Глава 1. День начинания
Идиоты, я же сказал вам, что мне не нужны убийцы-одиночки. В этой провонявшей козлятиной и кислым потом степи кого угодно можно зашибить простой дубиной. Мне элементарно не хватает людей. Обычных, мать его, солдат, чтобы перехватывать все гребаные разъезды чёртовых дикарей. Если верить профайлу, эта баба в одиночку может заменить танковый взвод. Вот и используйте ее где-нибудь там, где ее таланты будут по-настоящему востребованы. Конец связи.
Из сообщения 14.7/28-176. Ст. Паладин Ваймс.
АРХИВ операции "ПЕСКИ".
День медленно вступал в свои права. Первые лучи робко выглядывающего из-за стылого горизонта краешка солнца залили багрянцем жирно поблескивающую грязь изрядно запущенной дорожной колеи.
Робкие лучи расцветили алым желтеющие листья придорожного кустарника, вспыхнули на пучках жесткой, словно конский волос, травы, покрытой сверкающей всеми цветами радуги росой, и скользнув дальше, отразились от блестящего от утренней влаги, траченного временем, дорожными передрягами, покрытого прорехами и заплатами тента припаркованного на обочине огромного грузовика.
Автомобиль выглядел плохо. Заляпанный грязью, обильно покрытый пробоинами, вмятинами и потеками ржавчины, он напоминал только что вышедшего из битвы старого воина — давно бы ушел на покой, да только, вот, не судьба. Продырявленный в десятке мест, лишенный доброй половины креплений брезент частично опал и подрагивал на ветру, словно бока издыхающего зверя. Из открытого огромного, словно дровяной сарай, капота машины выглядывал зад, обтянутый прорезиненной тканью заляпанных грязью, военного кроя штанов.
В десятке шагов от автомобиля недовольно потрескивал корявыми сучьями небольшой костер. Над огнем весело булькал подозрительным буро-зеленым варевом слегка помятый, покрытый копотью котелок, установленный на собранные из покрытой ржавчиной арматуры треноги. Рядом с казанком на расстеленном на земле куске безнадежно пропитанного пылью и грязью стеганого пледа сидела девушка, скрестив ноги. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не бледность кожи, почти болезненная худоба, затравленный, словно у попавшего в силки, перепуганного насмерть кролика взгляд необычно крупных, редкого сиреневого цвета глаз, да тканевая повязка, закрывающая середину лица и ясно дающая понять, что у хозяйки отсутствует, по крайней мере, половина носа. В руках девчонка сжимала ложку, коряво выструганную из дерева.
В очередной раз помешав содержимое котелка, девушка осторожно лизнула отполированную долгим употреблением деревяшку, сморщилась и повернулась в сторону автомобиля.
— Почти, готово. Но на вкус редкостная гадость, и пахнет прогорклым жиром. Ллойс, а ты уверенна, что это вообще можно есть? Мы не отравимся? — Голос у девчонки оказался неожиданно звонким.
Из недр моторного отсека раздался громкий лязг и приглушенное ругательство. Склонившаяся над стальными потрохами грузовика фигура медленно распрямилась.
Копавшаяся в двигателе молодая женщина была полной противоположностью первой. Высокая, крепко сложенная, с грубоватым, сухим, но не лишенным привлекательности лицом. Плотно сжатые, казалось бы, прорезанные на коже острым ножом губы, уверенные, скупые движения, твердый и цепкий взгляд зеленых, будто молодая весенняя трава глаз, на дне которых плавали еле заметные оранжевые искорки. На покрытых загаром и почти по локоть машинным маслом предплечьях при каждом движении играли крепкие жгуты мышц. Скрестив руки на груди, женщина, не торопясь, оглядела окрестности, и только после этого повернула голову к костру.
— А почему мы должны отравиться? — Вопросительно подняв бровь, спросила она, наконец, глубоким грудным голосом. — Рыба, листья салата, корень лопуха. Всё проверенное, радиации нет, отравы тоже быть не должно. Вон, какая похлебка жирная получается.
