Недостреленный. гл.16

— Это ты зачем? — пробасил Федот.

— Рот заткнуть. Вдруг орать начнёт по дороге, — ответил я, а офицер глянул на меня со злобой.

— Побежишь, ноги прострелим, — предупредил белого Лукич, и нам уже — Ну, пошли, ребяты.

Приведя белогвардейца-подпольщика в расположение отряда, попытались его допросить, но на расспросы тот не отвечал. Федот потряс офицера за грудки и поднёс к его носу здоровенный кулак, но был одёрнут Иваном Лукичом:

— Негоже жандармам подражать. Это при царе нас мордовали, а мы новый мир строим.

Офицера бить не стали и никаких мер физического воздействия не применяли, и тот упорно молчал. Ничего от него не добившись, Коробов попытался пригрозить ему расстрелом, но офицер лишь презрительно улыбался. Закрыли его в подвале и стали совещаться, что предпринять.

— Всё ж в Царицынское ЧК надо сообщить, это их город, пусть разбираются — сказал Коробов.

— Сообщим, куда денемся, — возразил я, — только пока его будут допрашивать, да он будет запираться, время уйдет, все беляки скроются. Местное ЧК нас слушать не будет, они тут хозяева. Да ещё неизвестно, есть ли у них полномочия в штабе округа кого задерживать, там все военспецы с мандатами от Троцкого. Военная инспекция не даст с ними ничего сделать.

— А ты что думаешь? — спросил Лукич.

— Давай к чрезвычайному комиссару пойдём, к товарищу Сталину. У него авторитет поболее нашего, и поболее местной ЧК, — предложил я, на что Лукич согласился.

Сталин выслушал нас внимательно. Мы описали, как всё было, и мне пришлось рассказать про свою слежку и её результаты. А результаты Сталину очень не понравились, хотя он удивлённым не выглядел. По телефону он вызвал к себе председателя Царицынской ЧК Червякова. Нам, в особенности мне, пришлось рассказывать ему всё снова.

— Это вы правильно сделали, что засаду оставили, товарищ Коробов. Это вы молодцы! — одобрил наши действия Червяков.

— Ну так, сами ж чекисты. Понимаем, — довольный Коробов пригладил усы.

— Значит так, — резюмировал Червяков. — Товарищ Кузнецов, пойдём с нами, покажешь нам адрес того местного офицера, с кем адъютанты в городе встречались. И самих адъютантов покажи, ты ж фамилии не назвал.

— А я и не знал, фамилии-то, — ответил я. — Показать покажу.

— Вот и ладно, — продолжил Червяков. — Далее. Бойцов из сербского батальона, с кем инженер переговоры вёл, тоже покажи, поспрашиваем, о чём говорили.

Я молча кивнул.

— Товарищ Сталин, военспецов из штаба округа тоже арестовывать? — уточнил председатель ЧК.

— Думаю, будет ясно по результатам допросов других лиц. Но если замешаны в контрреволюционном заговоре, то да. Всех, кто замешан. Невзирая на должность.

— А консула? — спросил Червяков.

— И консула, если нити заговора поведут к нему, — жестко ответил Сталин.

Началась беготня по городу. Чекисты взяли местного офицера, на его квартире оставили, как водится, засаду. Несколько сербов, общавшихся с инженером Алексеевым, которых чекисты допросили, подтвердили, что он вёл у них в части какие-то странные разговоры, намекал, что Царицын скоро будет взят и надо бы определиться, говорили, что и сами хотели рассказать о его подозрительных беседах. Взяли Алексеева и обоих его сыновей, также бывших офицеров. Засада на квартире офицера дала ещё несколько его контактов, и ЧК прошлась по подпольной офицерской организации. Выяснилось, что организация готовила вооружённое восстание при приближении казаков Краснова к Царицыну. Тайный склад вооружения для подпольных белогвардейцев устроил начальник артиллерийского управления СКВО бывший полковник В.П. Чебышев, приятель Носовича. И вообще, как выяснилось, бывшему полковнику Носовичу были даны полномочия набирать штат, и он набрал своих знакомых и их родственников. По приказу Сталина арестовали всё окружное артиллерийское управление, часть штаба округа, адъютантов Носовича и его самого.

Некоторые горячие головы хотели сразу всех скопом расстрелять. Но такого и в прошлой истории не случилось, и в этой не дали. Я подкинул через Лукича Сталину идею запротоколировать допросы задержанных, чтобы не было потом ни у кого сомнений. И заодно держа в голове вторую цель — в ходе обстоятельного разбирательства можно будет выявить малововлечённых или незадействованных в заговоре людей. И начались тяжёлые, нудные, изматывающие не только допрашиваемых, но и для чекистов долгие беседы, вернее, допросы. Подходящих для этого сотрудников Царицынской ЧК не хватало, и мы предложили свою помощь. От нашего отряда участвовали Коробов, я и еще пара человек. После таких разговоров на допросах у меня голова пухла и мысли путались. Пытки в это время на самом деле не применяли. Как я помнил из истории моей прошлой реальности, того же Носовича ЧК арестовывала тогда дважды, в августе и в октябре 1918 года. И оба, оба(!) раза его освобождали за недоказанностью. Никто пытками ответы не выбивал, Носович в той реальности умело отговаривался, находил оправдывающие ответы на задаваемые вопросы, а прямых свидетельств против него не было, его подчинённые тогда не выдали.

