— Они не хотели править. И умирать не хотели. И подчиняться. Они бежали, но пришли, когда я умер. Перекрыли вход. Ключ-камнем. Я не мог выйти, никуда не мог выйти, двести тысяч лет, ДВЕСТИ ТЫСЯЧ!!!

Ох... дааааа. Ни сбежать, ни повеситься.

— Где этот ключ?

— У порога... — призрак слабо махнул рукой.

У порога? А где тут порог? Всё илом занесло, за столько-то лет!

Не получается глазами, посмотрим иначе. Я встал на колени у входа в пещеру, потянулся сквозь наслоения, глубже, глубже... так... ил, песок, кораллы, какие-то обломки... Есть!

Он был вплавлен прямо в скалу. Прозрачный кристалл неправильной формы, я никогда не встречал таких. Ни достать, ни сдвинуть с места его не удавалось Ладно, не так, так эдак — я потянулся к структурной решётке.

Удар!

Меня отбросило от порога вон из пещеры. Я лежал на спине, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Призрак застыл на пороге. Где-то подо мной, на грани слышимости, заплескалась вода. Пора уходить, гигантский отлив скоро закончится. Ничего, теперь дорогу знаю, разберусь постепенно с этим камушком!

— Мне пора, Повелитель, — я поднялся — с наскока эту проблему не решить.

— Уходишшшшшь...

— Да. Начинается прилив.

— Ззззайди... тут кое-что... для тебя.

Из гробницы? Раритет? Исследователь во мне просыпается мгновенно. Может, и летописи какие найдутся? Поспешно делаю шаг — и спотыкаюсь на пороге.

— Что ты зассстыл?! ИДИ!!!

Глаза. Его глаза! Едва взглянув в них, я отшатываюсь — а потом ещё и отпрыгиваю!

В них сама смерть.

Двухсоттысячелетняя.

Я развернулся и побежал.

* * *

— Рик, аборигенов надо переселять.

— Всё так плохо?

— Ну... не так. Семьсот пятьдесят лет у них есть.

— А сделать ничего не сможешь?

— Те, кто вплавили это в камень, сильнее нас на порядок. Или у них другая физика. В общем, через ключ не пройти. Но я подумал...

— Что ты подумал? — Рикар смотрит тревожно.

— Можно пробить скалу.

— И выпустить... этого?!

— Ну, да. Он уйдёт, шельф останется.

— Он же тебя убить хотел! — Пареши вертит пальцем у виска, — А ты его спасать собрался?!

— Не убить. Задержать. Двести тысяч лет одиночества, Рик! Я себе такое даже представить не могу...

— Он сам этого хотел — нахмурился Рикар. — "Я правлю один, остальные рабы, кто не спрятался, тот умри..." — и через паузу — Кафа хочешь?

— Хочу... Рик, он уникален! Как ископаемое. Звероящеры вымерли, и предки ранкоров, и банты эти хоботастые...

— Ага, их всех угробили разумным коллективом!

— Его тоже.

— Ты имеешь в виду "их"?

— Угум. Знаешь, мне показалось, что на пороге я споткнулся... о кристалл.

— Он же под илом!

— Да. А ещё мне казалось, кристалл на меня смотрел. Словно оценивал: из пещеры меня выбросить — или наоборот, в пещеру. К звероящеру в компанию.

— Нич-чего себе! — Рикар бледнеет, — Пойду-ка я каф варить, всё равно теперь не усну.

Каф у Пареши скверный. Я бы его разбавил лумом, но лума нет. Такую отраву здесь только я пью, чтобы в кучку собраться. Мысли крутятся в голове невесёлые, в основном о вреде бессмертия и горнопроходческих работах в океане.

— Тебе его жалко?

— А? — я не сразу понимаю, о чём речь.

— Ну, этого...

— Нет, не жалко. Да он и оскорбится на жалость. В его словаре это для рабов. Пожалуй, я ему сочувствую. Представил себя в этой пещере... брррр!

— Ага, это "брррр" он тебе чуть не устроил!

— Так не устроил же...

Пареши молчит. Потом усмехается.

