Патрульные отвлеклись на проказников, и шпион ускорил шаг, чтобы уйти подальше, избегая ненужных расспросов.
Он почувствовал возведенную защиту только тогда, когда вплотную приблизился к центральной башне. Хозяева города не стали тратить силы на то, чтобы защитить всю Цитадель, но ее ядро накрывал "развеивающий купол" такой мощности, что не стоило даже пытаться пробить его силой.
И, конечно же, не следовало дразнить стражу.
Он неторопливо двинулся в сторону группы боевых магов, одетых в белую с золотом форму и дежуривших на специально насыпанном искусственном холме.
Развеивающий купол был видим только для магов воздуха, но знаки и ограждения четко показывали, что простым смертным туда нельзя. Поэтому он шел подчеркнуто ровно, спокойно.
Стоило ему отклонился от обычного потока людей, идущих вдоль ограждения, как стражи мгновенно обратили внимание на чужака.
Среди этой группы тоже был один маг света. Он видел ярко пылающую точку в середине грудной клетки — так для другого волшебника выглядела мана света, запасённая внутри и готовая (при необходимости) вырваться наружу — в том числе и с боевым заклинанием.
Стражники, конечно, напряглись, но не запаниковали. К ним приближался маг света намного выше рангом и, вероятно, опаснее их всех вместе взятых, но чтобы подойти вплотную, ему придется преодолеть защиту.
Незнакомец продолжал идти вперед. И за мгновение до того, как коснуться защиты, быстрым движением надвинул капюшон, чтобы не показывать своё настоящее лицо.
Как будто знал о месте, где начинается барьер, хотя не должен был почувствовать его заранее — потому, что защита типа "развеивающий купол" относилась к магии воздуха. А значит незнакомец был редким — двойным магом и не постеснялся это продемонстрировать. Но двойному магу полагается носить двуцветную повязку и уж точно не скрывать свое лицо, приближаясь к охране Цитадели.
Любой патрульный счел бы подобное поведение поводом для немедленного задержания и серьезного допроса на месте. Но вот он сам — идёт к ним в руки прямо сквозь магический барьер.
Шаг, второй — и теперь навстречу шагает уже не опасный колдун, а обычный человек. Защита практически мгновенно высосала из него всю ману. Яркое пламя в его ауре угасло.
Шпион почувствовал, будто прошел сквозь толстый слой висящей паутины — мир вокруг потускнел, поистёрся, запасённая энергия стремительно утекла, подпитав защиту башни. Иллюзорная "маска" на лице, конечно, тоже исчезла.
Пройдя барьер, он вдохнул полной грудью теплый осенний воздух, подставил щеку утреннему свету, потянулся вправо, захватив крошечный комок энергии, трансформировал его в другую стихию и оставил внутри себя. Уже легче: вернулось астральное зрение, ауры стражников вновь стали четкими и яркими.
Но большего делать не следовало: если пришел с миром, бессмысленно бросать вызов. Пусть они видят, как он подзарядился совсем чуть-чуть: явно не для боя, а лишь для комфорта.
Шпион подошел вплотную и слегка приподнял капюшон. Стражник вздрогнул. Это было лицо старого, матёрого волка, перегрызшего не одно горло. Впрочем, местный маг тоже не был кроликом и после мимолетного замешательства собрался и спокойно выдержал тяжелый взгляд.
Шпион заговорил первым:
— Меня примет Аченок,— сказал он.
Именно так: не арх Аченок, не советник Аченок, даже не магистр Аченок, а просто — по имени.
— Почему вы так думаете?— вежливо осведомился стражник
— Потому, что ты покажешь ему мое лицо,— ответил чужак.— И не заставишь меня долго ждать — чем меньше моя рожа будет тут маячить, тем будет лучше для нас всех.
И вновь быстро надвинул капюшон на глаза — так что рассмотреть его физиономию успел лишь тот, с кем он говорил.