— Это не салат, а крапива. И не рыба, а... У нее два рта было... И лапы... Восемь штук... И шерсть на спине... — Опасливо покосившись в сторону костерка, словно опасаясь, что пресловутая "рыба" чудесным образом оживет и выпрыгнет из глубины лениво булькающей на огне густой массы, девушка зябко поежилась. — А ещё она на меня бросилась... Из-под земли. Ллойс, давай выльем, а? Я еще лопухов накопаю и ягод соберу. Вон там малина растет, мелкая, правда, но все равно... — Неуверенно потеребив воротник явно великоватого, не слишком умело ушитого по фигуре, темно-зеленого брезентового комбинезона, девушка снова с подозрением глянула на котелок. — Мы недавно заброшенное поле проезжали. По-моему... Может, кукурузы собрать получится или картошки, ты мне только лопатку дай, чтоб копать... — Сглотнув набежавшую слюну, девчонка умоляюще посмотрела на скептически рассматривающую ее женщину.
— Дерьмо там, а не поле. Ферма заброшена, и всё давным-давно выродилось. Кукурузу птицы склевали. А ягода твоя фонит. Смотри: вокруг кустов даже траву всю перекрутило. Гадство! — Раздраженно бросив гаечный ключ в зев расстегнутой поясной сумки Элеум Ллойс, по кличке Нежить, устало помассировав переносицу, легко спрыгнула с мощного бампера-отбойника и принялась вытирать руки концом торчащего из-за пояса видавшего виды денимового шарфа.
— Что до рыбы... Эти штуки зобиками иногда называют. В здешних краях их полно. Устойчивая мутация или что-то вроде того. Летом в земле норы роют и в них прячутся, а зимой в сезон дождей вылезают. Стрекоз жрут, жуков да пиявок всяких. Ну и друг друга, не без этого. Всякую дрянь, в общем. Бока к следующей спячке наедают. Выглядят жутковато, конечно, но на самом деле они безобидные почти и как мне рассказывали, вкусные. Главное, шкуру снять да требуху аккуратно выпотрошить. — Губы наемницы сложились в кривоватую улыбку. — А родник чистый был. Радиации нет, химический анализатор в рамках зеленой зоны. Даже удивительно. До Мертвого языка километров сто, не больше. — С усмешкой постучав по укрепленному на обильно покрытом татуировками запястье пластиковому браслету-мультианализатору, наемница со вздохом покосилась на полуспущенное колесо фургона и рефлекторно почесала едва прикрытый коротковатой, давно нуждающейся в стирке, а лучше — замене, майкой мускулистый, обильно покрытый вязью татуировок живот, подошла к костру и опустилась на корточки. — Крапива, если обварить хорошенько, тоже съедобна, и вроде как, даже полезна. Там этих, как их... витаминов, полно. Так что, все в порядке.
— Но... — Девушка насупилась и снова с некоторой опаской поглядела на котелок.
— Не привередничай, Кити; какая разница... — Принюхавшись к содержимому котелка, наемница растянула губы в улыбке, облизнулась и, неожиданно стянув с себя майку, с отвращением зашвырнула её на ветки кустарника. — В дороге и жук — мясо, а мы уже четыре дня не ели. Если, конечно, той вороны не считать. Тем более, ты эту штуку уже три часа как варишь.
— Это я четыре дня, а ты — больше недели... — Девушка покраснела. — Просто... — Коротко глянув в сторону продолжающей задумчиво почесываться полуголой наемницы, Кити поспешно отвела взгляд в сторону и с трудом удержала тяжелый вздох.
— Чертова тряпка. Пусть хоть проветрится, что ли. — Пояснила, все же заметив движение девушки, Элеум. — Я уже хуже чесоточной. Хотя... — Наемница хитро прищурилась, и в ее глазах заплясали бесенята. — Был у меня знакомый, говорил: всё, что меньше сантиметра — не грязь, а всё что больше — само отвалится... Вонючкой его звали. Не знаю даже почему. Самое смешное, что он постоянно таскал с собой кучу портянок. И тоже никогда их не стирал, просто кидал в ближайшую стену и смотрел, какие быстрее отвалятся...
Кити устало прикрыла глаза. Ллойс не отличалась ни избытком скромности, ни сдержанностью, ни изяществом манер. А ее привычка шутить и хохмить в моменты напряжения и беспокойства...
Неприятности у девушек начались несколько недель назад. Сначала у путешественниц отказал обустроенный в кабине грузовика холодильник. Одна из трубок механизма просто лопнула, залив весь пол какой-то желто-голубой гадостью, и в фургоне два дня стоял отвратительный химический запах, от которого першило в горле и отчаянно слезились глаза. Это не было бы такой крупной проблемой, если бы к тому времени они порядком не углубились в "Мертвый язык" — пустошь, раскинувшуюся вокруг огромного черного, как смоль, озера, как сказала Ллойс, кратера от сверхмощной кобальтовой бомбы, отчаянно "фонящую", казалось, лишенную даже намека на жизнь пустошь. Кити не придала этому большого значения тогда. Но расстроенная поломкой и до того нервничавшая, гнавшая, как сумасшедшая, каждые полчаса посматривающая на тревожно попискивающий, налившийся гибельной краснотой браслет анализатора Элеум, казалось, решила выжать из себя и грузовика все соки...
Яма была небольшая. Будь это обычной неровностью, они бы ее даже и не заметили. К сожалению, углубление в земле оказалось наполовину занесенным черно-бурым песком фундаментом здания. Россыпью потрескавшихся бетонных плит с торчащими тут и там обломками арматурных прутьев. То, что они не перевернулись, можно было считать чудом. Путешественницы почти не пострадали. Не считать же серьезными травмами пару царапин и набитых о забранный снаружи решеткой триплекс кабины шишек. Но грузовик распорол четыре из восьми колес. Бешеный спринт превратился в черепаший шаг. Каждые полчаса натужно ревущий двигателями стальной монстр вынужденно останавливался, и девушки принимались снова и снова латать полуспущенные покрышки. Казалось бы, что сложного: забить в прореху пропитанный каким-то похожим на густую смолу составом кусок капронового шнура, накачать в гигантское колесо очередную порцию напоминающей расплавленный гудрон жижи, несколько минут задыхаясь и истекая потом, прыгать на здоровенном, ржавом, отчаянно скрипящем ножном насосе... Помогали эти прыжки всё хуже и хуже. Новые дыры в покрышках появлялись быстрее, чем они успевали их заделывать.
Перегруженный компрессор автоподкачки не справлялся и грозил поломкой в любой момент. В наглухо задраенной кабине стоял отвратительный запах охладителя и почему-то горелой проводки. Лишенные защиты холодильного шкафа запасы портились. Извергающая заковыристые проклятия Ллойс все чаще и чаще сверялась с показаниями анализатора, заставляя Кити горстями глотать всего месяц назад с таким трудом выторгованные у веселого толстяка-торговца Тубы антирадиационные таблетки. И мыться. Смывать и смывать с себя радиоактивную пыль, ни жалея на это сначала "технической", а потом и питьевой воды. Они рассчитывали пройти через радиоактивную пустыню за трое суток. Но застряли в ней почти на две недели. Эта задержка стоила им запасов питья, почти всего гардероба и большей части обуви. Грузовик тоже начал немного "светиться", но учитывая, что уровень излучения оставался в нижней границе "желтой" зоны, путешественницы предпочитали просто не обращать на это внимания. То, что ни одна из них не заработала лучевой болезни, было чудом за номером два. Можно было считать, что им повезло.
С другой стороны, когда им удалось выбраться и въехать в более или менее "плодородные" земли, Кити всерьез начала прикидывать возможность выпросить у Ллойс и попробовать отварить пару в изобилии валяющихся в кузове грузовика старых кожаных ремней. Ее останавливало только-то обстоятельство, что посреди черно-бурой пыли все чаше начинали попадаться проплешины сухой, жесткой, словно конский волос, травы. К сожалению, несмотря на все признаки отступающей невидимой смерти, ни годных к пище растений, ни съедобной живности девушкам никак не попадалось. Как живой, так и мертвой. Исключая, конечно, ту злосчастную ворону. Присыпанное землей и пылью, ободранное, изломанное тельце не выглядело не слишком аппетитно, но Кити к тому времени было наплевать. Каково же было ее разочарование, когда оказалось, что над трупиком птицы уже изрядно потрудились жара и черви. Ллойс тогда только покачала головой и заявила, что будь они степняками, посчитали бы такую находку удачей, ведь птица почти не "светится", а из личинок мух мог бы выйти отличный ужин, да вот беда, они не Песчаные крысы, чтобы без последствий жрать тухлое мясо и подозрительно кусачих насекомых-падальщиков. Кити с ней согласилась.
Вторым встреченным ими представителем фауны оказался огромный волк-мутант. Появившаяся около их грузовика под утро огромная, бугрящаяся мускулами, безглазая, в равной степени покрытая пучками жесткой щетины и пластинами костяной брони тварь, не торопясь прошагала в нескольких метрах от колес фургона, до смерти перепугав Кити и не обратив на людей никакого внимания, скрылась в темноте. Что удивительно, Ллойс даже не попыталась выстрелить в чудище. Только проводила растворившуюся в редком кустарнике тварь внимательным взглядом и перевернувшись на другой бок, накрылась одеялом с головой. На то, чтобы окончательно уйти из опасной зоны им потребовалось еще два дня. А сегодня перед рассветом у найденного каким-то сверхъестественным чутьем Ллойс "родника" на них напал зобик...
— Я долго без еды могу, уже привыкла, — вырвавшая девушку из плена неприятных воспоминаний наемница рассеянно поскребла острыми ногтями слегка шелушащуюся, будто обгоревшую на солнце, кожу плеча, после чего еще раз вытерла руки, на этот раз об штаны, низко склонившись над котелком, жадно вдохнула источаемый варевом запах и неожиданно широко улыбнулась, явив миру два ряда нечеловечески острых треугольных зубов, — а вот без выпивки скучно.
— Не ври. Ты почти не пьянеешь... — Невольно улыбнулась в ответ Кити. — Ллойс, а почему ты того волка не подстрелила? Он же большой. Мясо, наверняка, жесткое, но ты сама говорила, что, даже если мясо как подметка, печень у любого зверя мягкая.
— Не волка, а волколака, — еще больше склонившись над костром, Элеум наставительно воздела все еще блестевший, несмотря на гигиенические процедуры, разводами машинного масла палец, принялась с неприкрытым вожделением, приглядываться к содержимому котелка. — Во-первых, они не съедобные. Мясо у них ядовитое. Эти твари только выглядят почти нормальными, но на самом деле, у них все внутри перевернуто и перекручено так, что черт ногу сломит. Покруче даже, чем у песчаных червей. Они не гадят, понимаешь? Во всяком случаи, не как мы. У них в заднице даже дырки нет. Жидкости через кожу выводятся, остальное — через пасть. Как у северных акул. Кстати, дерьмо у них очень едкое, как кислота, а некоторые им метров на десять плеваться могут. Во-вторых, в той твари килограмм сто пятьдесят было, и это нам очень повезло, что она фурой не заинтересовалась. Не думаю, что грузовик нас бы спас. Для такой матерой дряни вырвать дверь легче, чем мне высморкаться. А у нас только два патрона к лупаре, да и те с дробью. Эх... Зря я, всё же, в сундуке твоего Хряка не пошуровала...
— Он не мой... И тебе не нужно оружие... Я видела, как ты умеешь... — слегка обиженно поджав губы, Кити помешала содержимое котелка и, выставив за спину руки, откинулась на одеяло, — а меня не учишь.
— И как я, по-твоему, должна тебя учить? Подарить тебе волшебную шапку? — Вопросительно изогнув бровь, наемница, покопавшись в кармане штанов, извлекла на свет изрядно помятую самокрутку. Щелкнув пальцами, поднесла кончик сигареты к разгоревшемуся на кончике короткого, но неприятно острого ногтя, огоньку пламени. Запахло озоном.
