Изгоняющий Пу[censored]

Слово «античуровских» Комов выделил характерным жестом кавычек. Непростой такой «простой столичный следак».

● ● ●

Глава 487

Джозефа Робинетта Байдена лихорадило. А ведь Маккейн предупреждал: не спи на Украине с открытой форточкой... Прозрачно небо, звёзды блещут, но что-то не то, не то...

Всё немолодое тело вице-президента отчаянно зудело, к тому же Байдена постоянно бросало то в холод, то в жар. Он совершенно не помнил прошлой ночи, но сама мысль о ней вызывала тревогу и тошноту.

Москиты?..

Джо стоял в ванной и смотрел в зеркало. Ну и видок... Старый потасканный хрыч. Красные слезящиеся глазищи (как же их истязает свет!). Тёмные мешки. Бледная кожа. Так-так-так, на шее какая-то сыпь...

Два красных пятнышка сбоку особенно крупные. И покрыты корочками. Неужто расчесал во сне?.. Хм, выглядит, как вампирский укус. Что за мысли, господин вице-президент!

Какая-то местная хворь. Акклиматизация. Аллергия. Да.

А Маккейн, похоже, глубоко в теме. Вот так же, долбанный он сукин сын, стоял перед зеркалом в этой вшивой киевской гостинице и трясся от неведомой лихорадки. Ну, ничего, этот не загнулся, и я прорвусь, решил Джо.

«The Ukrainan night is silent», — послышался шёпоток, и жиденькие седые волосы на загривке Байдена встали дыбом. В зеркале никого, кроме него, не было. Он обернулся и через открытую дверь ванной, в глубине гостиничной спальни увидел тёмный силуэт. Там, у кровати... На мгновение вице-президент различил лицо. Тонкие губы, внимательные глаза, знаменитый нос, залысины... Он?! Здесь?!

Джо Байден моргнул и снова уставился в темноту спальни. Силуэт, да, только лица не видно.

— Кто здесь? — требовательно спросил вице-президент.

Он вышел из ванной и вгляделся в угол. Всего лишь портьера, собранная причудливым образом. Вот глупости-то. А сердце как стучит.

Решив вернуться к раковине и умыться, Джо сделал первый шаг, и тут с тихим «пу!» включился телевизор, стоящий на тумбе у левой стены. На огромном дорогущем экране проявилось лицо, которое только что привиделось Байдену.

— Вот вы поставляете оружие на Украину, а о последствиях, похоже, не сильно задумываетесь, — на чистом английском сказал Влад и замолчал, глядя в самую душу Джо.

Байден вовсе не по-стариковски пробежался к кровати, схватил пульт и судорожно ткнул первую попавшуюся кнопку.

Шла какая-то кулинарная передача. Украинский канал. Вице-президент выдохнул было, но присмотревшись к лицу повара, узнал Его. Помощником повара тоже был Он.

Именно в тот момент сначала Байден, а позже не только он стал мысленно называть Его Им. С большой буквы.

На третьем канале крутили клип Снупа. За плечом рэпера стоял и кивал Он. На следующем шло крикливое местное ток-шоу, и во всей этой галдящей толпе Джо не увидел ни одного другого лица. Только Его.

Тогда вице-президент нажал красную кнопку. Вместо того чтобы выключиться, телевизор показал чёрно-белый ядерный взрыв. Поверх возник красный титр: «Remember Hiroshima&Nagasaki».

— Да что тут, мать твою, творится?! — воскликнул Байден, снова и снова тыкая красную кнопку пульта.

Взрыв исчез, но на вице-президента снова глядел Его немигающий лик.

Байден подбежал к тумбе и вырвал вилку из розетки. Влад исчез.

Но, как показалось Джо, не сразу. Растворился постепенно. Последней развоплотилась тонкая шпионская улыбка ненавистных губ.

— Проклятье, — выдавил вице-президент величайшей в Мире страны и пошёл чистить стучащие зубы.

● ● ●

Глава 17

Савелий прибыл в назначенные 18:00.

Вика открыла дверь и впустила его в свою квартиру. Он спросил, нужно ли разуться, она покачала головой и, храня скорбное молчание, повела его по тёмному коридору.

Комната была без окон. Её едва освещала старая люстра, в которой из пяти лампочек тускло светили только две. Кровать, стоявшая изголовьем к стене, противоположной двери, сразу обращала на себя внимание, потому что была наглухо завешена импровизированным балдахином. Что творилось внутри, разобрать было невозможно.