Постовой не обязан был верить этим словам, но поверил. Этот... "волк" — он говорил о посещении главы города-государства так, словно собирался заглянуть к соседу за солью.
— Идёмте,— сказал страж и, показав стоявшим рядом коллегам какой-то условный жест, покинул свой пост.
Шпион пошел следом, так и не пополнив потерянную энергию — драки не предвиделось, а нервировать охранника, учитывая его покладистость, было бы совсем глупо.
Пока всё получилось куда удачнее, чем он ожидал: он был готов к разговору с боевыми магами, одержимыми паранойей, но то ли этот конкретный стражник был особенно безалаберным, то ли время сделало свое дело: за годы осады накал страстей слегка поугас, а вместе с ним пропала излишняя бдительность.
Но не совсем:
— Вы могли бы предупредить арха о визите,— это был не просто упрёк, но неявный вопрос.
Чужак вежливо пояснил:
— Мог бы. Но так лучше: то, что я обратился именно к вам — случайность, никто не мог знать об этом заранее и поставить на ваше место осведомителя.
— Всё понятно.
Ох, не прост этот гость! Он явно не хотел, чтобы о его визите проведала хоть одна лишняя душа, а при таком раскладе о том, кто он такой, будет знать один Аченок.
Они шли недолго, остановившись только дважды на постах, где обменялись несколькими словами с охраной. Наконец, они оказались у высокой дубовой двери, перед которой дежурило сразу шестеро боевых магов.
Страж повернулся к чужаку и выставил руки перед собой:
— Вы позволите?
Тот сделал короткий шаг вперед.
Страж аккуратно положил ладони на лоб гостя и медленно провел руками сверху вниз, лишний раз убеждаясь, что это лицо — настоящее.
Шпион мысленно одобрил: перестраховка, но разумная. Магическую маску на нём развеяло, но мог быть искусный грим или что-то в этом роде.
Страж оставил шпиона у дверей, а сам вошел внутрь. Очень скоро он вернулся назад со словами:
— Арх вас примет, проходите.
Шпион вошел. За дверью оказалась вовсе не приёмная главы Цитадели, а еще один коридор полный охраны, готовой любой ценой защитить своего арха, и только дальше, за углом — еще одна дверь.
— Аченок...
— Икен...
Глава Цитадели Мархорма попытался изобразить приветливую улыбку, но чувствовалось, что этот визит стал для него полной неожиданностью.
Он встретил гостя, стоя у большого письменного стола из темного дерева. Икен покосился вправо — там в воздухе медленно "растворялась" его собственная физиономия — страж воспроизвел его лицо в виде объемной иллюзии, чтобы показать хозяину кабинета. Арх прекрасно помнил это лицо — за двадцать прошедших лет оно почти не изменилось.
Хозяин указал на кресло и спросил:
— С чем пожаловали?
— Есть разговор,— последовал уклончивый ответ.
Как будто к арху приходят с чем-то еще, кроме разговоров.
— Ну, разумеется. Итак...?
— Итак, Мархорм устоял.
Аченок молча пожал плечами — еще одна очевидность.
— Единственный город, об который орда обломала зубы!— продолжил шпион.
Арх промолчал, намекая, что гостю все-таки пора ответить на поставленный вопрос. Он помнил, как Икен любит тянуть время, вот так вот — заходя издалека. Икен же, в свою очередь, помнил, что арх — вовсе не молчун, и пытался его разговорить:
— Вы совершили настоящее чудо, Аченок.
Ответом ему был нервный смех — наконец, арха проняло:
— Чудо?! Обычно чудом называют неожиданное избавление от напасти. А мы? Мы не избавлены, Икен. Город умирает.
— В каком смысле?
— Разве непонятно? Люди уходят. Наймиты орды кричат на всех перекрестках, как хорошо снаружи, и некоторые им верят — даже те, кто не так давно стоял на стенах.
— А вы не пытались пресечь эту ложь?