В этот раз было всё то же самое. В подготовке самого офицерского мятежа участвовали напрямую Чебышев, некоторые военные специалисты артиллерийского управления, руководство Царицынского тайного белогвардейского общества, адъютанты Носовича и инженер Алексеев с сыновьями. У Алексеева нашли около девяти миллионов рублей, привезённых из Москвы и полученных от московской подпольной организации на антисоветскую деятельность и подготовку восстания. Сам Носович оставался как бы не при чём. Контакты с французским консулом он объяснил переговорами по службе, привёл примеры и сослался на то, что и большевики общались по делу с иностранными миссиями. Путаницу и волокиту в деятельности штаба округа его начальник оправдывал общим бардаком и неорганизованностью, отсутствием должной отчётности от военных частей и недисциплинированностью их командиров. Связь с белогвардейским подпольем он отрицал настолько умело, что не знай я о его мемуарах в другой реальности, я бы ему поверил. На допросах Носовича присутствовал кроме чекиста и Сталин, да и я попросился поучаствовать. После очередного удачного самооправдания Носовича Сталин мрачнел, иногда что-то негромко говоря на другом языке, возможно, по-грузински.

— Бывший полковник Носович враг. Я уверен. Почему мы не можем это доказать? — сказал он нам после одного из таких допросов.

Я пытался выжать из памяти что помнил о Носовиче из прочитанного в прошлой жизни. Наконец, появилась одна идея. На следующей беседе с бывшим начальником штаба после его очередных успешных отпирательств я задал Носовичу вопрос:

— Что вы скажете, если мы по телеграфу запросим Москву допросить на предмет знакомства с вами бывших полковников Бредиса и Перхурова, членов савинковской организации "Союз Защиты Родины и Свободы"? Мне думается, они могут многое рассказать о вашем задании в Царицыне.

После этих слов Носович замкнулся и перестал выглядеть таким уверенным.

— Товарищ Сталин, мы можем адресовать в ВЧК подобные вопросы? — тут же спросил я.

— Мы непременно адресуем подобные запросы. Немедленно, — удовлетворённо подтвердил Сталин, увидев перемену в поведении бывшего начштаба.

После окончания данного разговора с Носовичем, когда его увели, Сталин поинтересовался:

— Товарищ Саша, откуда вам знакомы эти фамилии — Бредис, Перхуров? Вы крайне к месту их упомянули.

— Так я же их и брал в Москве, товарищ Сталин, — ответил я. — Выследил и вместе с ЧК Городского района мы их штаб и накрыли. Её начальник, товарищ Петерсонс, может подтвердить.

Когда из Москвы пришли ответы на запрошенные сведения, мы зачитали их Носовичу. В них подтверждалось наличие задания Носовичу от белого подполья. Его уже не могли спасти даже телеграммы в его защиту председателя Высшей военной инспекции Подвойского и Троцкого. Я ещё добил Носовича словами:

— Вы несомненно доказанный агент белогвардейской организации. Но вы будете выглядеть как агент-неудачник, так ничего и не сделавший для своего задания за всё время службы.

Тут взыграло тщеславие бывшего полковника. Он, словно решив показать себя более успешным хотя бы в собственных и в наших глазах, начал рассказывать нам все детали своей подрывной деятельности. Оказалось, он играл очень тонко. Действуя в рамках законных процедур, за почти два месяца главенства в штабе округа Носович своими приказами создавал путаницу и неразбериху, переразбивая фронты на новые участки, переподчиняя красных командиров друг другу, причём с учётом их характеров, взаимоотношений и личной неприязни друг к другу делал это наиболее худшим для управляемости РККА образом. Если неприязни не было, Носович её создавал, говоря нелицеприятные высказывания самолюбивым красным военачальникам друг о друге. Играя на самолюбии красных командиров, начштаба провоцировал их на неподчинение приказам, самоволие и неоказание помощи соседям. Носович ввёл излишнюю бюрократизацию, завалив штабы подчинённых соединений ненужной отчётностью. Устраивал Носович и прямой вред с задержками передачи приказов о наступлении или смене позиции. Бывший начальник штаба создавал задержки со снабжением хорошо воюющих частей и излишне снабжал неустойчивые и слабые красные отряды, которые, отступая или обращаясь в бегство под ударами противника, оставляли белым многочисленные запасы военного имущества. Перед самым арестом Носович собирался передать казакам планы красных захвата станицы Нижне-Чирской и направление наиболее опасного для красных частей контрудара, но осуществить намерение не успел.

Подобным, как назвал свои действия Носович, активным саботажем (я бы даже обозначил это более поздним термином — "вредительство") занимались и офицеры из артиллерийского управления. Они путали грузы, плохо надписывали адрес отправления, устраивали волокиту со снабжением и выдачей грузов, создавали формальные препятствия снабжаемым войскам. После того как участников заговора или подобного саботажа мы уличали в антисоветской деятельности неопровержимыми доказательствами, эти офицеры обычно сами во всём признавались и не скрывая рассказывали о своих действиях. Скорее всего, исходя из своих понятий об офицерской чести, они не желали быть расстрелянными как перешедшие на сторону красных бывшие офицеры, а хотели умереть как сопротивлявшиеся "советам" и боровшиеся за некие свои идеалы.

