти, правильно сделают. Не скажу про 'казнить', я парень не мстительный, не стану ни с кем сводить счеты. Да и нет у меня в банке врагов, кроме вон одного человека, который сейчас сидит напротив меня. А вот 'миловать' — это да. За Наташку с Ленкой попрошу непременно. Они, конечно, не топ-менеджмент, вряд ли их щемить будут, но от греха — попрошу. И за Волконского.

— Даже так? — произнес я и посмотрел на Силуянова, который даже не подозревал о том, что его сейчас приговорили. — А не жестковато?

— Я не люблю, когда невесть кто сует нос в мои дела, — из голоса Ряжской ушла вся игривость. Таким тоном, должно быть, Снежная Королева общалась с девочкой Гердой. — А еще нужна показательная порка. То есть мне надо, чтобы все, кто работает в вашем декоративном банке, который теперь стал собственностью моей семьи, хорошо уяснили, что либо будет так, как хотим мы, либо не будет никак.