Из плоти зла

Кнопка под большим пальцем, щёлкнув, стала на взвод. Только услышав этот щелчок Евгения поняла, как на самом деле стало тихо в зале.

Хлопок. Одна ладонь комиссара Искусства легла на вторую, в невероятно изящном механическом движении. Словно кто-то нашёл идеальное статистическое среднее всех аплодисментов и вложил его в руки отдельно взятого человека. Хлопок. Натянутая на череп кожа лица комиссара, казалось, готова была лопнуть. Хлопок. Глаза комиссара осветились изнутри светом, похожим на отблеск чёрного экрана.

— Благодарю, — сказала она и за её спиной возникло несколько кадавров, — А теперь, пожалуйста, отдай сюда кнопку.

Евгения ядовито ухмыльнулась.

— Она срабатывает на размыкание.

— Действительно, — кивнула комиссар, — предусмотрительно. А я-то думала, для чего это вам надо столько электричества.

И в зале погас свет. В темноте Евгения отпустила бесполезную кнопку, кто-то попытался схватить её за руку — она со всей силы пнула пустоту, потеряла равновесие и упала. Её подхватили и, с гортанным рёвом, приподняли, казалось, под самый потолок.

Вспышка — сверкнула и превратилась в пылающую картину сумасшествия, заключённого в давно мёртвую плоть. Евгения, лишившись опоры, упала сквозь тающие блики. Под ней что-то хрустнуло и, с задержкой на какую-то долю секунды, боль дала знать, что левая нога сломана. Где-то вверху и чуть в стороне заморгал и погас красный огонёк. И снова — вспышка.

Всё что было и могло быть стеной предстало в этой чарующей вспышке. Стражи, сквозь смыкающиеся от усталости глаза, вглядывающиеся во враждебную степь. Дыхание расстрельного взвода за спиной. Радостное спокойствие вернувшегося домой из долгого плена — и многое другое.

Сквозь пролом в стене луч света упал наискось зала и осветил Игоря с деконструктором в руке. А ещё было видно как с перекошенным от боли лицом Евгения, цепляясь за микрофонную стойку пыталась встать на здоровую ногу. И ещё — что зал был битком набит кадаврами, и комиссар указывала им на Игоря.

А тот, дождавшись пока его оружие перезарядится, навёл ствол на комиссара и нажал на спуск. Евгения ожидала ещё одной вспышки, но комиссар Искусства исчезла, словно на плохо смонтированной плёнке, разом и без следа. Кадавры замерли, тупо озираясь по сторонам. А потом двери зала открылись и внутрь вошла комиссар. И ещё одна, и ещё — они входили, похожие словно капли воды.

— Вот и всё, — сказала одна из них.

— Справедливость восторжествовала, — поддержала вторая.

— Искусство будет таким, каким должно быть, — заявила третья.

— Воистину!

— Потому что мы следуем тем, кто уничтожил Солнце.

— Вывернул его наизнанку.

— Нашей иконой...

— Нашим смыслом...

— Нашей жизнью.

— Сначала мужчину.

— Да. Сначала мужчину.

Игорь выстрелил в наседающих на него кадавров. И успел выстрелить ещё два раза, а потом на него навалились со всех сторон и когда он уже почти лежал на полу, то бросил деконструктор Евгении.

Та взяла в руку оружие и вдруг отчётливо поняла, что именно она должна сделать. С самого того момента, как ощутила в себе чужую память падения в плоть. И перед её внутренним взором почему-то прошли чередой крепыш с гностическим символом на шевроне, и Дит-гончар, делавший вид, что искушает, но, на самом деле, просто издевавшийся над поверженной жертвой, и узор из swastika, казалось, лишившийся смысла, но, на самом деле, достигший своей цели.

Почему-то Евгении бросилось в глаза, что в пересекающем зал луче света озорно и забавно танцуют пылинки, а внутри ствола находится что-то, до боли напоминающее головку пьезо-зажигалки. Это позабавило девушку. И спуск, переделанный из обычного дверного звонка, она нажала, улыбаясь.

А потом кадавры расступились, и комиссары отпрянули, потому что всё, что было Евгенией стало сиянием, ослепительным и живым. И сияние это, обретя форму человеческого тела, спустилось с помоста и пошло к инсталляции. В руках у него было нечто, неуловимое глазом, но, тем не менее, существующее. Это нечто, маленькое, помещающееся на ладонях, тем не менее было столь огромным, что застилало собой небо.

— Слово... это настоящее Слово, — прохрипел Игорь, жадно ловя уцелевшим глазом каждую крупицу великолепия в руках того, что раньше было Евгенией.

— Слово, — разом выдохнули комиссары.

А то, что раньше было Евгенией подошло к стволу деконструктора внутри инсталляции и, обняв его, слилось с ним в одно целое...

Дит, лениво ковыряющий землю носком ботинка вдруг увидел, как из центра города вырвался вверх тонкий белый луч. И ещё он видел, как луч этот впился в висящий в небе Квадрат. Тот, подёрнувшись статическими помехами, распался на несколько призрачных фрагментов и исчез. Гончар сверился с наручными часами и принялся смотреть в ту точку неба, откуда через восемь минут придёт его поражение.

— И, всё-таки, что с этим делать? — Евгения указала на метровый фанерный куб, стоящий на сцене.

В верхней грани куба было пробито тонкое отверстие. Девушка, полушутя, попыталась заглянуть внутрь, но там была кромешная тьма. Правда, на какой-то момент ей показалось, что внутри что-то гудит, словно рой мошки, но потом это ощущение прошло.

— Отдадим художникам, — Рома шёл по проходу между зрительских рядов с бухтой коаксиального кабеля на плече, — Васильевич жаловался, что у него фанера кончилась.

— Угу, — подтвердил Игорь, отключающий ряд за рядом прожектора, — Что это кстати за чудо такое?

— Постсупрематическая композиция... осталась с последней выставки, — пожала плечами Евгения, — Её народники присмотрели — кто-то от избушки Бабы Яги подпорку снёс, так они её к этому кубику прислоняли.

— А, так вот где она, — раздался из кулис голос Василия, — этот, как его... Фалеевич что ли? Всех с ног на голову поставил, требовал звонить в милицию и искать его шедевр.

— Но ты ведь нас не сдашь? — заговорщицки прошептала Евгения.

Они рассмеялись. А потом кто-то предложил отметить этот замечательный день и ещё что-нибудь, что сочинится по дороге. Ещё кто-то посоветовал взять вина на розлив и ехать за город. Остальные согласились — потому что внутри было ощущение, что только что они совершили что-то невероятное, немыслимое, неосуществимое, хотя никто и не мог вспомнить, что именно.

Аркадий отворил служебные ворота и все пятеро вышли наружу. Там было восхитительное лето, деревья были зелёными, небо голубым и с этого голубого неба сияло живым и тёплым светом непобеждённое Солнце.

Максим Кич 25 мая 2007 — 13 мая 2009 Витебск

Распространяется на основании Creative Commons Attribution-NonCommercial-NoDerivs 3.0 Unported License.