| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Исходя из учения Ленина, проект программы Коминтерна так рисует условия, при наличии которых партия обязана вести массы в бой за свержение буржуазной власти:
"При наличии революционного подъема, когда господствующие классы дезорганизованы, когда массы находятся в состоянии революционного брожения, когда промежуточные слои колеблются в сторону пролетариата, когда массы готовы на выступления и жертвы, — перед партией пролетариата возникает задача вести их в прямую атаку на буржуазное государство. Это достигается путем пропаганды все обостряющихся переходных лозунгов (лозунг советов, рабочего контроля над производством, лозунг крестьянских комитетов для захвата помещичьей земли, лозунг разоружения буржуазии и вооружения пролетариата) и организации массовых выступлений, которым должны быть соподчинены все отрасли партийной агитации, в том числе и парламентской. К этим массовым выступлениям относятся стачки, сочетание стачек и демонстраций, сочетание стачек и вооруженных демонстраций, наконец генеральная стачка совместно с вооруженным восстанием против государственной власти буржуазии. Последняя — наивысшая форма борьбы — опирается на правила, военного искусства, предполагает военный план, наступательный характер боевых операций, беззаветную преданность и героизм пролетариата. Подобные выступления должны иметь своей обязательной предпосылкой организацию широких масс в боевые объединения, самая форма которых охватывает и приводит в движение наибольшее число трудящихся (советы рабочих и крестьянских депутатов, солдатские советы и пр.) и усиленную революционную работу среди армии и флота. При переходе к новым, более острым лозунгам необходимо руководствоваться основным правилом политической тактики ленинизма, требующим умения подводить массы к революционным позициям так, чтобы эти массы сами на собственном опыте убеждались в правильности партийной линии. Несоблюдение этого правила неизбежно приводит к отрыву от масс, к путчизму и идеологическому вырождению коммунизма в "левое" доктринерство, в мелкобуржуазный "революционный" авантюризм. Не менее опасным является также неиспользование кульминационного пункта в развитии революционной ситуации, когда от партии пролетариата требуется самая смелая и решительная атака на врага. Пропустить такую обстановку и не начать восстания — значит передать инициативу противнику и обречь революцию на поражение".
Одно дело — теоретически фиксировать необходимые предпосылки, при наличии которых возможно успешное проведение восстания, и совершенно другое, более сложное дело — практически оценить степень зрелости революционной обстановки и в зависимости от этой оценки практически решить вопрос о начале восстания. Этот вопрос — вопрос о сроке восстания — имеет исключительное значение. Опыт показывает, что не всегда удается решить этот вопрос соответветственно обстановке. Нередко при решении вопроса о сроке, под влиянием революционного нетерпения, террора и провокации правящих классов, степень зрелости революционной обстановки переоценивается в пользу восстания, и последнее терпит поражение. Или наоборот, недооценивается революционная обстановка, требующая от партии пролетариата решительных действий, и в связи с этим упускается благоприятный момент для организации победоносного восстания.
В качестве иллюстрации этому приведем несколько исторических примеров. 14 августа 1870 г. бланкисты организовали восстание в Париже. Массы не поддержали повстанцев, и последние потерпели поражение. Тремя неделями позже, после разгрома пруссаками французских войск под Седаном, 4 сентября восстал весь Париж. Ко времени выступления бланкистов брожение в массах было уже большое, разложение правящих классов было налицо. Но не хватало соответствующего толчка для мощного выступления масс. Седан явился таковым. Бланкисты не учли этого, момент восстания выбрали неудачно, преждевременно, и потерпели поражение.
Как известно, тт. Каменев, Зиновьев и др. в 1917 г., когда в партии решался вопрос о взятии власти, считали, что обстановка в России тогда была недостаточно зрелой для этого, что большевики власти не удержат, что массы не рвутся на улицу, что они недостаточно революционны, что "в международном положении нет обязывающего нас (партию большевиков — Н.) выступить немедленно, мы скорее повредим делу социалистической революции на Западе, если дадим себя расстрелять", что мы изолированы, буржуазия еще достаточно сильна и т.,д. и т. п., что надо ждать созыва Учредительного собрания, которое должно будет решить судьбу русской революции.
К счастью, тт. Зиновьев и Каменев не имели никакой опоры в партии. Но легко себе представить, что было бы, если эти товарищи (видные члены ЦК партии) имели за собой если даже не большинство партии, а хотя бы более или менее значительную часть ее, и затянули бы дискуссию о взятии власти. Обстановка могла бы измениться не в пользу революционного пролетариата, ибо безвыходных положений для правящих классов вообще не бывает, благоприятный момент для восстания мог бы оказаться упущенным и, следовательно, вопрос о власти отодвинут на долгое время. Совершенно бесспорно, что если бы партия стала на позицию тт. Зиновьева, Каменева и др., то революция и России в 1917 г. могла бы разрешиться так же безрезультатно, как революция в Германии в 1918 г. Не оказалось бы партии, которая считала бы обязанностью взять на себя ответственность за организацию подлинно пролетарской власти.
