| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Как обычно, я в своем духе", — про себя вознегодовал он.
Стоит ему самому решить, как одеться, это всегда неудачно. Например, как потом рассказал ему портной, воевать в дальнюю округу он поперся демоны знает в чем. Граф искренне считал, что надел охотничий гардероб. Спешил, тренировочный костюм сразу не нашли, решил охотничий подойдет. На самом деле для охоты там годился только жилет. Рубаха предназначалась для службы, а не подходящие друг другу парадные штаны и сюртук — для торжеств. Так то плевать, никто внимания не обратил, но сам факт... Вот и сегодня отличился...
Совсем скоро Гортензий понял, отличился не только он. Следом за Послом пожаловала компания гвардейцев Её Величества: бароны Гарри, Лютый, Зак, а также Нимедел и еще трое, чьих имен граф не знал. Среди них выделился Лютый. Гвардеец надел кожаные штаны, жилет с меховой отделкой, повесил ожерелье из звериных клыков, и все бы ничего, однако на голову он натянул скальп рогопса с огромным рогом. Даже скальп медведя выглядел бы не так смешно...
— Дармилд Великий, бог всея Колдландии приветствует вас, богиня Аркадия и бог Никарий, — представился Лютый и глянул на него, — И вас тоже, Посланник Солнца.
Недалекий варвар ничуть не смущался того, что вызывает смех. Хотя, может, не понял. Остальные гвардейцы выглядели приличнее. Трое, имени которых граф не знал, были в широких штанах и жилетах на халифатский манер. Один представился Оракулом, другой — Рамахулом, посланником его, третий — Айтаном. Нимидел накинул мантию жреца, правда, та не сочеталась с его зловещей мордой, но так даже забавно. Гарри вспомнил про Клеонию, представился Лешим. Одетый в болотного цвета полотняные штаны и безрукавку он напомнил скорее портового носильщика, но лучше так, чем как Лютый. Зак представился Демоном, надел черные кожаные брюки и атласную рубаху, а на голову натянул шляпу с коровьими рогами.
Гвардейцы тоже не обошли вниманием его наряд, то бишь, его отсутствие. Гарри заявил, если бы знал, что "так можно было", не ломал бы голову над костюмом. Остальные с руганью поддержали, а потом всех отвлек спустившийся Тинатиэль. Под всеобщий смех тот, смущаясь, краснея и заикаясь, представился богом леса Дармашом, прибывшим с островов Алмидеферии. Последнее за него сказал Феодор, ибо тот никак не мог выговорить. Что до смеха, Гортензий сам не сдержался. На что он в гардеробных тонкостях не разбирается, но аркадиец умудрился его переплюнуть.
Нарядился он якобы по мотивам дикарей с тех самых островов: в набедренную повязка из зелени, на шею повесил большой венок из цветов, заодно распустил волосы, которые у него достигали лопаток. Все бы ничего, но "юбку" из травы и венок Тинатиэль надел поверх белой аркадийской тоги. Выглядел он не как дикарь, а как шут. Вроде можно понять, показывать нечего, но тогда бы венок с юбкой не надевал, а лучше бы вовсе не приходил. Учитывая, как тот неприкрыто смущался, Гортензию в принципе было непонятно, что Тинатиэль здесь забыл. В отличии от отца, тот никогда не был любителем оргий даже под порошком. В трезвом уме у него любовницы не было, даже в бордель не ходил, только сопливые сонеты писал...
От недоумения графа быстро отвлекли придворные леди Эстель, Ясмина, Жасмина и Лаура. Гвардейцы все никак не уходили, Эрике пришлось доходчиво попросить их "проваливать к прочим гостям". Тем временем, леди принялись состязаться в попытках обратить на себя его внимание. Граф попытался задуматься, с кем бы возлег в первую очередь, но даже выбрать не получилось. Все они выглядели одинаково соблазнительно, и при этом одинаково раздражали навязчивостью. Только в очередной раз пожалел, что пришел в таким виде...