— Пресечь? О чем вы? Барды издавна кричат всё, что им вздумается. Если мы из-за сиюминутных проблем начнем посягать на древние законы — немного здесь, немного там... в глазах людей мы станем неотличимы от ордынцев и проиграем войну без всяких битв.
— Сиюминутные проблемы — это вы так об орде?
— Орда придёт и уйдёт, Икен, а законы Стабильного Хаоса не изменятся! И те, кто остался с нами, — они ценят Мархорм за верность старым принципам. Если мы от них отступим, какая им тогда разница, где жить — здесь или там? Собственное население от нас отвернется! Нет, так не пойдет. Мы действуем хитрее: обеспечиваем круглосуточную охрану тем бардам, которые врут чуть меньше, чем прочие. Это помогает. Немного.
Икен воспринял как само собой разумеющееся выражение "врут чуть меньше". Бардов, которые не врут или хотя бы врут мало, он за свою очень долгую жизнь ещё не встречал.
— Но многие все же верят слухам, распускаемым ордой?
— Конечно. И уходят. А потом уже не могут вернуться обратно и рассказать правду. На дорогах заслоны, которые пропускают только в одну сторону. Джаггаран ждет, когда город опустеет настолько, что его можно будет взять голыми руками. И мы столкнулись с чудовищным вероломством, Икен!
— В смысле?
— Рейдеры хана убивают окрестных фермеров! Это... я не знаю, даже как назвать. Одна часть фермеров погибла, другая осталась за чертой заслонов, и для нас это грозит голодом. Сейчас мы получаем припасы и сырье по воде. Орда не может перекрыть реку, ведь по Астере везут продовольствие для их собственных территорий, и ордынцы не могут проконтролировать, какую часть товара купец оставит здесь.
— Ну и в чем тогда проблема? Разве купцы не должны предпочитать вас? Я думал, что с точки зрения экономики ордынский режим слабоват.
— Это верно,— подтвердил Аченок.— Кажется, хану вообще плевать на развитие торговли. Даже в условиях изоляции наша экономика эффективнее, и мы можем предложить более высокие закупочные цены. Денег достаточно, но не хватает объемов: мы не способны обеспечить себя только за счет реки. Нам нужны поставки и по суше тоже.
По словам арха запасы продовольствия в городе медленно, но неуклонно истощались. Почти прекратились закупки роскоши и всего второстепенного, а цены на продовольствие поднялись. Рынок извивался как раненый падальщик. Благодаря повышению цен, объем поставок по реке все-таки постепенно возрастал, но недостаточно быстро и имел свой предел.
— Несмотря на изоляцию, мы бы жили вполне терпимо, если бы не проблемы с продовольствием. Это совершенно против правил ведения войны!
Арх сплюнул с досадой под ноги, но не забыл аккуратно переступить через плевок.
— Джаггаран вообще любит нарушать законы и традиции,— ответил ему шпион.— Я иногда думаю, что для него есть лишь два правила: первое — больше власти и второе — еще больше власти.
— Точно сказано!
— Или неточно. Мы мало знаем о личности хана...
— Он настоящий псих! Разве может нормальный правитель учудить такое? Кому хорошо от этой бесконечной войны? Разве что ему самому. Даже его солдаты больше теряют, чем получают. Но, если он псих, то те, кто его окружает, должны быть еще большими психами: могли бы давно казнить его, и все вернулось бы на круги своя.
— Я много размышлял о хане,— сказал Икен.— Мне кажется, что стремление к безграничной власти должно быть сродни опьянению. Власть вызывает жажду еще большей власти. А когда эта жажда оказывается удовлетворенной до такой степени, как у хана, она уже выходит из-под контроля — хочется больше любой ценой. Его приближенные, должно быть, заражаются той же болезнью и получают какую-то долю могущества хана, когда становятся его наместниками и помощниками. А те опираются на властолюбцев помельче, которым для опьянения хватает сравнительно небольшого влияния.
