Айшет. Магия разума

Мамин поток мыслей, более ровный

— Неужели дочь все-таки унаследовала этот дар? Страшно... Бедная моя девочка.

Всплывает в памяти мамы лицо полного мужчины лет сорока, с окладистой черной бородой, с жестокими черными глазами, и я понимаю — это ОН.

Мой настоящий отец.

— Трей Сирант был мразью и подонком, но дар у него в роду был. И если он усилился... Шани? Неужели... Нет!!! ПРОЧЬ!!!

Это похоже на кастрюлю с молоком.

Мысли мамы, до того более-менее упорядоченные, вдруг вскипают. И я просто ничего не могу в них разобрать, столько там всего намешано. Испуг, страх, боль, тоска, лица рыжеволосой девушки и черноволосого мужчины сливаются в дикую мешанину, и я бегу, чтобы не потеряться в ней.

И в отчаянии перевожу взгляд на отца.

Там только одна мысль. И от этого становится спокойнее и уютнее.

— Я так и знал.

Я закрываю лицо руками, но не могу отгородиться от сплошного потока.

Удочка, муравьи, Мих, я сама, опять муравьи и рыбина...

Отчаяние, страх, трей Сирант, Тиртан, картины золотистой песчаной страны, и опять страх, море, и желание бежать...

Холодное спокойствие человека, который понимает, что худшее уже произошло. Теперь надо что-то с этим делать.

Я захлебываюсь в этом потоке, тону в нем, и не знаю, куда деться от льющихся со всех сторон мыслей. И именно отцовская рука надевает на меня браслет, отсекая их. Оставляя только чувства.

Разноцветные, яркие...

Восторг и ужас со стороны Корса, мамино отчаяние, отцовскую решимость принять бой...

— Светлый! Что это такое?

На стол капает красная капля, вторая...

Из носа у меня пошла кровь. Почему? Что случилось?

Мама встает и протягивает мне передник.

— Прижми. И запрокинь голову.

Я так и делаю. Сейчас, остановится кровь, и мы поговорим. Светлый, за что?

За что ты наказал меня таким... даром?

Ну уж — нет! Это не дар, это проклятие!

* * *

Кровь долго не успокаивалась. Но говорить мне это не мешало.

— Почему?

— Что именно? Я же мыслей не читаю, Шани?

Говорит отец, как самый спокойный. Я моргаю глазами, и крепче прижимаю полотенце к носу.

— Пап, почему только сейчас? Почему вы раньше молчали? Почему меня не учили? Почему — так?

Отец смотрел ласково и тепло.

— Солнышко, а как ты себе это представляешь? Шани, ты наша дочь и маг разума — в перспективе? Сильный маг?

Я подумала.

Представила себе эту картину, впечатлилась, подумала еще раз.

— Я бы не рассказала! Никому!

— И не начала бы снимать браслет? Тренироваться? Пробовать свои силы?

— Эммм...

Я задумалась еще раз.

Начала бы?

Нет?

Начала бы... папа прав, полностью и целиком. Я попробовала бы, хоть с животными, хоть с кем, я бы не устояла.

— Если человек делит свое поведение на две половинки, допустим, дома ты вела бы себя, как маг разума, а на людях, как обычный ребенок, ты бы выдала себя, Шани. Рано или поздно, так или иначе... это как хорошие манеры. Аристократ никогда не сможет стать крестьянином — и наоборот. Из крестьянки не сделаешь герцогиню.

Я и не спорила, сдались они мне, что первые, что вторые. Но... неужели мама права?

— Мы — другие. Мы тиртанцы, мы иначе говорим, иначе двигаемся, думаем, мы лет семь кочевали с места на место, привыкая к Риолону. Потом уже осели на баронских землях, и то — сколько раз мы были в деревне?

Мало.

— Мы с кем-то водим дружбу?

— Н-нет... я думала, это потому, что папа — лесник? И от него браконьерам достается?

— И так тоже. Но ведь лес большой, тут не уследишь, здесь упустишь, всегда есть возможность договориться, подружиться? Понимаешь?