Без маски была только Эстель. Она оделась в прозрачное зеленое платье на голое тело, распустила завитые светлые волосы, а на голову водрузила венок из синих цветов и травы. Леди представилась Лесной Нимфой. Ясмина представилась Наки-хо, демоном лисой из Креонии. Граф удивился, что та знает про креонские народные легенды. Не иначе, узнала про его увлечение и нарочно так сделала. Нарядилась она соответствующе, прикрыла грудь лисьим мехом, из него же надела короткую набедренную повязку, а сзади прицепила лисий хвост. Темные волосы она собрала в пучок, украсив прическу лисьими ушами. Жасмину и Лауру даже в масках можно было узнать по обилию бриллиантов, к коим те были неравнодушны. Обе не стали мудрить, обмотались синей и голубой полупрозрачной тканью на манер аркадийской тоги, распустили волосы и представились морскими русалками Майей и Фреей.
— Разве они не прекрасны? Божественные создания, — восхищенно бросил Феодор и тут же добавил, — Истинная отрада после кошмара, что я вынужден был узреть. Вы только посмотрите, как они вырядились, — он указал в сторону гвардейцев, — Дикость! На рог невозможно смотреть! Как можно надеть кожаные штаны с атласной рубахой? — вознегодовал он, имея ввиду Зака.
— Феодор, угомонись. Какая разница? Все равно снимет, — с ироний отмахнулась Эрика.
"А почему нельзя?", — про себя задался вопросом граф и не найдя ответа, рассудил, что не зря предпочитает доверять портному.
Кто удивил, так это Октавий. Жрец вместо маски натянул черный колпак по грудь с вырезами для глаз, который обычно надевают палачи. На шее колпак сжимался стальным обручем с шипами, видимо, чтобы никто не надумал снять. На голову Октавий водрузил серебряную корону с мелкими черепами. Оделся он в черную тогу и вооружился плетью. Жрец мрачным хриплым голосом назвался самим Проклятым и пригрозил "наказать всех святош". Плетью и не только. Охотно верилось, выглядел Его Святейшество и впрямь жутковато, не иначе решил расслабиться после игры в блаженного.
На оргию в числе приглашенных явились шестеро ведьм из Перстов, все они были в масках. Трое из них поглумились над нарядом послушниц, остальные нарядились как распутные девки и назвались именами святых дев. Ведьмы тоже не обошли его вниманием, более того, казалось, дай им волю, они бы уже начали... Помимо, собственно, гостей, якобы оными выступили шесть жриц любви в масках, по трое женщин и мужчин. Это была идея Эрики, во-первых для массовости, во вторых, дабы никому не было обидно и не испортилось впечатление от оргии. Шлюхам под видом господ и леди было предписано развлекать тех, кому не досталось добровольного внимания. Заодно, пусть гадают, кто бы это мог быть из придворных. Среди них повстречались "жрицы" и даже "боги"...
Когда все господа и леди собрались, Феодор объявил оргию Ордена Порока открытой и пригласил гостей к трапезе. Стол находился посередине зала между тремя бассейнами и был устроен на аркадийский манер, восседать следовало на подушках. Никаких предписаний, где кому садиться, не было. Графу посчастливилось оказаться между Святым Сиолом Валенсием и русалкой Жасминой, которая тут же прицепилась с обменом любезностями. Тем временем, Феодор с рвением выполнял свои обязанности.
— ...собралась почтеннейшая публика. Боги, святые, даже русалки и нимфы покинули морские и лесные просторы, дабы предаться пороку, познать глубины удовольствия и отдаться во власть божественной любви! Но прежде я призываю восславить чревоугодие. С позволения гостей и Великого Порока я начну..., — Тильский принялся восхвалять пристрастие к трапезам и пирам.
Когда он закончил, все подняли кубки. Феодор объявил выступление певца с песней "Сытый жрец". Ему с самого начала подпевали гвардейцы. Песни по распоряжению Эрика предоставил Гарри. "Сытый жрец" была самая приличная из всех.
— ..Три барана, два быка, толще стали чтоб бока, ест святейший целый день! Как же блядь, ему не лень...? — в шутовской манере, подыгрывая на мандалине и пританцовывая, распевал ряженый в жреца певец.