— Знаешь, командир, что меня в тебе поражает? Ты ни хатта не боишься! Для тебя выпустить... этого, словно зверюшку из клетки освободить, пусть бегает! А вот я его боюсь. За себя боюсь, и за местных тоже. Он вырвется и опять попытается править!

— Рик, он призрак. Скорее всего, просто развоплотится.

— А если нет?!

Если нет...

Жил да был на свете Самый Сильный Ранкор, все самцы его боялись. Если не за себя, так за самок и детёнышей. Ведь наши привязанности — наша уязвимая точка. А нет привязанностей, и ты неуязвим!

"Если с другом буду я, а ранкор без друга..." Ну, вы поняли: "Угробили разумным коллективом" (с) — доцент Рикар Пареши. Если я его выпущу, и он опять захочет править, останавливать его придётся мне. Вместе с Рикаром, эскадрильей, карунским спецотрядом... да мало ли к кому я ещё привязан?! И если кто-то из них погибнет — я сам себя съем!

— Рик, ты прав. Уезжаем. Переселяй своих аборигенов. И... с какого бодуна тебе сказалось, что я ни хатта не боюсь?!

5. Ритуал.

Сначала он отправил меня за водой к роднику. Речушка, протекавшая в пещере, брала своё начало оттуда же, но... 'Это не то!' Возможно, ему просто нравилось гонять туда-сюда с чайничком официального противника.

Затем пришёл черёд жаровенки: 'Вам положено лучше нашего обращаться с пламенем, нет?' Я усмехнулся и разжёг огонь без единой спички, по вчерашним углям. Он хмыкнул. Завис над полом в 'лотосе'...

И начался Ритуал.

К этой пещере я шёл наудачу. В светлых захоронениях редко найдёшь что-то интересное — раз 'нет привязанностей', нет и посмертных артефактов. А если погребение огненное, то и тела нет. И призраков нет: светлые в своих гробницах не задерживаются... да и не гробницы это вовсе. Так, пара памятных камней. Но аборигены уверены, что в пещере время от времени появляется призрак. И я решил проверить.

Пока добрался, стемнело. Пещерка неглубокая, днём в ней, пожалуй, даже светло — значит, днём и обследую. Я зашёл внутрь, разжёг нодью, перекрывая вход (для тепла и от местного зверья), и проспал без сновидений до утра. Никто меня не потревожил.

А наутро я обнаружил стазис-поле.

Нич-чего себе скромная захороночка! Стазис-технологии настолько же редки, насколько и не изучены. И вся эта научно-архаическая мудрость гордо прикрывала собой... большой керамический чайник! И ещё два поменьше. Несколько неровно вылепленных чаш. Подставку в виде плоской рыбины. Какие-то свёртки. И тому подобную ерунду.

Сказать, что я был ошарашен — значит, не сказать ничего. В полном отупении я просунул руку сквозь слабо мерцающее поле. Руку защипало.

— Молодой человек, осторожней с посудой!

Я нашёл набор для чайной церемонии.

* * *

Чайный мастер был из тех легендарных времён, когда первых Отступников уже и след простыл, а про Тёмную Империю никто ещё не слышал. Не воин, философ. Теоретик, исследующий Силу. И одно из её проявлений — стазис-поле.

В ответ на посыпавшиеся из меня вопросы он лишь лукаво улыбнулся: кто же поделится секретом с противником? Старичок был любознательным и шустрым, что творится в галактике, представлял хорошо. Даже слишком. Но в утешение обещал меня удивить. И отправил за водой.

Чашки, чайники и ложечки левитировали передо мной с хаотическим изяществом. Что-то булькало, переливалось, помешивалось. Смысла этого мельтешения я не понимал. А призрак висел в 'лотосе', скрестив руки на груди, и с ехидством на меня поглядывал. Я тщетно пытался сделать выражение лица безразличным. Наконец действо приостановилось: средний из чайничков, только что залитый кипятком, завис над рыбообразной штуковиной. Как оказалось, полой внутри.

— Первая порция — Великой Силе! — торжественно произнёс призрак и вылил кипяток на подставку.

— Кхгм... а ей не всё равно?! — я чуть не поперхнулся.