В итоге всех допросов и разбирательств революционным трибуналом был приговорены к расстрелу около 20 человек — руководство готовящегося офицерского заговора в Царицыне, Алексеев с сыновьями и активные участники саботажа в артиллерийском управлении и штабе округа. Остальных отпустили или приговорили к тюремному заключению. Носовича и арестованного французского консула Сталин тоже хотел расстрелять вместе с остальными, но я предложил отправить их в Москву со всеми собранными доказательствами.

— Консула-француза пусть ВЧК расстреливает, — обосновал я. — Они могут его и получше применить. Прижмут в чём-нибудь, используя его, ихнее посольство, и больше пользы Советской власти будет, чем просто расстрелять. А Носович в пару с ним как свидетель и участник СЗРиС.

Французский консул действительно обеспечивал Носовичу и остальным связь с белогвардейским подпольным центром в Москве и передавал необходимые сведения. Собственно, от французской военной миссии в Москве Носович и получил задание поступить на службу в РККА.

Вобщем, количество расстрелянных, как я помнил, оказалось приблизительно совпадавшим с таким же количеством расстрелов в августе восемнадцатого моей прошлой реальности. Разве что Носовичу в этот раз не удалось уйти от ЧК. В моей предыдущей, в другой истории он после второго освобождения от ареста в октябре 1918 года поняв, что доверия ему стало значительно меньше, и возможности его по нанесению вреда сильно сократились, взял в плен комиссара и со штабными документами на служебном автомобиле бежал к белым. Стало быть, в этой истории он уже не передаст белым планы нападения, не будет ещё два месяца вносить разлад в работу красных военных частей и снабжать белых красноармейскими боеприпасами. А во всём остальном, как мне виделось, улучшения истории по сравнению с прошлым вариантом реальности почти и не было, ну разве что белогвардейский заговор раскрыли недели на две — на три пораньше, и саботаж в арт.управлении и штабе раньше прекратили. Хотя, может быть так мне казалось от усталости, а на фронте в результате этих малых вроде бы подвижек меньше погибло бойцов, и лучше стали позиции войск под Царицыном, кто знает?

Да, вот что еще не упомянул — в этот раз, в отличие от прошлой моей реальности, не был расстрелян бывший полковник Ковалевский, тоже знакомый Носовича и Снесарёва, начальник оперативного управления штаба. В прошлой реальности Ковалевский так же был арестован вместе с Носовичем, затем освобождён за отсутствием доказательств, но затем всё же был казнён после бегства Носовича, который Ковалевского таким образом фактически подвёл в том мире под расстрел. В этот раз против Ковалевского также не было улик, и в явной антисоветской деятельности он замечен не был. Тем более, будучи назначен в штаб округа, он приехал в Царицын из Москвы с женой и детьми, к которым был очень привязан, что мало походило на заранее задуманную борьбу с Советской властью. Что ж, надеюсь, если он теперь не впутается опять в какой-нибудь заговор, то проживёт со своей семьей более счастливо. В прошлой истории жена Ковалевского после его гибели воспитала детей, но замуж второй раз тогда так и не вышла.

Эта неделя в конце июля выдалась для нас очень трудной. Мы выматывались на арестах и допросах, кроме того с меня и других членов нашего отряда не снимали обязанности нашей караульной службы, а Иван Лукич был загружен ещё обязанностями по должности командира. Да и отправлять людей на расстрел мне, человеку из другого мира, было тяжело. Не бандитов, не грабителей, а вроде бы приличных людей, только идеологических противников нынешней власти. Да, я понимал, что они меня так же расстреляли бы, окажись я с ними у белых. Но, однако, нелегко это, я вам скажу. Да и в прошлой жизни я читал, что годы "красного террора" тяжело отразились на здоровье Дзержинского, являвшемся поначалу романтиком революции и новой светлой жизни. Хотя местным было в чём-то проще. Они были готовы умирать сами и драться с врагами до конца, их или своего. Что белые подпольщики, которых мы изобличили. Что бывшие офицеры, служащие в Красной армии, и понимавшие, что участь их при попадании в руки белых будет незавидной. Что рабочие, когда-то простые мирные люди, а теперь пошедшие на фронты Гражданской воевать и гибнуть за свою, народную власть. Некоторые их них, кого поначалу не брали в красноармейцы по заводским спискам, возмущались и требовали отправить на фронт и их — слышал я тут и такие истории, в соседнем рабочем отряде таких было немало.

Этим поздним июльским вечером мы спонтанным большим собранием сидели на штабелях шпал на улице в расположении нашего отряда рядом со станцией. На тёмно синем небе загорались первые звёзды. Лукич свернул самокрутку из коптящего тяжелым дымом самосада или махорки, устроившись так, чтобы дым ветром сносило от нас в сторону.