Я понимала. Мих пару раз о чем-то таком говорил, просто мне было неинтересно. Папа ведь знает, как лучше?

— Понимаю.

— Мы живем на отшибе не просто так. Мы стараемся держаться подальше от людей....

— Сколько? Всю жизнь?

Отец вздохнул. Опустил голову, помолчал пару минут...

— Не знаю, Шани. Просто — не знаю. Мы старались уберечь вас. Хорошо ли, плохо, пока Корс был маленьким, мы не имели права рисковать. Или ты бы где-то прокололась, или рядом оказался бы маг, или холоп — кто знает? Бежать и скрываться с двумя детьми на руках? Или вообще жить в лесу? Как ты себе это представляешь?

Я не представляла.

Родители были правы. И когда молчали, и когда пытались отвадить Миха...

По сердцу резануло острой болью.

Такой добрый, любящий, такой уютный и родной... Мих окажется смертельно опасным, я знаю. Я не читала его мысли так, как недавно родительские, но я знаю самого Миха. Я знаю, как он отнесется к тому, что я — маг разума.

Чудовище из старых детских сказок.

Монстр, который подчиняет своей воле и заставляет убивать, или любить... и еще поди, разбери, что хуже? Я помню, я рассказывала ему одну из сказок. Там маг разума подчинял себе людей, заставил купца написать завещание в свою пользу, женился на девушке, которой внушил ответные чувства... там много всего было.

Потом маг попался, его сожгли, а девушка вышла замуж за любимого. Настоящего, а не наколдованного.

Мих тогда сказал — правильно. Я помню. И добавил, что таким тварям самое место на костре. Только вот я — именно такая. Я помню свои ощущения, и знаю теперь, что могла внушать. Управлять, приказывать... наверное, я многое смогу. Если не растеряюсь, конечно. Меня просто вытолкнуло, как пробку из бутылки с забродившим хлебным вином. Но если я начну упражняться?

А я ведь начну, я не смогу теперь удержаться, никак... Мих этого не одобрит. Я уверена. Можно, конечно, попробовать намекнуть... нет, не на себя. А просто — рассказать еще одну сказку. Я придумаю, какую, я могу... и посмотреть на его чувства.

— А почему я вижу чувства даже в блокираторе?

— Потому что твой дар сильнее, — пожала плечами мама. — Но когда ты с браслетом, он едва работает. Так-то и у обычных людей бывает...

— Кто-то тоже... видит?

— Нет. Просто магия разума самая легкая и самая страшная. Если у человека едва искра скачет, никогда он чужие мысли не прочитает. Но с любым человеком поладить сможет, будет инстинктивно знать, что сказать, как подойти, куда прогнуться...

— Выгодно получается.

— Очень. Но если дар сильный... ты от нас троих свалилась с кровотечением. А если десять человек? Или двадцать?

Я представила себе эту картину, и содрогнулась.

— Мам, я бы с ума сошла!

— И сходили. И такое бывало. Мать говорила, кстати, что дар раскрывается при потрясениях. У нее, вот когда она полюбила, замуж вышла...

— Мам, а она деда не...?

— Не привораживала? Не знаю, Шани. Кто ж скажет теперь?

— А почему ее не разоблачили?

Мама рассмеялась. Весело и легко.

— Шани, милая, это Тиртан. Женщина живет в гареме, и практически оттуда не выходит. Товары приносят торговцы — в дом. Лекарь приходит в дом. Гулять — редко, по саду сколько угодно, а по городу только с отцом, братом или мужем. А уж сколько человек в доме... маме повезло. У них семья была раньше богатая, а потом бедная. Дом большой, а людей мало, семья да пара слуг, она к ним с детства ко всем привыкла, до последней мысли знала. И дар был не сильный поначалу. Приспособилась.

— А потом... я правильно понимаю, она стала сильнее, когда стала женщиной?

— Да, Шани. И говорила, что сила увеличивается с рождением детей. Не знаю, правда или нет.

Я тоже не знала.

Мамина ладонь легла на мои волосы, погладила.