— Ей? Разумеется, всё равно! Но не всё равно нам.

— А, ритуал... — я улыбнулся.

— Разумеется. А что вы разумеете под этим "а"?

— Ну... я не склонен к ритуалам.

— Но каф вы варите, я вижу?

— Да.

— И каким же способом?

— "Вкусно и быстро". Медленно предпочитаю его пить, — я задумался и уточнил — Не очень медленно, а то остынет.

Опорожненный чайничек был аккуратно залит новой порцией кипятка. Прямо по старой заварке.

— Торопитесь? Да, вы живёте на войне.

— Я не о фронте. Там некогда.

— И я не о фронте. Вы превратили свою жизнь в войну. Не только вы, но и мои... хммм... коллеги. Тёмные одарённые живут так, словно вырвались с передовой в самоволку: "Один день, да мой — завтра может не быть!" А светлые превратили свой быт в казарму. Даже на чай не отвлекаются... — мастер неодобрительно покачал головой — Сплошная утилитарность! Вы забыли, что войны ведутся не ради процесса, но ради результата. Мира, лучшего, чем довоенный — пусть только для одной из сторон. Что, кстати, тоже опрометчиво: не залеченные раны склонны воспаляться.

— А старые проблемы — возвращаться?

— Именно. Противнику должно предоставить приемлемые условия существования, не позволяющие, однако, накопить силы для реванша. А ещё лучше, если о реванше он и не задумается.

— "Вчерашний противник завтра станет вашим торговым партнёром, а послезавтра союзником"?

— Сами додумались?

— Нет, где-то прочёл. Не помню, где. В окопах я читал бессистемно. Но для войн одарённых это не подходит: слишком различны устремления.

— Уверены? — призрак улыбнулся — Мы с вами пьём чай...

— ...потому что нам делить нечего. И не о чем спорить: вы не мешаете жить мне, я — существовать вам. А если бы мешал?

— При абсолютной невозможности совместного существования противник должен быть полностью уничтожен. Раз и навсегда.

Ого! Я, кажется, решил, что он не воин? Ошибся.

Глаза призрака похолодели, взгляд расфокусировался. Чайный мастер видел что-то, недоступное мне... с кем он воевал в его "мирное" время?!

— Кого вы уничтожили 'раз и навсегда'?

— Это уже неважно, — призрак вздохнул. — Давайте пить чай.

* * *

— Вернёмся к ритуалам, не возражаете? — мастер опять усмешлив и благостен. Созерцание чаепития подействовало, не иначе: я выпил целых три чайничка его творчества и не отказался бы ещё.

— Не возражаю. Вы говорили, что это нужно нам.

— Наши действия во многом инстинктивны, не правда ли?

— Не спорю, но при чём это...

— Не торопитесь. Инстинкты бывают врождённые и наработанные, верно?

Я кивнул.

— Вы ведь историк, я не ошибся? Вы должны иметь представление о древнем оружии.

— В общих чертах.

— Этого достаточно. Огнестрел заряжался в несколько этапов: пыж, порох, пуля... И не дай Сила ошибиться! Но потом была придумана замена.

— Унитарный патрон.

— Именно! Не надо было думать, сколько отмерить пороха, какого калибра взять пулю. Достаточно знать: для этого огнестрела годятся вот эти заряды. И всё!

— То есть, ритуал — это верное для данных граничных условий действие, совершаемое автоматически? А если сменятся условия? Например, калибр ствола?

— Придётся снова перейти на пороховницы и пыжи...

— ...если до этого не ошибся. Фатально.

— Мир несовершенен, — улыбнулся чайный мастер. — Но именно так он и развивается. Методом проб и ошибок.

С ним было очень просто молчать. Я пил уже шестой чайничек. Уходить не хотелось. Но вечерние тени подбирались от входа в пещеру к нашим ногам. Я поднялся.

— А всё-таки, мастер, скажите, что за дело Великой Силе до первой заварки?

Чайный мастер заговорщически подмигнул:

— Запомните! Обдав кипятком свёрнутые листья, мы раскручиваем их. И следующим порциям они передадут весь свой букет.