Позиция тт. Зиновьева, Каменева в 1917 г. является ярким примером неумения учитывать революционную ситуацию.
В июле революционная часть ленинградского пролетариата стремилась выступить и выступила в целях свержения временного правительства. Партия большевиков, во главе с Лениным, предостерегала массы: "еще рано". Выступление 3 — 5 июля потерпело поражение. Но в сентябре-октябре Ленин, несмотря на крупные разногласия в ЦК партии большевиков по вопросу о взятии власти, не переставал твердить: "Сейчас или никогда", "революция гибнет" и одновременно дал целый ряд практических директив военно-политического и военно-технического характера, направленных к возможно более успешному проведению восстания. Вот как Ленин в сентябре 1917 г. оценивал общую обстановку:
"3 — 4 июля можно было, не греша против истины, поставить вопрос так: правильнее было бы взять власть, ибо иначе все равно враги обвинят нас в восстании и расправятся как с повстанцами. Но из этого нельзя было сделать вывода в пользу взятия власти тогда, ибо объективных условий для победы восстания тогда не было.
1. Не было еще за нами класса, являющегося авангардом революции.
Не было еще большинства у нас среди рабочих и солдат столиц. Теперь оно есть в обоих советах. Оно создано только историей июля и августа, опытом "расправы" с большевиками и опытом корниловщины.
2. Не было тогда всенародного революционного подъема. Теперь он есть после корниловщины. Провинция и взятие власти Советами во многих местах доказывают это.
3. Не было тогда колебаний, в серьезном общеполитическом масштабе среди врагов наших и среди половинчатой мелкой буржуазии. Теперь колебания гигантские: наш главный враг — империализм союзный и всемирный, ибо "союзники" стоят во главе всемирного империализма, заколебался между войной до победы и сепаратным миром против России. Наши мелкобуржуазные демократы, явно потеряв большинство в народе, заколебались гигантски, отказавшись от блока, т. е. от коалиции с кадетами.
4. Потому 3 — 4 июля восстание было бы ошибкой: мы не удержали бы власти ни физически, ни политически. Физически, несмотря на то, что Питер был моментом в наших руках, ибо драться, умирать за обладание Питера наши же рабочие и солдаты тогда не стали бы: не было такого "озверения", такой же кипучей ненависти и к Керенским и к Церетели — Черновым, не были еще наши люди закалены опытом преследований большевиков при участии эсеров и меньшевиков. Политически мы не удержали бы власти 3 — 4 июля, ибо армия и провинция до корниловщины могли пойти и пошли бы на Питер. Теперь картина совсем иная. За нами большинство класса, авангарда революции, авангарда народа, способного увлечь массы. За нами большинство народа, ибо уход Чернова есть далеко не единственный, но виднейший наглядный признак того, что крестьянство от блока эсеров (и от самих эсеров) земли не получит. А в этом гвоздь общенародного характера революции". "За нами верная победа, ибо народ совсем уже близок к отчаянию, а мы даем всему народу верный выход" и т. д.
Эта в высшей степени поучительная выдержка из сочинения Ленина показывает, какое громадное значение он придавал вопросу общеполитических предпосылок восстания, когда решался вопрос о начале восстания. Оценка обстановки Лениным в июле была безусловно правильна. Партия не имела еще за собой большинства народа, враг еще недостаточно запутался в противоречиях, "угнетенные еще могли жить по старому, а господствующие классы еще могли править по старому". В течение двух месяцев обстановка значительно изменилась; партия уже имела за собой большинство народа, и Ленин решал вопрос о начале восстания в положительном смысле. Жизнь подтвердила, как прав был Ленин и как ошибались те, кто, как Зиновьев, Каменев и др., считали, что Ленин губит русскую и вместе с тем международную революцию. Ленин в сентябре ясно видел, что большинство порода идет за партией большевиков, он правильно оценил обстановку, и знал, что момент для победоносного восстания настал. Учитывая громадную ответственность, которую партия большевиков несет перед пролетариатом не только России, но и перед пролетариатом всего мира, он боялся упустить благоприятный момент для восстания, боялся, что обстановка может радикально измениться в пользу правящих классов и оттянуть на время захват власти. Вот почему Ленин так уверенно, с такой императивной категоричностью настаивал на восстании в октябре: "сейчас или никогда", "промедление смерти подобно", "победа обеспечена", "ждать — преступление перед революцией". Вот почему Ленин, видевший, что обстановка для победоносного восстания назрела, так решительно обрушился на тт. Зиновьева и Каменева, называя их штрейкбрехерами революции и призывал к исключению их из партии. Ленин был тысячу раз прав. Каменев и Зиновьев недооценивали революционную зрелость обстановки в России и на Западе, переоценивали силы контрреволюции, заняли позицию, которая по существу не отличалась от позиции социал-демократии.