— Хороший у нас церемониймейстер, — довольно бросил Валенсий.
— И церемонии интересные, — согласился граф и отпил вина.
Честь восславить прочие пороки Феодор предоставил гостям. Следующим было пьянство, за которое вызвался сказать Лютый. Изрядно сдабривая речь ругательствами, он повеселил публику не только видом. Песня "Пьяные послушники" после болтовни Лютого уже не казалась похабной. Валенсий вызвался восхвалить стяжательство, в чем опередил графа. Можно было добавить, но по мнению Гортензия, канцлер все сказал. Впрочем, он с удовольствием высказался за гордыню.
— ...Кто чужд гордыни никогда не сможет постичь божественной любви, ибо не вправе именовать себя даже человеком. Скотина не имеет самолюбия и гордости, снося всё за миску харчей. Псы чужды оных, потому бездумно слушают хозяина. Выпьем же за то, чтобы никто из нас не уподоблялся скоту и псам, а гордыня и впредь вела каждого их нас на пути удовольствия и порока! — Гортензий поднял кубок.
— Да прибудет с нами тьма! — выпалил "Проклятый" Октавий.
Эрика восхвалила гнев, заодно упомянув возмездие. Гортензий хотел было добавить про возмездие, но решил промолчать. Вдруг выдаст свое рвение в оном. Гарри взялся за лень. Этот порок графу не нравился, сказать было нечего, зато Феодор не удержался. Потом перешли к похоти, за которую сказала Эстель, а следом подключился Зак. Он восславил шлюх, а после него Кадмиэль восхвалил свальный грех, то бишь оргии...
Певец запел песню под вполне благопристойным названием "В день святого Дария". Песня, действительно, начиналась с этих слов, правда продолжение и суть были не очень пристойными. В этот самый день юный послушник с братьями впервые вышел из обители в город. Глупый юноша отстал, заблудился и наткнулся на бордель. Узрев разврат, послушник почитал морали и ушел. Шлюхи оскорбились и выследили его на пути к обители...
— ...Жрицы любви послушника поймали, и к дереву веревкой привязали. Так юноша познал разврата ночь, наутро он ушел из храма прочь..! — певец в костюме послушника, резво пританцовывая, повторял последние четыре строчки незамысловатой песни.
Захмелевшие гвардейцы и ведьмы с удовольствие подпевали. Гортензий знал, это последняя песня перед началом главного действа. Он уже выпил, пусть и не захмелел, однако от смущения не осталось и следа. Более того, ему начало нравится происходящее. Если бы еще отдельные девицы из шкуры вон не лезли, дабы обратить его внимание, было бы вовсе прекрасно. Лаура и Эстель угомонились, однако некоторые, казалось, не на оргию пришли, а к нему лично. Потоки лести раздражали. Так и хотелось ответить, сам знает, насколько восхитительный, непревзойдённый, великолепный и много еще какой. Увы, так отвечать не комильфо...
Демоны с лестью, к такому он еще при дворе привык, однако отдельные захмелевшие сластолюбицы не брезговали бросать злобные взгляды и колкости в сторону соперниц. Две ведьмы окрысились на Ясмину, та, впрочем, "сестер по тьме" игнорировала, предпочитая обмениваться "любезностями" с Жасминой. Последняя определенно не в курсе, что соперница ведьма, потому в долгу не оставалась, заодно успевала предпринимать демонстративные попытки любезничать с ним, едва на шею не вешалась...
"Самое страшное, что может случится, они передерутся", — иронизировал граф, однако думая о такой перспективе, радоваться не спешил.
Леди, наверное, нравится, когда из-за них дерутся, но он же не девица. Как-то привычнее самому совращать, а не вот это всё... Такое внимание больше походило на наказание. Так нагло навязываются, что даже сношать не хочется. Доиграются, вовсе пошлет, махнув на приличия...
С кем идти возлегать в первую очередь, вопросов не было. Едва Феодор объявил начало праздника похоти, граф спешно направился к Императрице. Дело уже не в титуле, Эрика хоть не навязывается. Тем более, можно надеяться, после Ее Величества настырные леди поостерегутся его донимать. Дожился, конечно, от женщин за спину правителя прячется, но что еще остается...