— Однако... 'На тебе, Сила, что нам не мило!'

Призрак с усмешкой посмотрел на меня, такого бестолкового:

— Конечно! Вы же сами сказали, что ей всё равно!

6. Свет мой, зеркальце...

С Великой Карунской войны прошло полвека, прошедшие её победители жили так, словно заново выиграли в саббак военную молодость — и сгорали один за другим. Горинг всё чаще отмечал памятные даты в одиночку: своих не осталось, а с другими не хотелось. Когда, сорок лет спустя, появились "блэки", стало легче. Окончательно прекратил сольные поминки экс-коррибанский, а ныне карунский спецотряд, почитавший комэска живой легендой. Но Горинг быть легендой категорически не желал.

Ах, да... я легализовался. Профессор Борн, археолог, карунский университет. Видели бы вы при этом лицо магистра Тосокори!

Для начала команда сварганила нечто ностальгическое из конденсата системы охлаждения. Я сказал, что это пить не буду. Ни за что! Тогда они пообещали сварить компотик лично для меня. С ягодками. Я сделал вид, что обиделся — и пусть жарят мясо сами. "Это шантаж!" — объявили мне. Да, сказал я, шантаж. Шантаж мне по штату положен, вместе с коварством, злобой, неблагодарностью и далее по списку. В ответ раздался издевательский хохот. А Горинг залез в сейф, достал бутылку коллекционного вина и объявил, что для него и оно компот. Я глянул на дату выработки, судорожно сглотнул и понял, что мясом на скорую руку не отделаюсь.

В Калишарском нагорье произрастает редкая пряность. За её цену хатт повесится, но я-то платить не собирался. Подумаешь, сбегать наверх и обратно — не "семитысячник"!

Почему пешком? Летать там невозможно, туман хоть ножом режь, ни один радар его не берёт. Скалы, расселины, неучтённые воздушные потоки... в общем, ножками-ножками! И одарённость на плато не работает.

Для подъёма я выбрал каменную осыпь, свободную от растительности. Обломки мягкой породы проседали под подошвами, но утянуть вниз не норовили, и я бодро топал сквозь туман, распугивая окружающую живность. Из-под ног метнулась в сторону рептилия, я от неожиданности шарахнулся в другую. Осыпь дрогнула, но выдержала. Я схватился за колючую ветку, та впилась в ладонь и была с шипением послана к хаттам. А за кустом обнаружилась не заметная с тропы расселина.

На белые звёздочки местного бессмертника я набрёл почти у вершины. Вид оттуда открывался сказочный: туман под ногами океаном, всплывающие рифами скалы, прозрачное бездонное небо. Я нарвал астериксов с запасом, чтоб и на букетик хватило, и этим проглотам в жаркое, бережно упаковал добычу, посидел немного на холме и начал спуск.

Через двадцать шагов я понял, откуда такие цены.

Дружелюбная на подъёме осыпь радостно посыпалась вниз, норовя утащить за собой на скалы поострее. Сапоги проваливались по щиколотку в жёлтую пыль, забившую рот до невозможности дышать. Глаза слезились, равновесие держаться отказывалось. Я уже начал идти по краю, вцепившись в колючки, но тут вспомнил о расселине. Кажется, она вела вниз?

Она вела вниз.

* * *

Виток, другой, третий... тропа оплетала гору свёрнутой в кольца верёвкой. Низко над головой смыкались ветви, наверняка меня не видно с воздуха. Судя по вбитой в землю траве, здесь полно зверья, и оно не штурмует гору в лоб, словно залётный приключенец с замашками неумелого скалолаза!

Прогулка оказалась даже приятной. Я перепрыгивал мелкие промоины, перебегал по брёвнам ущелья, зачёрпывал ладонью воду из ручьёв. И у небольшого водопада неожиданно наткнулся на дольмен. Рядом со стволом засохшего дерева, сплошь увешанного рваными полосами ткани.

А место-то посещаемое! И непростое: я уже начал что-то чувствовать, одарённость возвращалась. Сильнее всего тянуло от крайнего, отдельно стоящего валуна. Значит, мне туда!