Одним из отрицательных примеров назначения срока восстания (и вообще отношения к восстанию) является пример мартовского выступления в Германии в 1921 г., вернее, тактика нашей партии по вопросу о мартовском выступлении. Мартовское выступление теоретически обосновывалось осужденной III Конгрессом Коминтерна "теорией оффензивы", которую Ленин охарактеризовал, как теорию путчизма. Рабочие горнопромышленных районов центральной Германии в марте 1921 г. оказались более революционно настроенным, чем рабочие других районов Германии. Правительство начало применять всякие репрессивные меры по отношению к среднегерманским горнорабочим. В ответ на это ЦК нашей партии призвал рабочие массы Германии к всеобщей стачке, которая должна была вылиться в вооруженное восстание. В средней Германии лозунг компартии был подхвачен, и там вспыхнула общая стачка, из которой в различных районах перешли к вооруженному восстанию. Но вследствие того, что пролетариат всей остальной страны не поддержал своими активными выступлениями рабочих средней Германии, последние понесли поражение в борьбе с превосходными силами контрреволюции.
/Некоторые "теоретики" германского коммунизма в то время выдвинули теорию оффензивы, т. е. теорию революционного штурма. Они исходили из того, что, раз империалистическая война 1914 — 1918 гг. и Октябрьская революция открыли эпоху пролетарских революций, то единственно правильной тактикой Коминтерна должна быть тактика революционного штурма с целью свержения буржуазии. "Теоретики" эти совершенно не считались с ленинским положением, что капитализм в эпоху своего загнивания в отдельных странах еще способен на временные подъемы, во время которых тактика революционного штурма должна быть заменена другой, более целесообразной в условиях временного подъема капитализма, революционной тактикой. Одним из творцов "теории оффензивы" был Маслов, впоследствии исключенный как "ультралевый" ренегат из нашей партии./
ЦК партии переоценил революционность обстановки в Германии, не понял, что "по совету партии десятки миллионов людей не идут на революцию, что с одним авангардом победить нельзя". "Что десятки миллионов людей не идут на революцию по заказу, а идут тогда, когда народ попал в положение невозможное, когда общий напор, решимость десятков миллионов людей ломает все старые перегородки и действительно в состоянии творить новую жизнь". Компартия не учла того, что германский пролетариат в целом, имевший за собой ряд тяжелых поражений и начиная с мартовских дней 1920 г. в общем находившийся в состоянии обороны, не мог без соответствующей политической подготовки со стороны партии достаточно активно откликнуться на выброшенный партией лозунг всеобщей стачки и восстания, т. е. на решающее массовое выступление за власть. Переход к активным, решительным действиям оказался чересчур резок. Авангард с небольшим отрядом рабочего класса бросился в решительную борьбу, совершенно не считаясь с тем, поддержат ли его основные массы рабочего класса всей страны, или же его выступление останется изолированным, массами не поддержанным.
Здесь вопрос о сроке решительного выступления был решен ЦК германской компартии неправильно, призыв партии к генеральному выступлению был преждевременным.
Само собой разумеется, что из того, что момент восстания не был избран правильно, вовсе не следует, что мы должны мартовское восстание осудить. Речь идет не об этом, а о том, чтобы вскрыть причины поражения восстания. В мартовском восстании принимали участие рабочие массы некоторых районов средней Германии, массы дрались с полицией и войсками правительства. Если это так, то не может быть и речи об осуждении этого восстания, ибо тот не революционер, который осуждал бы борьбу масс лишь потому, что исход этой борьбы оказался не таким, какого бы мы хотели. Но вместе с тем мы обязаны критически рассматривать роль и деятельность руководства в данном событии и не замазывать ошибки его, если таковые имели место.
Говоря о выборе момента для начала восстания, нельзя не остановиться также на ревельском восстании 1 декабря 1924 г. В ревельском восстании активно принимало участие всего лишь 230 — 250 человек. Больших массовых выступлений ревельского пролетариата, как мы это увидим в дальнейшем при подробном рассмотрении ревельского восстания, ни непосредственно перед восстанием, ни во время восстания, так же как и после него, не было. Партия выступала с незначительным отрядом революционеров в надежде нанести первый чувствительный удар правительственным силам и своим примером увлечь за собой пролетарские массы, которые должны были завершить восстание. Однако повстанцы вследствие своей малочисленности были разбиты раньше, чем массы могли вступить в бой.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