— Хотите сказать, что получается нечто вроде пищевой пирамиды? Более крупные хищники питаются покорностью мелких, а на самой верхушке — хан? Возможно, вы и правы. Только в городах Стабильного Хаоса такие пирамиды возникнуть не могут.
— Разумеется. Власть — тоже ценность, которой можно торговать. Кто хочет слишком много власти, проигрывает конкурентам, которые согласны на меньшее. Например, если наша Цитадель слишком обнаглеет, очень скоро Красный Орден станет популярнее. Возможно, мы слишком привыкли к такому положению дел, и нам трудно понять, как устроена орда.
Этот степенный обмен мнениями (состоявший в значительной мере из расхожих истин и обычных мнений) грозил затянуться. Икен надеялся узнать расклад получше — прежде, чем начнётся торг. А то, что он начнётся, можно было не сомневаться.
Выходило так, что уровень жизни в Мархорме уступал ордынскому, но не очень сильно — в основном, за счет дефицита предметов роскоши и деликатесов. Хорошая, питательная еда и простая, но добротная одежда присутствовали в изобилии и по доступным ценам, хотя именно это скоро могло измениться к худшему. Благодаря размерам города и тем, кто уехал в начале войны, жители не чувствовали себя в тесноте. Несмотря на блокаду, просачивалась информация о порядках в орде, так что горожане знали: в орде можно жить чуть богаче, но придется гораздо больше бояться, больше тратить и больше работать, чтобы, помимо обычных трат, платить еще и налоги.
Для тех, кто остался, много значила свобода — причем, в самом первоначальном смысле — как ее понимают дети: когда разрешено очень многое, и за это, грубо говоря, "ничего не будет". Очевидно, что абсолютная вседозволенность привела бы к краху общественной системы, поэтому смысл имело только сравнение с кем-то другим — например, с той же ордой. Меньше запретов, меньше притеснений, меньше почетных обязанностей — вот из-за чего люди оставались в Мархорме, а не ради "независимости" одной элиты от приказов другой элиты, не ради пафосного патриотизма или абстрактного отечества или Родины с как можно Более Большой Буквы. Свобода здесь бывала сродни хаосу, но местный хаос оставался стабильным, как гексагональный шторм на Сатурне. Сможет ли он устоять перед давлением извне? Кто знает — у всего есть предел прочности, и у реальных людей этот предел не столь велик, как у героев, воспеваемых бардами.
Очень хорошо, что Аченоку вдруг захотелось выговориться, хотя ничего секретного он и не разболтал. Тем не менее арху вскоре надоели праздные разговоры, и он перешел к делу:
— Икен, могу ли я считать вас официальным посланцем Цитадели? Ходили слухи о вашем изгнании...
— Надо же, слухи достигли Мархорма? Получается, что я, никчемный изгнанник, говорю со знаменитым архом единственного города, который смог устоять перед ордой.
— Я должен понимать это как намек?
— Можете попробовать,— усмехнулся Икен.
— Послушайте, мне кажется, что Мархорм и Столица имеют общую цель: избавиться от орды. Так к чему это хождение вокруг да около? Давайте начистоту!
Шпион нахмурился, как будто в ответ на бестактность, и сказал с подчеркнутой серьезностью:
— Что ж... я думаю Мархорм достоин откровенности хотя бы за свой подвиг. Я это говорю без лишнего пафоса: вы меня действительно удивили. Как вам это удалось?
— Икен, меня постигнет глубокое разочарование, если вы продолжите в том же духе. Выказывая уважение похвалами, вы уклоняетесь от прямых ответов.
— Ваше замечание об уважении прекрасно замаскировало тот факт, что и вы не ответили на мой вопрос...
Так два дипломата еще некоторое время препирались, стараясь выведать побольше, рассказав поменьше.
Вскоре обоим стало ясно, что является предметом торга. Икен хотел узнать детали прошедшей осады, чтобы применить удачные тактические приемы, когда настанет черёд Столицы обороняться от орды. Аченок в свою очередь хотел получить взамен что-то весомое.