Возле Эрики вертелись Кадмиэль, две ведьмы и Нимедел с Заком. Гортензий отметил, Императрица была уже навеселе. Едва он подошел, аркадиец испарился, а ведьм и гвардейцев отправила подальше сама Эрика, причем, последним она четко дала понять — им ничего не светит. Все же у Ее Величества недурной вкус, достаточно было глянуть на лица Зака и Нимедела, чтобы заподозрить их во всех известных злодеяниях.
— Восславим Великий Порок, мать всея живых? — с ходу предложил Гортензий.
Эрика посмотрела на него в недоумении.
— Если только по отдельности, — отмахнулась она.
"Не понял... Это еще почему?" — изумился он, однако идти на попятную не собирался. Граф подошел ближе и обратился чуть тише.
— Если ты не хочешь, давай хотя бы сделаем вид. Есть лежаки с непрозрачными шторами.
— Зачем тебе показуха? — возмутилась она.
— Понимаешь, если ты меня сейчас пошлешь, леди передерутся или, как сказал Феодор, растерзают меня. Выручи по старой дружбе, — умоляюще шепнул Гортензий.
— От скромности ты, конечно, не умрешь. Ладно, — шикнула она.
Делать вид, он, разумеется, не собирался. Отказ только распалил рвение. Привычка, наверное. Девицы, даже если готовы, обычно сразу не соглашаются, тем не менее, еще ни одна, на кого он положил глаз, не отвертелась. Здесь, конечно, случай другой, если Эрика не хочет, разумнее уйти подальше, но ведь... хочет же. Он сам видел, как она похотливо смотрела на него. Красивые слова и подарки не имеют смысла, у Императрицы определенно нашлись аргументы послать его. Вот узнает, какие, а там на каждый аргумент найдется другой аргумент...
Прежде чем задвинуть штору, Эрика распорядилась, чтобы лакей принес вина и дурман. Они присели на лежак. Настенный подсвечник был под красным стеклом, оттого все казалось красным.
— Они от тебя все равно не отстанут. Знают, я не ревнивая и не жадная, — издевательски заявила Эрика и рассмеялась.
— Хотя бы разбредутся, — с ироний бросил граф.
— Признавайся, зачем тебе показуха? — с усмешкой спросила Императрица.
— Действительно, глупо как-то. Почему ты не хочешь? Ты же не пробовала, вдруг понравится, — с улыбкой заметил он.
Императрица повернулась к нему, в изумлении вытаращив глаза.
— Ты совсем обнаглел? Уже не можешь допустить, что с тобой просто не хотят возлегать? — в негодовании спросила она.
— Почему же, всякое бывает. Не сочти за похвальбу, но у меня достаточно опыта, чтобы понять, когда это не так, — Гортензий улыбнулся.
— Какого демона я должна оправдываться? — жестко спросила Эрика.
— Не хочу показаться навязчивым, просто я думал, мотивы обычных леди тебе чужды, ухаживания не интересны, мораль не волнует. Возможно, я ошибался, и мне следует принести извинения? — учтиво уточнил граф.
Эрика зло ухмыльнулась.
— Ты правильно думал, никаких извинений не нужно. Дело в ином. Не обижайся, ты сам меня вынудил. Я бы не хотела думать во время сношения, потеряет ли любовник сознание или начнет задыхаться. Меня это смущает. Другим плевать, вон как стараются. Проваливай к ним, — небрежно отмахнулась она.
"Определенно хочешь. Настолько, что готова оскорбить, дабы впредь не испытывать искушения. Но теперь ты точно не отвертишься", — не то, чтобы её слова задели, но... это дело принципа.
— Так я и поверил. Видимо, я прав, не стоило мне так предлагать. Шлюхи, это одно дело, а я не должен был оскорблять тебя прямотой. Искренне извиняюсь за наглость. Впредь я буду вести себя иначе, — подчеркнуто учтиво уверил Гортензий.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