— Давайте остановимся на сегодня? Спать пора... Обещаю, завтра мы еще поговорим. Обдумаем все — и поговорим.

— Мам? Пап? А у меня тоже эти силы могут быть?

Братик молчал почти весь разговор. Но не выдержал.

Мама улыбнулась. Ласково и тепло.

— Нет, сынок. Ты — обычный человек.

— Во-от... Мам, а Шанька может своим даром рыбу на удочку приманить? К примеру? Или рыба слишком умная?

Наверное, это нервное.

Но смеялись мы все. И — до слез.

* * *

Я думала, что долго не усну.

Жизнь — не книга.

Она думала, металась, лоб горел, руки леденели, пальцы дрожали...

Я как легла, так и уснула. И проснулась на рассвете.

Привычно подоила и выпустила коз, покормила кур, выгнала уток...

Такие привычные, домашние дела.

Браслет даже не ощущался на руке, за эти годы я сжилась с ним, он разве что в кожу не врос.

А если снять его? Посмотреть, что у животных с мыслями? Может, я смогу уговорить Тиску не лягаться? А то эта коз-за...

Да, вот об этом папа с мамой и говорили.

Зная — я бы не удержалась. Сейчас — и то хочется. Так и попадаются маги? Да, именно так. Это как с шикарным платьем, показать-то хочется! Хоть и нельзя, а все равно — тянет.

Жутко.

Мама привычно готовила завтрак, отец уже ушел в лес — разговор там, договор, а браконьеры ждать не станут.

Я пришла на кухню, остановилась в дверях и смотрела, смотрела...

Вот моя мама.

Напевает что-то, крутится у очага, вытаскивает лепешки, которые, кстати, печет не так, как в Риолоне принято, я Миха угощала, ему понравилось, но его мама так не делает. Чужая земля, чужой хлеб...

Малышкой она оказалась в гареме, попала на ложе к старому подонку (да, я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной, не вконец ведь дура!), потеряла близких, и смогла сбежать.

Встретила моего отца, полюбила.

Сколько же в ней стойкости? Сколько силы?

К горлу подкатил комок. Я сделала шаг, другой — и обняла маму что есть сил.

— Мам...

Меня обхватили теплые руки.

— Ну что ты, родная? Не плачь, не надо....

— Мама, я так вас всех люблю! Так люблю!

— Я тоже люблю тебя, родная. Ты — мое чудо. Если бы не ты, я бы никогда не решилась бежать, не встретила Шема, не была бы счастлива. Это все ты, Шани. Не плачь, малышка. Все у нас будет хорошо...

Куда там!

Я рыдала не в три, а в сорок три ручья, и прошло немало времени, прежде, чем я успокоилась. И только потом...

— Мам, а где Корс?

— Ушел сегодня с папой. Пусть походят по лесу... заодно поймет, что не стоит языком болтать лишний раз.

— Он у нас и так умничка!

Мама покачала головой.

— Ребенок, Шани. Ребенок, как и ты! Как же мы хотели протянуть еще хоть пару лет! Хоть годик бы! Хоть сколько...

— И что бы это изменило?

— То. Садись-ка, режь капусту, а я буду рассказывать.

Я повиновалась. И нож послушно располосовал первый вилок чуть не напополам. У нас тупых ножей не водится, у нас самый лучший папа! Который все делает, чтобы нам с мамой легче было, ему о работе по дому напоминать не надо, у нас все ножи острые, все заклепки на месте, все щели проконопачены... да мало ли дел найдется для отца и мужа?

Я резала и слушала. Мама говорила.

— Шани, детка, дар впервые прорезался у тебя в три года. Три. Года. Мы переезжали с места на место, у меня была неудачная беременность, я как раз недавно скинула ребенка... Обстановка была такая, что отец иногда с ума сходил, не зная, где голову преклонить и как заработать на жизнь. Ты знаешь, что такое маги разума?

— Догадываюсь, — грызя кочерыжку, отозвалась я.