Савелий бросил рассеянный взгляд на стену слева и невольно отшатнулся — на него взыскательно и укоряюще глядели лики легендарной бабы Леры. Похоже, вместо обоев хозяева использовали все доступные им портреты правозащитницы. Приглядевшись, Савелий заметил, что несколько портретов (фотографии из газет и журналов) повторялись.

Захотелось посмотреть на правую стену. Там были расклеены в шашечном порядке академики Сахаровы и Елены Боннер.

Хозяйка квартиры заметила интерес посетителя и обыденно пояснила:

— Очень сильный сдерживающий фактор. Иначе начинает биться о стены. У нас даже на полу...

Савелий опустил взгляд и увидел множество одинаковых Солженицыных. Строгих и неполживых.

На потолке тоже были Александры Исаевичи.

— Только так можно защитить Лию, только так, — печально промолвила Вика.

— Как же обошлись без Людмилы Михайловны Лексеевой? — спросил Савелий.

— Окстись! — гневно воскликнула хозяйка. — Она же ещё жива!

Савелий хлопнул себя по лбу.

— Как же я не догадался! Прости!

В комнату вошли три... монахини, решил Савелий. Во всяком случае, они были в длинных рясах. Но внимание Савелия сначала привлекли разноцветные балаклавы, надетые на головы «монахинь».

— Сейчас будет проведён обряд изгнания, — шёпотом пояснила Вика, деликатно увлекая Савелия в сторонку, поближе к Сахаровым.

«Монахини» с ритуальной неторопливостью проследовали к кровати, торжественно замерли.

Наступила полная тишина.

Из-за балдахина донеслось нервное шевеление и сдавленное бормотание.

— ...в сортире!.. — только и расслышал Савелий.

Две «монахини» отмерли. Подошли к занавеси, отодвинули её к стене.

Пациентка таилась в густой тени, рассмотреть её не было никакой возможности. Что-то шевелилось, кто-то шипел какие-то невнятные слова о вертикали власти, но кроме синюшной ноги, торчащей из тьмы и шевелящей пальцами, Савелий ничего не различил.

«Монахини» отступили на шаг, снова застыли на несколько долгих секунд, потом средняя кивнула, и они разом сорвали с себя длинные плащи, которые Савелий сначала принял за рясы.

Оставшиеся в одних балаклавах три женщины красотой тел не блистали, однако в молодом организме Савелия что-то плотское шевельнулось-таки. А под сенью балдахина наоборот всё словно умерло. Только ступня напряжённо сжала пальцы в подобие кулака.

Синхронный взмах трёх обнажённых ног — и начался молебен:

— Богородица, Дево, Пу[censored] прогони, Пу[censored] прогони, Пу[censored] прогони! Чёрная ряса, золотые погоны, все прихожане ползут на поклоны, призрак свободы на небесах, гей-прайд отправлен в Сибирь в кандалах. Глава КГБ, их главный святой ведёт протестующих в СИЗО под конвой, чтобы Святейшего не оскорбить, женщинам нужно рожать и любить. Срань, срань, срань Господня! Срань, срань, срань Господня! Богородица, Дево, стань феминисткой, стань феминисткой, феминисткой стань!..

Голоса «монахинь» звучали, как три бешеных сверла. Слова исторгались из-под балаклав, тяжёлые и острые, будто осколки хрусталя.

Кровать заходила ходуном, и сиплый вопль пациентки поразительным образом вплетался в отсутствующую мелодику молебна.

— Церковная хвала прогнивших вождей, крестный ход из чёрных лимузинов, в школу к тебе собирается проповедник, иди на урок — принеси ему денег! Патриарх Гундяй верит в Пу[censored]. Лучше бы в Бога, сука, верил, пояс девы не заменит митингов — на протестах с нами Приснодева Мария! Богородица, Дево, Пу[censored] прогони, Пу[censored] прогони, Пу[censored] прогони!

Ложе болящей оторвалось от пола и зависло, качаясь, в полуметре. Одна лампочка лопнула, вторая отчаянно моргала, люстра вращалась, словно маятник Фуко.

— Смотрите!.. — воскликнула Вика, показывая трясущимся пальцем на противоположную стену.

Савелий с трудом оторвал взгляд от парящей кровати и проследил за Викиным перстом.

Все портреты Валерии Ильиничны плакали кровью.

— А-а-а-а!!! — синхронно завизжали «монахини».

Завизжали так, как кричат женщины, увидевшие огромного паука. Но паука нигде не было. Оказалось, что этот вопль — часть молебна, крик оборвался, и вновь зазвучало:

— Богородица, Дево...