— Маги разума, Шани, это не обязательно самые умные дети. Ты была смышленой, ты рано научилась читать, ты легко осваиваешь науки, но в три года ты была самым обычным ребенком. Только — с даром мага разума. Ты смеешься — и нам хочется смеяться от счастья. Ты плачешь — и сердце в тоске заходится.

Я поежилась.

— И сейчас?

— Сейчас — нет. Блокиратор работает, и сейчас ты не давишь так на окружающих своим даром. А тогда... Мы на тебя его сразу надеть не решились, я же толком ничего не знала. Когда рассказала Шему, что произошло, мы поняли, что надо хватать тебя в охапку и спасаться. Или хотя бы переехать. Жили в пригороде, там народу много, мигом бы неладное заметили. — а я не снимала блокиратор?

— Нет, — весело улыбнулась мама. — Ты у меня та еще сорока, всегда любила играть с моими украшениями.

И сейчас люблю...

— Я не понимала разницы? Между блокиратором и волей?

— Три года. Что ты могла тогда понять?

На этот вопрос было ответить сложнее всего. Корс в три года был умненьким, я помню. А я?

Мама продолжала рассказывать.

— У нас денег было — крохи. Мы даже постоялые дворы себе не могли позволить. В трущобах жить не хотел Шем, а остановиться рядом с деревней, подработать по мелочи того-сего... так мы и делали пару месяцев, нигде не останавливались надолго, знаешь, когда решились?

— Нет.

— Сила в три года проявилась, но тогда я поняла, что она... через край. Странно, что ты не помнишь. А может, и к лучшему.

— Чего — не помню?

— Нападения.

Нет, не помнила. Ни капельки не помнила.

— Ты потом несколько недель в горячке лежала, а тут и место лесничего подвернулось. Барон эту шайку давно искал...

Мама рассказывает, а у меня перед глазами встает лесная дорога.

* * *

Обычно люди передвигаются по дорогам с караванами.

Так безопаснее. Спокойнее, уютнее, в караване можно купить место на телеге для себя или вещей, кормежку, а охрана там по умолчанию.

Можно ехать в почтовой карете.

Это быстрее, но дороже, намного дороже.

А можно и так, как мать с отцом. Пешком, с серым осликом в поводу. А на ослике навьючены их нехитрые пожитки и поверх мешков сидит рыженькая девочка лет трех, трех с половиной. Сидит, нянчит куклу, смотрит по сторонам, улыбается...

Этот способ самый опасный, но быстрый. А еще — он хорош для тех, кто хочет спрятаться от людей. Караванщиков можно расспросить, а если ты просто идешь по дорогам...

Возможны разные опасности.

К примеру...

Откуда он только взялся, этот мужик с окладистой сивой бородой? Только что не было, и вот, стоит! Глядит себе нахально, топором помахивает.

— Стоять! Приехали вы, путнички!

Отец оглядывается по сторонам.

А ведь разбойник не один. Рядом с ним вырастают еще двое, и на дереве ветки шевелятся... лучник. Точно.

Будь отец один, он бы дрался.

У него жена и ребенок, он не сможет их прикрыть. И медленно поднимает руки.

— Хорошо. Я оставляю осла, и мы уходим.

Разбойники гогочут.

Лица искажаются похотью, злобой... мама удивительно хорошенькая,, даже в мужской одежде, даже с платком на голове. Не скрыть ее такими мелочами.

— Ты уходишь. А бабы твои остаются. Хочешь — осла можешь взять, его и е... вместо баб!

Грубое слово срывается с губ разбойника, мама хватается за руку отца.

Он толкает ее к дочери — держитесь вместе.

Айнара все понимает правильно, прижимается к боку ослика, хватает за руку Айшет.

Девочка поднимает на разбойников глаза.

Спокойные, карие...

— Мам, кто это?

И Айнаре вдруг приходит в голову безумная мысль.

Ящерица... люди... даже если дочь лишится дара — лучше дар потерять, чем жизнь. Весьма мучительным способом.

Шем торгуется с разбойниками.

Они угрожают, он угрожает в ответ, говоря, что тут многие полягут. А женщин ему проще самому убить, чем таким в руки отдать...

Айнара же...

— Малышка, это плохие дяди.