В комнате стало нестерпимо жарко, кровать тряслась с запредельной частотой, Вика закусила руку и огромными от ужаса глазами смотрела на происходящее.

Савелию захотелось по маленькому...

● ● ●

Глава 6

— Жидковато истерят, — с порога заявил следователь Комов, увидев, как на экране телевизора с привычной монотонностью идёт невнятный «Дождь». — Я думал, вой по погибшей будет громче. Сдуваются.

Стажёр Пыжов угукнул и выключил телек.

Откуда появился зомбоящик в кабинете Комова, не мог сказать и сам хозяин. Кажется, конфискат. Или вещдок. Или ещё как-то завёлся.

— Вот скажи, стажёр... — Следователь сел на краешек своего стола. — На кой ты смотришь эту хрень? Может, ты толераст?

Пыжов зарделся.

— Не, ну вы вообще... Скажете тоже! Я чтобы знать, что там у них творится...

— Да, — протянул Комов. — Охмурили ксендзы... Может, ты и «Неновую газету» почитываешь? Латуниной портрет не висит над кроваткой? Не грезишь ли о ночи любви с Абзац?

— Нет, конечно! — Возмущению стажёра не было никакого предела. — А «Новую» иногда...

— И не затягиваясь, ага. Ладно, не дрейфь, противник кровавого режима, я тебя не выдам.

Комов рассмеялся, а обиженный стажёр пробурчал:

— Ну и шуточки у вас, товарищ следователь...

Товарищ следователь встал, прогулялся к тумбочке, включил в розетку электрочайник. Вернулся на рабочее место.

— Товарищ... — передразнил Комов. — Про тамбовского волка даже не буду. Тем более, ты как раз оттуда понаехал... Какие ж мы товарищи? Мы с тобой как крыжовник и гидролиз.

— Не вижу никакой связи... — озадаченно пробурчал Пыжов.

— Вот именно, никакой! — рассмеялся следователь. — Ладно, пошутили и хватит. Что у тебя по рылам с камеры?

— Да там только одно было, и то кавказское. Никто из продавцов его не опознал. Дворники тоже. Один ещё и на смех меня поднял. Говорит, мол, Сталин это, молодой человек, стыдно не знать. Ржут, стоят. Даже таджики.

Комов усмехнулся.

— А что, похож. Я тоже заметил. Ты-то совсем не знаешь ничего, молодо-зелено. Кто такой был Менжинский?

— Преемник Дзержинского.

— Зачёт! Что по второму?

— Ещё глуше. Кто угодно мог быть. Сумочка в окрестных ломбардах не всплывала.

Следователь побарабанил по столу пальцами.

— Отрицательный результат — тоже результат.

У стажёра зазвенел мобильный.

— Да... Готово? Сейчас зайду! — Он повесил трубку (хотя как можно повесить трубку на мобильном?). — Технари видео со второй камеры сделали!

Повисла пауза. Возбуждённый Пыжов смотрел на хмурого Комова, хмурый Комов смотрел на возбуждённого Пыжова.

Наконец, следователь спросил вкрадчивым шёпотом:

— И чего сидим?

Пыжов сорвался с места, а Комов неторопливо достал из тумбочки стакан в подстаканнике, зарядил в него пакетик чая и пару ложечек сахара и отправился к закипающему чайнику.

Через пятнадцать минут следователь и стажёр приступили к просмотру видео.

Ещё через пять они молча таращились на потемневший экран.

— Вряд ли это монтаж, — пробормотал Пыжов.

— Конечно, нет. Наши с уликами не шутят, — сухо сказал Комов. — Вот что, пойдём-ка в кабак.

На улице шёл тёзка оппозиционного телеканала. Ветер похлёстывал прохожих по щекам, люди смотрели мокрыми сычами, веселью места не было.

Эта погодная встряска помогла Комову и Пыжову прийти в себя.

Миновав пару домов, они спустились в подвал. Там испокон веков размещалась стрёмная тошниловка с кухней, опасной, как жизнь гея в Чечне.

Внутри было уютно и полумрачно. Играл ненавязчивый лаундж.

— Привет, Стас! — с порога крикнул Комов худому лысому бармену с глазами навыкат.

Тот помахал из-за стойки, дескать, привет.

— Садись, стажёр, — пригласил следователь спутника за столик на двоих, стоявший в удобной нише.

...Спустя час они порядком укушались.

К разочарованию Комова, стажёр пить не умел. Пыжов давно поплыл и глядел на мир осоловевшим взором.

— Наверное, это мистика какая-то, — сказал следователь, обращаясь скорее к тарелке остывшего борща, нежели к Пыжову, но ответил именно стажёр: